Мало ли что говорят - Татьяна Соломатина 6 стр.

Приближался конец первой бездельной рабочей недели.

Соня уже мысленно мерила шагами набережную реки Чарльз, показывала фиги акулам в аквариуме и слушала Бостонский симфонический оркестр. Инструкторы программы подготовки сумели настроить её на то, что пресловутой нашей «кухонной» ментальности в Соединённых Штатах Америки не жди – дружба дружбой, а пирожки врозь! Каково же было её удивление, когда Джош запросто за перекуром сообщил (не спросил, заметьте, а констатировал), что завтра в 9.00 a.m. заедет за ней, поинтересовался, какой цвет СонЬя вообще предпочитает и что – обычно – выпивает. Поперхнувшись дымом от неожиданности, Соня ответила что-то вроде: «Небесный. Водку-текилу-виски-абсент-коньяк» – и спросила: «А, собственно, зачем?» Но тут вклинился надувшийся Джим, сообщив, что хотел пригласить СонЬю в Салем, потому как давно не посещал свой «садово-огородный» участок «с сарайчиком», и, собственно, собрался мыть сегодня своего пса с парой литров шампуня для особо вонючих собак, дабы от него не несло в машине всю дорогу. Джош объяснил, что хочет познакомить Соню со своим другом Майклом, а Джиму сказал что-то вроде: давно ты у нас в гостях не был, старый хрен! Это переходит уже все границы! В Салем мы поедем все вместе на следующий уикенд и в четыре лопаты вскопаем твои «шесть соток» и «картошкой засадим»…

Уснула Соня без лишних мечтаний, ибо была очень утомлена впечатлениями истекшей недели – особенно вынужденным «сухим законом» и тем, что покурить перед сном можно было только спустившись в подземный гараж гостиницы. А это уже, согласитесь, не тот кайф. Но всё же. Потому во время суетливых затяжек в подвально-пижамной атмосфере она даже допустила несколько нескромных мыслишек о мужчинах, и мужчинах-индейцах в частности – куда ж без этого. Но под презрительными взглядами попутчиков в лифте по дороге обратно в номер, под их нарочито-задерживаемое дыхание вся эта альковная мишура растаяла без следа…

Джош был пунктуален. Посадил Соню в машину, и они поехали прочь из гостиницы.

Минут через сорок машина остановилась у скромного двухэтажного особнячка, окружённого небольшим чистеньким ухоженным участком. Всё было такое игрушечно-кукольно-пластиковое – хорошо знакомое по «родным» американским фильмам.

Джош представил своего друга Майкла. Тот был не менее красив. Но его красота была более привычной, что ли, европейской. Или скорее русской (для тех, кто помнит фильмы Александра Роу, – он был похож на актёра, который всегда играл главного героя – богатыря ли, Иванушку ли, царевича ли, – но всегда героя). Правда, он слегка «испортил» впечатление, открыв рот и весьма бегло заговорив на русском языке. Да с таким ужасающим акцентом, что, видимо, на секунду у Сони перекосило лицо, и… все расхохотались. Соня извинилась и на своём очень медленном английском сказала Майклу, что восхищена и на самом деле мечтает хоть когда-нибудь говорить на его родном языке так же шустро, как он балаболит на её родной речи.

Подъехал Джим. Из машины выскочил огромный, явно вымытый шампунем пёс и на всех парах понёсся к дому. Сначала он прыгнул на Джоша, облобызав в лицо, уши и даже слегка укусив за нос. Потом настиг Майкла, пытавшегося скрыться за кустом, и повторил всю процедуру. А затем с доброжелательным достоинством подошёл к Соне. Ей-богу, если бы собаки говорили, можно было бы услышать что-то вроде: «Здравствуйте! Как я рад вас видеть! How d’you do! Ах, простите, я не совсем вежлив. Я не представился! Меня зовут…» Но тут Джим окликнул его. Пёс сделал вид, что вынужден отчалить в направлении хозяина, потом вдруг резко изменил курс, подпрыгнул, молниеносно осуществил комплексное лобзание Сониного лица и побежал к Джиму под общий хохот.

Уикенд удался.

После лёгкого завтрака в садике на заднем дворе Сонечке устроили автомобильную экскурсию по городу и окрестностям. Сводили в музей не то изящных, не то изобразительных искусств, предварительно накормив в приличном ресторане. Потом все вместе вернулись домой к Джошу и Майклу. Майкл, давно и прочно захвативший Соню в личное пользование и мучивший русскими деепричастными оборотами, типа «спя», «едя» и им подобными, оказался профессором-славистом, преподававшим в BU[8], и просто отличным парнем. Вначале он ещё как-то переводил для Джоша и Джима смысл их с Соней диалогов, но потом и вовсе перестал. Возникла совершенно невероятная дружелюбно-смешливая атмосфера, не нуждающаяся в переводе. Кто подобное испытывал – поймёт. А иным и объяснять нет смысла.

