Студент скрывался за дверьми аудитории, а Жанна стояла, машинально поддевая ногтем облупившуюся краску подоконника, и грезила о том, как они будут вместе. Она станет его женой, родит сына… Жена врача! Все медсестры будут ей завидовать. А он, наоборот, не станет стыдиться, что его супруга — обыкновенная сестра. Но она и не даст ему повода, ни за что не даст. Разумеется, она не будет получать высшее образование, всю душу отдаст семье, но в домашнюю курицу не превратится. Она станет постоянно совершенствоваться в своей профессии, получит должность старшей сестры и обязательно займется общественной работой.
Ее идеалом была Екатерина Михайловна, председатель институтского профкома. Всегда подтянутая, модная, красивая и безупречно вежливая, Екатерина Михайловна знала все о жизненных обстоятельствах всех сотрудников и принимала в них самое живое участие. Глядя на эту женщину в строгом деловом костюме и обязательных туфлях-лодочках на высоком каблуке, невозможно было представить, что за плечами у нее нет ничего, кроме медицинского училища. Общественные хлопоты Екатерины Михайловны не были назойливыми, истеричными, как это часто бывает у женщин, не имеющих собственной жизни и пытающихся поэтому руководить жизнью других. Она никогда никому не навязывала своих услуг, но работник, обратившийся за помощью, мог быть уверен, что председатель профкома сделает для него все возможное и даже больше. Жанна мечтала стать когданибудь такой, как Екатерина Михайловна, — спокойно активной, доброжелательно строгой и чуточку стервозной, если того требуют обстоятельства. Такой она всегда будет интересна своему мужу.
Глядя из окна на мокрые асфальтовые дорожки и пожухлые лужайки институтского садика, Жанна мечтала и о том, как ее студент быстро сделает карьеру, станет профессором. А как же иначе, ведь она будет самой верной его помощницей! Сначала его, конечно, распределят в какую-нибудь глухомань, Жанна последует за ним, несмотря на маленького ребенка. В деревне, в маленькой комнатке на троих, без света и горячей воды, они будут все сильнее и сильнее любить друг друга. А заодно приобретут бесценный профессиональный опыт, так что через три года обязательной отработки по распределению любая клиника откроет двери ее мужу. Она ни за что не станет попрекать его маленькой зарплатой, создаст все условия для работы над диссертацией… И через десять — пятнадцать лет, наполненных любовью и трудом, как знать, может быть, они будут ходить по этим дорожкам, уважаемые работники мединститута…
За несколько минут перед глазами Жанны проносилась вся ее будущая жизнь. «Господи, прошу тебя, сделай, чтобы все было именно так!» — энергично молилась она и бежала на пост работать.
Студенты большей частью работали в учебном классе, а в палаты ходили всей группой вместе с преподавателем. Им не разрешалось самостоятельно смотреть больных, тем более делать назначения, так что повода заговорить с приглянувшимся мальчиком у Жанны не было. Она выдумывала себе разные задания, чтобы лишний раз пройти мимо аудитории, каждое утро проводила полтора часа перед зеркалом, наводя красоту, и, не умея шить, сострочила себе новый халатик на стареньком «Зингере» комендантши общежития. Выкройку она взяла из «Бурды». Проведя выходной день в беготне по магазинам, отдала половину зарплаты за симпатичные белые сабо, выгодно подчеркивавшие легкость ее щиколоток.
Она строила дьявольские козни, лишь бы столкнуться с ним в дверях, замирая от ужаса — как бы студент не догадался, что она везде его караулит!
— …Простите, вы не дадите мне историю Перетуриной? — услышала она и почувствовала, что стул под ней закачался.
Жанна боялась поднять глаза, ведь раньше она не слышала его голос так близко. Вдруг это вовсе и не он?..
Руки задрожали так, что пришлось положить ладони на стол, и Жанна почувствовала, как краснеет.
— Если можно, — продолжал студент. — Мне только переписать анализы для учебной истории болезни. Я никуда уносить ее не буду.
— Конечно, сейчас!
Она неловко встала, стукнувшись бедром о край стола, и начала перебирать пачку историй. При этом так волновалась, что перелистала пачку три раза, прежде чем опомнилась и достала нужную историю.
— Пожалуйста.
Он, держа в руках пухлую книжечку, нерешительно огляделся.
— Садитесь. — Она указала ему на свой стул.
— А вы?
— Не волнуйтесь.
Она устроилась на табуретке с торца сестринского стола и придвинула листы назначений. Сейчас у нее по графику было чаепитие, листы она проверяла гораздо позже — мало ли какое озарение может посетить припозднившихся докторов, но разве можно уйти с поста, когда он здесь!
