Твой Достоевский.
(1) далее было: больших
(2) вместо: будем жить - было: живем
(3) далее начато: Этот д<ом>
(4) было: больше залы
(5) вместо: не маленькая - было начато: немного
(6) по-видимому, описка - следует: сентября.
(7) была очень ... ... долгом Ленчу. зачеркнуто
Редакция помещается в Надеждинской, близко от Невского, так что близко будет от квартиры.
На конверте: В Старую Руссу (Новгородской губернии)
Ее высокоблагородию Анне Григорьевне Достоевской по реке Переростице, в доме подполковника Гриббе
496. А. У. ПОРЕЦКОМУ 22 августа 1873. Петербург
22 августа/73.
Многоуважаемый и любезнейший Александр Устинович,
Метранпаж <у>жа<сн>о <?> пр<осил>, (1) чтоб написал Вам о статье "Областное обозр<ение>", ибо у них отнят <?> <конец?> нед<ели>, <2>-ой день работы, в воскресенье <, и набор надо закончить в субботу?>, в другое <время?> станки разбираются <?>. Стало быть, воскресе<нье> <поздно, доставить надо?> в субботу,
<а> еще <лучше? в> пятницу. В субботу вечером долж<но> б<ыть> <о>ко<нчание?> отпечатано. (2) <...> Хочется <?> <поблаг>одарить Вас за про<шлое обозрение> <Понравилось?> как составлено, а напи<сано очень? хорошо? как> мнение постороннего
<...> <я был у князя,> где читали вслух и пр<изнали обзор удачным?> <...> <Полагают, что?> обращают внимание <на> вопрос <...> первый почти раз (3) <...> чрезвычайно удачный обзор <...> насчет Голубова, чрезвычайно понятный и вам<?> и <каждому> <и ником>у придраться нельзя, а между тем смы<сл>
<самый?> желательный.
До свидания. Крепко жму Вашу руку.
Ваш весь Ф. Достоевский.
Или пришлите статью, или уведомьте.
(1) текст письма сохранился не полностью
(2) далее текст утрачен; сохранились отдельные слова: статья <...> эксп<...>, что ее
(3) далее сохранились отдельные слова: статья <...> критики (чем и всем начать бы <...> статья <?>-то). <...> таким образом это <...> <прежн?>им критериумом надо решать такие <...> пункт
497. Д. Д. КИШЕНСКОМУ 5 сентября 1873. Петербург
Среда 5 сент./73.
Милостивый государь Дмитрий Дмитриевич,
Ваше грубое письмо, совершенно для меня неожиданное, сначала очень рассердило меня. Но теперь, когда я, для справок, собрал и пересмотрел все Ваши письма ко мне, - я убедился, что между нами произошла классическая и вековечная история Жиль-Блаза с архиепископом Гренадским. Но начну по порядку, именно с денег. Ко мне так о деньгах никто не пишет, и с этой стороны меня все знают. 22 августа я выдал секретарю редакции (как всегда это делаю при расплатах иногородным) следуемую Вам сумму за Пролог. Вчера только после Вашего письма узнал от него, что он не послал 22-го, а послал 28. Секретарь г-н Пуцыкович - человек в высшей степени честный, но не всегда аккуратный. Почтамтскую расписку он обещал мне завтра же разыскать, непременно. Деньги посланы, почему не получили - не знаю и отвечать не обязан. Никто и никогда не скажет про меня, чтоб я задержал чьи-либо деньги. И после всех Ваших писем, которые принужден был сейчас перечесть, Вы, в гневе своем, не нашли ничего лучше, как (1) начать этими деньгами! И это мне-то! Вы можете сердиться на меня за всё, но ни за что не думал, что Вы этак (2) начнете.
Вы пишете:
"В прошлом письме я, кажется, ясно высказал Вам то, что я не желаю разыгрывать роль школяра и не желаю, чтоб мою драму портили под видом поправок".
Какое это последнее письмо? Последнее Ваше письмо, полученное мною, письмо от 31 июля, при посылке мне Вашей статьи "Промахи". Ничего подобного Вы в этом письме не говорили. Ничего не было в этом тоне и в прежних письмах. Да и тона такого я бы никогда с собою не допустил. Тон наших обоюдных писем был совсем, совсем другой. Такого письма у меня нет. Никогда не получал ничего подобного. Напротив, вот какое место я нашел в Ваших письмах:
"...Этого одного я не могу изменить! А остальное - делайте что угодно, многоуважаемый Федор Михайлович, только примите к сведению и мои заметки, и в сих поправках я Вам верю и, что Вы по сему законно учините, спорить и прекословить не буду!
Не шутя, я прошу еще пощады всем конечным монологам! Не хочется мне их уменьшать".