Ах да!

Майкл и Джош жили вместе не потому, что снимать дом с руммейтом дешевле. Тем более что этот дом – собственность Джоша. Они жили вместе, потому что они – семья.

Надо отдать должное замыленным реакциям стажёрки ранне-постсовкового периода, выросшей на строго гетеросексуальных традициях, – ей и в голову поначалу не приходило что-то подобное.

Однако когда пришло со всей очевидностью, то не только язык не поворачивался назвать их «педерастами», но и всякого, у кого повернулся бы, – Соня могла зашибить ненароком острым словцом или чем потяжелее.

Догонять-то она начала, пока ещё была трезвая. Показывая дом, Майкл и Джош говорили: «наш тренажёрный зал», «наша кухня», «наша гостиная»… Наше то, наше сё – домишко-то, надо отметить, был далеко не бедняцкой хибарой. Но поскольку её больше интересовало собственно «и то и сё», а не чьё оно, слово «наше» проходило фоном, навевая что угодно, кроме подозрений. Но когда дело дошло до: «Это наша спальня…»

Честное слово, Соня не испытала ни малейшей неловкости.

В этих людях не было ни капли манерности. Ни элементарной частицы грязи. Ни кванта натянутости. Ни йоты так свойственного трусливой неестественности эпатажа, которая заставляет многих прочих тискать друг друга за бёдра и лобызаться на глазах у изумлённой публики, размазывая соответствующий мейк-ап по рюшечкам, манжетикам и всему, что «полагается», ежели уж ты решил, что ЭТО с тобой случилось. Пара джинсов, пара футболок – для непосвящённого они выглядели как старые добрые друзья.

Фотографии по стенам всего дома – обычные мужские, крепкие фотографии – рыбалка, охота, пьянки, поездки. В строгих рамках или совсем без них. Ни одной «гей-эротики», ни одного «цветочка в зубах» или ещё чего. Даже у Сони в доме, тоже сплошь завешанном картинками из их с мужем жизни, частенько попадаются такие, которые в случае прихода в дом совсем уж посторонних людей вызывают вскинутые на лоб брови, паче чаяния хозяева припрятать забыли.

Во время Сониного визита звонил отец Майкла. Джош разговаривал с ним как сын. Как ещё один сын.

Поначалу Соня, конечно, чувствовала себя немного не в своей тарелке. Пока не пошли ужинать. Вы можете не верить, но на столе, накрытом небесно-голубой скатертью, стояли: водка, текила, виски, абсент («Где он его, всё ещё запрещённый в Америке, взял?!») и коньяк. И, конечно, много еды. Нормальной еды.

Все хором напились «в дым и в дрова». Всех не по-детски пробило на «хи-хи». И двадцатисемилетнего Джоша, Сониного ровесника, и тридцатипятилетнего Майкла и Джима шестидесяти с гаком (к слову заметить – гетеросексуала), неуклюже распевающего польскую народную песню и перемежающего своё выступление возгласами: «Пустите меня на кухню! Я хочу жарить картошку «по-славянски»!» И только любимый пёс Джима не хихикал. В его взгляде читалось ласково-снисходительное: «Не пора ли тебе освежиться, Хозяин?»

Любая нормальная семья хочет ребёнка.

Майкл и Джош тоже хотят ребёнка. Чек – суррогатная мать – и все дела. И пусть идут к чёрту те, кто захочет порассуждать о «естественном – неестественном», «правильном» и «неправильном» развитии психики. Маленький человечек, который вырастет в семье Майкла и Джоша, будет счастлив – Соня точно знала это. Видела. И, уж точно, более счастлив, чем многие и многие, выросшие посреди недолюбленных психопаток в виде разведённых мам и стареньких, озлобленных на весь свет бабушек. Нормальная психика? Если ты растёшь с двумя крепкими, красивыми, умными, состоятельными и состоявшимися спокойными мужиками, какая у тебя будет психика, будь она неладна? Соня, например, за всю свою много-мало жизнь не встречала лично ни одного счастливого психоаналитика. Интересно, почему? Не бояться жить и не бояться любить – это одно и то же.

Закон штата Массачусетс разрешает Майклу и Джошу быть отцами.

Вам неприятны гомосексуалисты? Потому что вам неприятен «сам процесс»? Ну, тогда вы просто извращенец, любящий подглядывать в замочную скважину чужой спальни, ещё и возмущаясь при этом: «Фи, какая гадость!» Соня вот в чужую спальню не ходит. А в своей, сказать по секрету, вытворяет что хочет, чего и всем искренне желает. Такое вытворяет, что и не снилось воинствующим юнцам и сублимирующим дамам усреднённого предклимактерия.