Студент в недоумении изучал историю. Стандартная история болезни представляет собой ворох подклеенных друг к другу кусочков бумаги, исписанных скверным почерком. Непосвященному человеку разобраться в ней еще сложнее, чем прочесть древнеегипетский папирус.
Жанна решила прийти на помощь:
— Смотрите, здесь анализы крови, здесь, в кармашке, все кардиограммы с описанием, а на первую страницу выносятся данные рентгенограмм.
Показывая, она потянулась к нему и вдруг с ужасом обнаружила, что глубокий вырез ее нового халатика находится прямо перед его глазами.
— Ой! — Она быстро села на свою табуретку и сблизила лацканы рукой. — Слушайте, а ей же еще УЗИ делали!
Студент странно смотрел на нее. Ласково, забавляясь ее смущением, но в то же время как-то оценивающе, что ли…
— Ах, УЗИ… — протянул он после долгой паузы. — Это очень интересно. А где результаты?
— Дайте, я найду… Вот!
— Спасибо.
Жанна внимательнейшим образом проверяла листы назначений, а студент переписывал историю. Они то и дело поднимали друг на друга глаза, встречаясь взглядами, быстро опускали головы и начинали писать, но тут же снова косились друг на друга.
Наконец листы закончились. Жанна растерялась. Встать невозможно, а просто сидеть без дела глупо. Она поднялась:
— Доктор, хотите чаю?
— А?
— Давайте сделаю вам кружечку.
Они не дождались, пока в стареньком чайнике закипит вода. Через десять минут, наскоро представившись друг другу, они самозабвенно целовались за шкафом.
Жанна была счастлива так, что болело сердце. Они с Ильей виделись почти каждый день. Если сосед по его или ее комнате в общежитии вечером уходил, шли туда, ужинали и целовались до головокружения, причем с каждым разом Илья становился все напористее. Правда, почти за каждый такой уютный, почти семейный вечер приходилось платить долгими прогулками по городу, ибо соседям тоже нужно было принимать гостей. Оба были легки на ногу, исходили весь центр Петербурга. Сидели в Румянцевском садике, спускались к Неве возле сфинксов, крепко обнявшись, чтобы спастись от холодного питерского ветра. Потом по Тучкову мосту переходили со светло-голубого Васильевского острова на мрачную Петроградскую. В самом начале Большого проспекта делали привал в кафе-мороженое. Пили скверный кофе и смеялись над покрасневшими от холода и ветра носами. Оба часто теряли перчатки, поэтому приходилось отогревать друг другу руки, дуя и растирая, а однажды Илья засунул ее руки себе под свитер и еле сдержал вопль, ибо они были очень холодными…
— …Ты завтра не работаешь? — спросил Илья. — Поедем к Ольге, у нее родители на даче.
Жанна вздохнула. Она не очень любила встречаться с ребятами из группы Ильи. Все они были из уважаемых медицинских семей, и Жанне чудилось, что они относятся к ней свысока. Участвуя в студенческих посиделках, она чувствовала себя неуютно. Мальчики не обращали на нее внимания, а девушки общались с ней как будто любезно, но Жанне казалось, что они ловят каждое ее движение, каждое неудачное слово, чтобы вдоволь посмеяться за спиной. Они были с ней нарочито внимательны, задавали вопросы про ее работу, но, слушая Жаннины обстоятельные ответы, хитро переглядывались и усмехались. Она, восемнадцатилетняя медсестра из Саранска, была для них чем-то вроде развлечения, как клоун на детском утреннике. Даже ее имя, казалось, служило им пищей для насмешек. «Ничего, все изменится, когда я стану женой Ильи», — утешала себя она.
Она не очень хотела идти к Ольге, но… Наступала зима, улицы были полны снежной каши, а сапоги совсем прохудились.
Жанна думала, что попадет на шумную студенческую вечеринку, с морем дешевого алкоголя и танцами, но выяснилось, что Ольга пригласила только своего молодого человека и Илью с девушкой. Принимая у Жанны куртку, она улыбнулась. Впрочем, Ольга никогда не подсмеивалась над ней, хотя и не считала нужным защищать от нападок других девчонок.
Накрыли аристократически скудный стол, Илья ловко откупорил бутылку хорошего вина. Оказывается, Ольга отмечала помолвку со своим молодым человеком. Вчера они подали заявление в загс, и теперь им хотелось тихих посиделок.
Она не очень хотела идти к Ольге, но… Наступала зима, улицы были полны снежной каши, а сапоги совсем прохудились.