Это буквально выписка из Вашего письма от 27 июля. Потом ни в одном письме Вашем Вы не брали позволение поправок назад. Если уж так выражаетесь: "Прошу пощады всем конечным монологам", - то, значит, на большие выправки согласились. Что же Вы теперь-то мне пишете?
Я в моих письмах писал обнаженно и откровенное том, что надо исправить. Я писал Вам, что Вы пишете очень шероховато, мало того, слишком не синтаксически. Часто слишком много рассуждают не к месту и не к действию. Я переделал в прологе мелочи и очень мало. Я укоротил одно постороннее рассуждение, вычеркнул, где Гордеев чуть вошел - прямо начинает невесте о разврате (то есть два-три слова), и изменил на каплю сцену на коленях, чтобы вся она была возможнее и естественнее. (3) Мало того, везде, где мог, делал язык легче и разговорнее. Вы пишете, что я Вас исказил. Призовем экспертов по два с обеих сторон и пусть решат: исказил ли я Вас?
Но всё это теперь невозможно. Мог ли я знать заране, что Вы, доверивший мне поправки после всего, что я Вам так ясно и прямо об Вашей драме написал, - закричите при первой ничтожной поправке. Знал бы - так, конечно, и не начинал бы печатать. Я совсем иного человека видел из Ваших писем.
Что значит выражение "под видом"? "Не желаю, чтоб мою драму портили под видом поправок". Что ж, я исказил, по-Вашему, умышленно, скрываясь под каким-то видом? Я поправлял по совести, но Вы что-то подозреваете. Чем же объяснить слово под видом? Желая Вам зла, может быть? И всё это после бывших-то фактов! Да кто же этому поверит? И Вы думаете, что ничего писать такие обиды? Неужели Вы меняете людей из первой досады, как старые сапоги, и так быстро способны подумать злое о человеке, которого вчера считали своим? (Письма-то Ваши налицо.)
Вы спрашиваете самым неделикатным языком: "почему я не высылаю Вам драму". А почему Вы мне не отвечали? Я ждал ответа. Я написал Вам весьма ясно, предлагая Вам самому исправить Вашу драму: "Рукопись не высылаю, предполагая, что у Вас есть черновая или список. Но если нет - напишите, и тотчас вышлю". Зачем же Вы не написали? Я всё ждал и именно думал, не получая ответа, что у Вас оказался список. Могли прислать открытое письмо с двумя строчками, и тотчас бы выслал. Ну зачем, скажите, мне Вашу драму удерживать вопреки Вашему желанию? Оставил же я ее до Вашего ответа единственно потому, что ждал возвращения в Петербург одного человека, мнение (4) которого я очень ценю и которому Ваша первая драма нравилась. Я хотел спросить и его совета.
Что значат такие фразы с подчерками:
"Я доверил Вам единственный экземпляр рукописи "Падения", и Вы, как честный человек, обязаны возвратить его!"
Я не понимаю этого тона; не могу понять и теперь, даже от Вас. Что значит: доверил? Вы просто прислали рукопись: напечатать или нет, как все присылают. К чему воззвание к (5) честному человеку? Да зачем, скажите, я стану ее держать? Я вовсе не считаю ее за драгоценность и слишком ясно Вам об этом писал. Да и драгоценность ни за что не стал бы держать после того, что из-за (6) нее перенес!
Р. S. Я вполне желаю, чтоб Ваша драма имела полный успех (на сцене, например). Последнее пожелание! (7)
(1) далее было: попрекать
(2) ранее было: этим
(3) вместо: возможнее и естественнее - было: хоть как-то естественна
(4) в подлиннике описка: мнением
(5) было: как
(6) было: от
(7) текст: Р. S. Я вполне ... ... пожелание! - вписан на полях
498. H. M. ДОСТОЕВСКОМУ 14 сентября 1873. Петербург
Любезный друг Коля,
Если пришлешь ко мне Наталью, то у меня есть для тебя руб. 10 на случай, если ты нуждаешься или нездоров. Я тоже болен и очень занят. На прошлой неделе лечился и не выходил из дому, был в лихорадке.
Обнимаю тебя, голубчик.
Твой Ф. Достоевский.
14 сент<ября>/73.
499. M. A. АЛЕКСАНДРОВУ 15 сентября 1873. Петербург
Люб<езный> Александров, вместо 250 строк я написал, кажется, до 500. Уменьшить ничего не могу. Как же быть? Непременно надо найти место и решить поскорее. Выбросить статью всегда можно, но можно ли при этом сохранить и прежнее расположение? Вынув, например, "Железные дороги"?
Если же нельзя, то есть: "Еженед<ельная> хроника", "Иностранные события", "Петербургское обозрение" и т. д., то нельзя ли мою или Пуцыковичеву статью пустить в другом месте?