В Салем «копать картошку» на следующие выходные не поехали. Туда поехали чуть позже и покутили «мама не горюй!». А ещё чуть позже Джим устроил всем экскурсию в Стэйт-Хаус штата Массачусетс, где Соня толкнула речь и даже ругнулась с трибуны Кеннеди. О-о! Это было такое удовольствие – вы бы её видели в тот момент!

В Салем «копать картошку» на следующие выходные не поехали. Туда поехали чуть позже и покутили «мама не горюй!». А ещё чуть позже Джим устроил всем экскурсию в Стэйт-Хаус штата Массачусетс, где Соня толкнула речь и даже ругнулась с трибуны Кеннеди. О-о! Это было такое удовольствие – вы бы её видели в тот момент!

Ещё ходили в аквариум. Тоже все вместе.

А вот на следующий уикенд – ездили в Нью-Йорк. А потом…

Впрочем, это всё совсем другие истории.

И единственное, за что Соня после с содроганием вспоминала Майкла, – это его русский язык. А Джош… Ну, вы помните – это было настоящее чудо!

P.S.

«Количество ВИЧ-позитивных среди лиц гетеросексуальной ориентации к началу XXI века значительно превысило количество ВИЧ-позитивных среди гомосексуалистов».

P.P.S.

«Я отношусь к гомосексуалистам нормально. Мне всё равно, кто кого и куда… любит. Если он любит. Во всяком случае, в это время он не ходит на демонстрации и не швыряет грязные валенки на «пульт Эйнштейна». Так мне подсказывает моя мужская ментальность и мальчишеский характер. Когда я была юной, то никак не относилась к «педерастам» – некогда было. Я учила философию.

А вот мэры Третьего Рима, в большинстве своём, конечно, не будучи гомосексуалистами, были самыми обычными и Жест Миа, героини Умы Турман, обращённый к Винсенту Веге (Джон Траволта[9])»

Глава четвёртая Нью-Йорк. Наташа

«Охуительно», «опиздохуительно» и «невъебенно» были главными эпитетами, отражавшими превосходные формы в лексиконе одного доктора исторических наук – ярого борца за понимание между народами.

Наташа утверждала, что прораб Вавилонской башни точно знал, почему «охуительно» – это хорошо, а «хуёво» – это плохо. И пыталась во всю меру своих, отнюдь не слабых, сил донести это знание до американцев, изучающих русский язык. Её издевательские поучения не имели границ. Впрочем, обо всём по порядку.

В следующие выходные «копать картошку» в Салем никто не поехал, несмотря на завывания Джима, мол, «яхта совсем заржавеет». Джошу по делам «нефтяного вентиля» надо было в Нью-Йорк – то ли управляющий обманул компанию центов на двадцать, что требовало личного присутствия председателя совета акционеров, то ли индекс Доу – Джонса упал до небес или возвысился до преисподней – доподлинно неизвестно. Известно, что под это дело Джош выбил Сонечке чек в банке по программе «Community Connections» с целью посещения какого-то Нью-Йоркского госпиталя для эмигрантов. Джош был как всегда заботлив. Всё-таки он был Сониным «поводырём», и возникшая между ними дружба лишь ещё сильнее окрепла за истекшую неделю. Забегая вперёд, можно сказать, что до сего нью-йоркского «оазиса» оказания медицинской помощи в основном бывшим соотечественникам Соня так и не добралась. Хотя чек обналичить, разумеется, не забыла. Так что, став богаче на тысчонку полновесных портретов Вашингтона, она была довольна, и ей было абсолютно всё равно, где и как провести выходные, а уж в Нью-Йорке – так вообще! Быть в Америке и не побывать в Большом Яблоке – это нонсенс! Джим, отныв положенное, сказал, что давно не поливал цветы в своей нью-йоркской тубедрум-«хрущобе», то бишь упал на хвост. Естественно, Майкл тоже поехал. Итак, пятничным вечером договорились, что утром они всей честной компанией заезжают за Соней. Но не на любимом BMW всех индейцев, а на огромном «колхозном» джипе Джима, из расчёта на одно «койко-место» больше. Расчёт состоял в том, что Джош хотел Соню ещё кое с кем познакомить.

За пятнадцать минут до времени «Ч» Соня уже курила под дверьми гостиницы, предварительно хлебнув в баре сто граммов текилы (бармен-мексиканец, познакомившись с ней, отчаянно нарушал правило «не наливать с раннего утра постояльцам», ибо Соне легко удалось снять напряжение с его ущемлённой жилки эмигранта второго поколения – лишь заявив ему, что испанский язык – лучший в мире, все бостонцы – ужасные снобы, а белые люди вообще – мерзкие нацисты).