Жанна думала, что попадет на шумную студенческую вечеринку, с морем дешевого алкоголя и танцами, но выяснилось, что Ольга пригласила только своего молодого человека и Илью с девушкой. Принимая у Жанны куртку, она улыбнулась. Впрочем, Ольга никогда не подсмеивалась над ней, хотя и не считала нужным защищать от нападок других девчонок.
Накрыли аристократически скудный стол, Илья ловко откупорил бутылку хорошего вина. Оказывается, Ольга отмечала помолвку со своим молодым человеком. Вчера они подали заявление в загс, и теперь им хотелось тихих посиделок.
Это был очень приятный вечер. Первый «взрослый» прием в Жанниной жизни.
А потом Ольга оставила их ночевать, словно это само собой разумелось. Просто вышла из комнаты и через некоторое время вернулась уже в халате, с распущенными волосами, зевнула и сказала: «Я постелила вам в своей комнате. Пойдем, Жанна, покажу тебе полотенца».
Жанна растерялась. По спокойному виду Ильи она поняла, что он заранее знал, чем закончится этот вечер.
Приняв душ в чужой ванной, она надела Ольгин халат, чувствуя себя очень неуютно. Из зеркала на нее смотрела растерянная, испуганная девчонка, словно умоляя Жанну одуматься. «Пусть это случится, пусть он сделает это со мной, но не сейчас, не так! — мысленно взмолилась Жанна. — Пусть лучше наш первый раз будет в общаге, где нет такой роскошной ванной, да вообще никакой ванной нет, только душевая в конце коридора. Пусть там узкая железная кровать с гремучей сеткой, пусть слышно соседей за стеной и приходится вздрагивать от каждого шороха и каждую секунду ждать возвращения соседки. Но там мой дом, другого у меня нет. Приходи в мой дом, бери мое тело и мою душу. Пусть скрипучая кровать станет нашим первым семейным ложем, пока мы не заработаем на лучшее».
Она поспешно сняла халат и переоделась обратно в свои вещи. Пусть Илья отвезет ее в общежитие.
Но он так нежно обнял ее! Губы легко коснулись ее шеи…
— Как ты долго… Я извелся весь…
— Илья, пожалуйста, поедем домой!
Она сказала это еле слышно, ее решимость слабела с каждой секундой.
— Ну что ты, малыш! Чего ты испугалась?
Он ловко расстегнул пуговицы ее блузки и опустился на колени, проведя кончиком языка по животу. Жанна почувствовала, что ноги перестают ее держать, колени обмякли так, что она вынуждена была опуститься на диван. Сердце билось как сумасшедшее. «Уступи, — нашептывал ей сладкий голосок. — Вы не можете друг без друга, вы все равно что муж и жена, осталось только уладить формальности. Твой отказ оскорбит его, он подумает, что ты ему не доверяешь. Разве можно торговаться, Жанна? Ты любишь его, он любит тебя, что плохого может с вами случиться?»
«Ты прав, — ответила Жанна голосу. — Просто я никогда раньше этого не делала, вот и мучаюсь глупыми страхами. Точно так же я психовала бы в общаге. Нужно забыть обо всем, кроме нашей любви».
Он ласкал ее так нежно, так бережно касаясь самых укромных уголков ее тела, что Жанна совершенно не чувствовала стыда. Другой рукой он крепко, ободряюще обнимал ее. Когда Илья вошел, ее лоно с готовностью приняло его, боль была глухой, мимолетной и сразу исчезла, а вслед за ней исчезла и чужая комната, и весь остальной мир. Остались только они вдвоем — в невесомости, в пустоте, в вечности.
Глава вторая
То ли от переживаний, то ли из-за прогулки под дождем у Ильи Алексеевича разыгрался застарелый остеохондроз. Правое плечо болело так сильно, что трудно было даже подписывать бумаги. Все жалели главного врача, который ходил по клинике, неся руку, словно хрустальную вазу, и наперебой предлагали помощь. Илья Алексеевич отмахивался. Ему было не до капризов собственного организма.
«Рано или поздно пройдет само, или в крайнем случае я сдохну», — думал он, как думают, заболев, многие медики. Но плечо с каждым часом мучило все сильнее.
Чуть не взвыв от острой боли во время очередного рукопожатия, Илья Алексеевич поехал сдаваться в военно-медицинскую академию.
Деликатно постучав, он заглянул в ординаторскую. Виктор Сотников, молодой доктор, прилежно заполнял истории. За соседним столом праздно развалился другой молодой доктор — с нахальной физиономией. Илья Алексеевич поздоровался с обоими.
Сотникова он хорошо знал благодаря профессору Колдунову, который считал Виктора лучшим своим учеником. С другим доктором, психиатром Иваном Анциферовым, Илья Алексеевич раньше не был знаком лично, но знал, что недавно тот защитил его дочь Алису от разбушевавшегося в больнице наркомана. Поэтому, несмотря на боль, сердечно протянул ему руку. Молодой человек энергично потряс ее и вернулся к своему занятию — корчить рожи рыбкам в аквариуме.
— Хватит рыб донимать, Иван, — сказал Илья Алексеевич ревниво, — отсядь вообще. Они на тебя смотрят и размножаться не хотят.
Рыбки были давней страстью Ильи Алексеевича. Он разводил их с детства, даже в общежитии у него был маленький аквариум, в котором бурно, несмотря на тесноту, плодились гуппи и меченосцы. После нескольких лет брака жена заставила его от рыбок избавиться. От компрессора у нее болела голова, вода якобы выливалась из аквариумов и портила ценный паркет, и вообще «чертовы рыбы» занимали слишком много места. Илья Алексеевич перетащил все свое рыбное хозяйство на работу, где его подопечные неожиданно расцвели: потолстели, посвежели и принялись размножаться с неодолимой силой. Потихоньку страсть к рыбоводству овладела многими докторами, аквариумы появились почти во всех отделениях, а некоторые питомцы перекочевали в другие клиники. Эти вуалехвосты тоже были отдаленными потомками рыб Ильи Алексеевича.
Отстранив Ивана, он приник к стеклу и сразу забыл обо всем на свете.
— Ух ты!
Среди рыбьей мелочи в водорослях величественно висел тритон. Настоящее чудо, Илья Алексеевич раньше не видел таких красавцев. Большие круглые глаза на плоской морде смотрели мудро и укоризненно, широкий рот-кошелек был брезгливо поджат, а брюшко солидно выпячено. Лапки у тритона были коротенькие, с тонкими растопыренными пальчиками. Серая, в коричневых, как у леопарда, пятнах кожица казалась бархатистой, словно тритон вопреки законам природы был покрыт шерсткой. В ответ на восхищенный взгляд Ильи Алексеевича тритон милостиво шевельнул длинным хвостом и вновь застыл в неподвижности.
— Откуда он у вас? Я раньше нигде таких не видел! — От восторга Илья Алексеевич на секунду забыл и о боли в плече, и о других своих проблемах.
— Это нам больные принесли. Уж не знаю, где они его выловили.
— Супер! Сколько же ему лет?
— Понятия не имею, — засмеялся Сотников. — Он не говорит.
— Хорошо бы ему пару найти. В выходные съезжу на рынок, погляжу. Это у вас кто — самец, самка?
Виктор пожал плечами, а Иван решительно закатал рукав халата, явно намереваясь вытащить тритона из глубин и провести тщательный медицинский осмотр.
— Уймись, Иван! — остановил его Сотников. — Не лезь к нему, это же наш сотрудник! Мы с его помощью диагноз аппендицита ставим.
— Как это? — изумился Илья Алексеевич.
— Да очень просто. Подводим ребенка к аквариуму, показываем. Если он прилипает к стеклу, как вот вы, значит, все в порядке, а если ему тритон по фигу, то надо оперировать. Точность диагностического теста стопроцентная.
— Статью напишите. Симптом тритона в диагностике острого аппендицита, — посоветовал Илья Алексеевич. — Витя, я чего пришел-то… Остеохондроз замучил, спасу нет. Можешь массаж сделать?
Сотников молниеносно освободил от историй два сдвинутых вместе стола и расстелил на них байковое одеяло.
— Ложитесь!
Илья Алексеевич неловко разделся до пояса, явив миру крепкий торс полного сил мужчины, и лег на живот. Виктор размял руки, как делает пианист, подходя к роялю, и принялся массировать спину. Пальцы у него были железные, Илья Алексеевич замычал от боли.
— Потерпите, сейчас легче станет.
— Да уж терплю.
Иван с интересом наблюдал за экзекуцией, приговаривая, что согласиться на такое могут только законченные мазохисты. То, что Илья Алексеевич был гораздо старше его и занимал высокую должность, ничуть не смущало молодого психиатра.
Сделать ему замечание за нарушение субординации язык не поворачивался, все-таки спаситель дочери. Иван встал, потянулся, и Илья Алексеевич невольно залюбовался его гибким сильным телом. У парня были правильные и тонкие черты лица, но, слава Богу, он не выглядел слащавым красавцем. «Хорошо бы мне такого зятя», — вдруг подумал Илья Алексеевич. Сердце тут же заныло.
Иван открыл холодильник, стоявший в дальнем углу ординаторской, вытащил шмат сала, отрезал кусочек и, насвистывая, покрошил его на разделочной доске. Прежде чем Илья Алексеевич успел его остановить, он бросил кусочки сала в аквариум.