Одним словом, поймите, что я непременно должен Вас видеть. Приезжайте на извозчике, я заплачу. Как хотите, нельзя иначе.
Если же нельзя, то есть: "Еженед<ельная> хроника", "Иностранные события", "Петербургское обозрение" и т. д., то нельзя ли мою или Пуцыковичеву статью пустить в другом месте?
Одним словом, поймите, что я непременно должен Вас видеть. Приезжайте на извозчике, я заплачу. Как хотите, нельзя иначе.
В<аш> Достоевский.
15 сентября.
На обороте: Г-ну Александрову.
Очень важное.
500. M. A. АЛЕКСАНДРОВУ 16 сентября 1873. Петербург
Люб<езный> Александров, я из корректуры кое-что исключил, но, полагаю, не нарушил Ваших расчетов. И в этом виде более 400 <строк>.
Все вычеркнутые строки исключить непременно.
Прошу Вас очень доставить прилагаемую при сем записку князю. Очень нужное.
Ваш Достоевский.
(Я поправлял по князевой же корректуре.)
501. M. П. ФЕДОРОВУ 19 сентября 1873. Петербург
Петербург, 19 сентября/73.
Милостивый государь Михаил Павлович,
Простите великодушно, что слишком долго не отвечал Вам. Сначала, после первого письма Вашего, отметил было места в комедии, чтоб их хоть капельку поправить; но всё был в раздумье и не решался. А потому и медлил ответом. Теперь же, после второго письма Вашего, был болен и даже лежал, а между тем должен был исполнять и занятия по редакции, так что до сих пор почти не было минуты, чтоб Вам ответить.
Вот что скажу я Вам окончательно: я не решаюсь и не могу приняться за поправки. 15 лет я не перечитывал мою повесть "Дядюшкин сон". Теперь же, перечитав, нахожу ее плохою. Я написал ее тогда в Сибири, в первый раз после каторги, единственно с целью опять начать литературное поприще, и ужасно опасаясь цензуры (как к бывшему ссыльному). А потому невольно написал вещичку голубиного незлобия и замечательной невинности. Еще водевильчик из нее бы можно сделать, но для комедии - мало содержания, даже в фигуре князя, - единственной серьезной фигуре во всей повести.
И потому как Вам угодно: хотите поставить на сцену (1) - ставьте; но я умываю руки и переправлять сам ни одной строчки не буду. Кроме того, об одном прошу настоятельно и обязательно: имени моего на афише чтобы не было, то есть "переделано из повести "Д<ядюшкин> с<он>" господ<ина> Достоевского" или в этом роде, - прошу Вас, чтобы не было выставлено. Если же непременно надо, просто напишите: "Переделано из повести". Только чтоб не было моего имени.
Конечно, лучше бы было совсем ее не ставить. Вот мой совет. Но так как я уже дал Вам слово вначале, а Вы употребили труд, то уже нечего делать: всё в Вашей воле.
Замечу только одно и то мимоходом: кажется, нет пропорции в величине актов? Посоветовались бы Вы в Москве с кем из актеров, знающих сцену практически (я тоже ведь никогда ничего не писал для сцены), и во всяком случае хорошо бы сократить. Что еще идет в повести, не пройдет на сцене. Сцена не книга. А потому чем больше сокращений, тем бы, мне кажется, лучше.
Рукопись у меня. Не высылаю, полагая, что у Вас, конечно, есть список. Если же нет, напишите. Тотчас же вышлю.
Примите уверение искреннего моего уважения.
Вам преданный Федор Достоевский.
(1) далее было начато: де<лайте?>
502. H. H. СТРАХОВУ 27 сентября 1873. Петербург
Четверг 27 сент<ября> 73.
Любезнейший Николай Николаевич,
Вы, верно, забыли о двух №, обещанных Вами для "Последней странички" (из газеты: "наплевать на этих господ"). А между тем "Последняя страничка" составлена именно ввиду этих 2-х №. Таким образом, типография задержана: нельзя ни набрать, ни сверстать статью. Сделайте милость, доставьте же поскорее (ведь это только несколько строк!) в редакцию. Вы не поверите, как это важно в общей типографской работе! Притом если теперь не доставите, то на следующую неделю будет уже поздно - застареют выписки из газет.
Ваш весь Ф. Достоевский.
503. M. A. АЛЕКСАНДРОВУ 28-30 сентября 1873. Петербург
Любезнейший Александров. Вот моя статья. Сейчас после нее, то есть после 8-й странички, где в конце поставлена черта и буква Д., начать печатать телеграммы (то есть с 9 страницы). А с 13-й, тем же порядком, перепечатать приложенные вырезки телеграмм из газет (по номерам на вырезках). Кажется, во всей статье, с телеграммами, по расчету моему, не менее 400 строк. В таком случае напечатайте телеграммы петитом. Но - авось найдется место. Я предполагаю сделать сокращение в объявлении о подписке и в хронике.
Ваш Достоевский.
На обороте: Г-ну Александрову.
504. M. A. АЛЕКСАНДРОВУ 28-30 сентября 1873. Петербург
Г-ну метранпажу Александрову.
Эту статью набирать немедленно, вставим 1/4 листа и пустим ее, а не "Из Москвы", которая останется до следующего 41-го №. Иначе нельзя. Корректуру к г-ну Филиппову, Кирочная (на углу Знаменской) - дом № 17 (Китнера), кв. № 4.
Да придите ко мне, Александров, завтра в 2 часа. Нельзя иначе.
505. В. П. МЕЩЕРСКОМУ 2 октября 1873. Петербург
Втор<ник> 2 окт<ября>/73.
Многоуважаемый князь, посылаю Вам маленькую статейку одного офицера с просьбою прочесть ее поскорее, если возможно. Всего 200 строк. Это не рассказ даже, но всего только картинка, и как картинка только - она очень бы могла быть помещена в этом № "Гражданина", ибо верно и, кроме того, такие рассказики читаются с удовольствием, не отрываясь. Бытовая сторона богатых повес офицеров, кажется, схвачена верно. Посылаю же Вам единственно для того, что Вам, может быть, больше известны подробности этой жизни, то есть рулетка, Сакристья и проч. Завтра я у Вас ее возьму с Вашим мнением и, может быть, отправлю в типографию - если подыщу, рядом с этим, другой рассказик, строк в 400 у г-жи Лободы (имею в виду), но уже совсем другого, почти трагического содержания. Таким образом, два рассказика, оба в 650 строк, будут, и очень возможно, в №, тогда как один только рассказ офицера, по чрезвычайной своей легкости, не мог бы пройти в "Гражданине".
Ваш весь Ф. Достоевский.
506. M. A. АЛЕКСАНДРОВУ 4-6 октября 1873. Петербург
Люб<езный> Александров,
В моей статье вышло 650 строк или даже немного более, сократить не могу. Прилагаю письмо к князю и прошу его, чтобы сократил свое "Петерб<ургское> обозрение" на 150 строк. Письмо поручаю Вам и прошу Вас доставить ему немедленно и, если можно, лично.
В "Последней страничке" я отчеркнул 2 анекдота (24 строки). Это значит их выбросить. Если пойдете к князю, сообщите ему. Я тоже и об этом ему писал.
Теперь 1/4 8-го утра. Буду спать до 2-х часов. Сверстку подпишу мигом, но раньше 2 не приносите.
Доставьте же письмо.
В<аш> Достоевский. (1)
На обороте: Г-ну Александрову.
(1) на полях письма зачеркнутые пометы: Письмо Федорову. Вывеска. Статейка Пелешевского (отложить к Шторху, Войгачу и проч.).
507. К. П. ПОБЕДОНОСЦЕВУ 23 октября 1873. Петербург
Октября 23/73.
Милостивый государь Константин Петрович,
В квартире редакции живет один писарь; ему, без означения, разумеется, Вашего имени, и дана Ваша статья для переписки. Завтра она, переписанная чужой рукой, поступит в типографию. В типографии же Вашу руку знают еще с прошлого года, и именно корректорша, которая имеет в городе некоторые литерат<урные> сношения (с "От<ечественными> записками", наприм<ер>). Таким образом, никто не будет знать на этот раз, что статья Ваша, кроме меня и секретаря редакции. В корректуре же я буду сообразоваться с собственноручным Вашим текстом, который останется у меня.
А засим имею честь быть покорнейшим слугою.
Ф. Достоевский.
508. В. П. МЕЩЕРСКОМУ 1-3 ноября 1873. Петербург
Любезнейший князь, Ваш ответ "С<анкт>-П<етербургским> ведомостям" очень мило и дельно написан, но резок, заносчив (хочет ссоры) и - может быть, тон не тот. Вместо насмешливого тона не лучше ли спокойный, ясный? Я именно так думаю: больше будет достоинства. А потому и посылаю Вам мой ответ. Тут включено кой-что из Вашего. Но я мог наделать ошибок; а потому просмотрите, пожалуйста. Я очень бы желал, чтоб Вы согласились на мою редакцию. Если найдете нужным - поправьте, ради бога. (1)
Ваш весь Ф. Достоевский.
NB. Я бы кончил на 3-й страничке словом: чем же мы виноваты? (2) Написанное на 4-й страничке и отмеченное мною чертой - необходимо ли? Я бы очень желал кончить на 3-й страничке и зачеркнуть всё на 4-й. "С<анкт>-П<етербургские> вед<омости>" нас целый почти год не трогали: обойдемся, на первый случай, как можно мягче, потом все-таки можно будет ответить.