Увидев огромную алую «Тойоту» Джима, Соня приветливо помахала рукой и побежала навстречу. Любой наш соотечественник не стал бы напрягаться с парковкой, останавливаясь на одну-две минуты. В данном же случае Сонины легкоатлетические упражнения были лишними – Джим запарковался как положено. Штат Массачусетс победил прабабушку из-под Гданьска. Первым из машины выпрыгнул Джош и со всей своей великолепной любезностью открыл заднюю дверцу монструозной японской каравеллы. Царственно опершись на его смуглую ладонь, из недр джипа вышла… выплыла… явилась… «Ея Императорское Величество»… НАТАША.

В ней было всё: пятьдесят с лишним прожитых лет, сто неразменных килограммов, элегантность возраста «кашемира и шёлка», искромётный блеск бесшабашной московской юности, принципиальное неприятие жизни «в рамках» и, как следствие – полное отсутствие всех видов американской медицинской страховки. «Пугают меня диабетической комой! Хуй им в рыло, пидоры ёбаные!.. Прости, Джош…» – смачный поцелуй в смуглую щёку. Увернуться от её объятий было невозможно. И – не хотелось. Она обнималась и целовалась каждый раз искренне, как в первый или последний.

Майкл и Джош, по-видимому давно привыкшие к этой несколько тавтологичной идиоме, тихо сползали вниз к огромным колёсам сурового внедорожника. «СонЬя, это Наташа. Наташа, это СонЬя», – Джим попытался соблюсти процедуру официального этикета. Именно «СонЬя», семинарский бейджик как напророчил. Классический вариант Сониного имени с трудом давался носителям английского языка, а как-то по-другому они отказывались её именовать. Стандартное при таких раскладах прозвище – «Sol», предложенное Соней изначально в качестве альтернативы, – было дружно с презрением отвергнуто. А Майкл вообще частенько поначалу именовал СонЬю ТанЬей. Оказывается, это у него был текущий «больной вопрос». Не само имя, разумеется. А персонаж «Евгения Онегина». Славист – это диагноз.

Татьяна, по мнению Майкла, была слишком забита довлеющими в обществе традициями и, кроме того, ходила в «малиновом берете». Это безвкусица! Все Сонины попытки объяснить ему, что Татьяна плевать хотела на традиции, а Евгения послала куда подальше, потому как он пи…, то есть – козёл, а не потому, что он послал её ранее, были обречены. Ей так и не удалось объяснить Майклу, что значило для этой барышни написать, учитывая традиции того века и обычаи касты аристократов, пресловутое письмо. И что причины её последующего отказа были отнюдь не «местью гордой», а как раз наоборот. Скучающему от всего вольному барину Евгению вожделеть барыню, чей муж «в сраженьях изувечен», ту, что «ласкает двор», было приятнее, чем безвестную девочку. Потому как её, Татьянин, «…позор теперь бы всеми был замечен». В общем, Сонины трактовки бессмертного романа разошлись с мнением профессора-слависта по принципиальным позициям. Майкл жаждал навесить на загадочную русскую душу ярлык: «Разгадано! Око за око!» Ну не объяснять же ему, что про равноценный обмен глазными яблоками – это не русское, а библейское. То есть – еврейское. Себе дороже, потому что Майкл в курсе прописных истин и, к тому же, тут же пустится в распил генеалогического древа тех русских дворян, среди которых были выкресты. А евреи – они всегда евреи. Вот и он сам… Просто евреи всегда ассимилируются с тем народом, среди которого проживают. Он сам, Майкл, к примеру, внешне похож на англосакса, а вовсе не на классического иудея, хотя… Про фильмы Роу с их главным героем Соня тем более молчала. С Майклом так постоянно: ты ему слово, он тебе – лекцию. Даже если понятия не имеет, что на того самого главного героя с его нарочито русско-былинной внешностью как раз похож, как две капли колодезной воды. Таки да. Джош, глядя на измученную по русскому, еврейскому, литературному и прочим извечным культурным вопросам Соню, лишь международно крутил пальцем у виска, кивая на друга, и, белозубо хохоча, объявлял, что Майкл – не еврей, а болтун. И нечего примазываться к сонму представителей интеллектуальнейшей из наций, ассимилянт недорезанный. То есть – необрезанный.

– СонЬя, это Наташа! Наташа, это СонЬя! – чопорно представил Джим дам друг другу.

Лучезарно улыбаясь во всю пасть потрясающих неестественно-ослепительных зубов, Наташа обратилась к Джиму на русском языке, глядя на Соню с искренней любовью: