Смерть автора - Мария Елифёрова 6 стр.

Письмо «Элоизы Батлер» ещё раз показывает, каково воздействие подлинно художественной литературы на человеческое сознание. Хотел того Моппер или не хотел, последствия написанного им глубже и шире, чем поспешные оценки иных критиков. Я далёк от того, чтобы всерьёз умиляться инфантилизму читательницы, вообразившей себя героиней романа; но это письмо свидетельствует о том, что Мопперу удалось нащупать какие-то сокровенные струны в человеческой душе. А что это, как не признак высочайшего писательского дарования?

Мэтью Арчер

Заметка из The Literate Modernity, № 23/1913

Ажиотаж вокруг «Мирослава боярина» и представленного нам в этом году Мирослава Эминовича достиг апогея пошлости. Мало публике «Мирослава» — теперь ещё объявилась «Элоиза». Нет, мы не шутим. 5-го числа нам в редакцию пришло письмо за подписью «Элоиза Батлер», предусмотрительно закавыченной. Содержащейся в нём ахинеи мы даже не приводим здесь; скажем только, что за тоном этого письма чувствуется рука мистера Моппера, который не довольствуется уже поднятой шумихой вокруг романа и его предполагаемого героя и хочет поднять её ещё больше. И это тогда, когда издательства отказывают в публикации одарённейшим писателям, которые действительно смогли бы составить новую эру в литературе!

Бернард Кросс

Из The New Age, № 24/1913

Недаром говорится, что литературная критика — лучшая школа злословия; мистер Кросс тому подтверждением. Он договорился до того, что обвинил Алистера Моппера в составлении подложных писем из жадности и любви к шумихе. Мне нет дела до того, кем был автор письма; но в очернении Моппера критик несколько переусердствовал, причём довольно недостойным образом. Негодуя по поводу «тщеславия» Моппера, Кросс начисто забывает — или сознательно умалчивает — о том, что писателю сейчас шестьдесят шесть лет и что до недавнего времени он не мог выбиться из нищеты, десятилетиями влача существование непризнанного драматурга; что признание он получил лишь пять лет назад, после выхода первого издания «Мирослава боярина», которое, однако, не обогатило его; что здоровье его очень слабо, и он в любой момент может оказаться инвалидом — было бы удивительно, если бы человек в его положении не сделал ничего, чтобы спокойно дожить свою старость. Что же касается талантливых писателей, которым якобы нет дороги, то Бернард Кросс явно демонстрирует ослабевание памяти. Не он ли не далее как три месяца назад зарубил «Портрет художника в юности» Джеймса Джойса, сочтя его непристойным для своего журнала?[8] (Уж в «Мирославе боярине» самый взыскательный глаз не обнаружит непристойностей: вполне во вкусе мистера Кросса!)

Нет, пошлость заключается не в романе и не в его престарелом авторе, а в позиции мистера Кросса. Кросс принадлежит к категории рассерженных профессоров — т. е. тех, в чьём складе ума заложено брюзжание на несовершенства окружающего мира в сравнении с их собственными добродетелями. В своих выпадах против Моппера он проявляет столь же мало вкуса и мысли, сколь и в прошлогодних его нападках в адрес женщин-писательниц, нападках, над которыми можно только от души посмеяться. И если у нас не развит литературный вкус, то лишь потому, что не развит критический метод; потому, что у нас до сих пор анализ текста подменяют личными нападками, нелепыми и неумными. Пока это положение дел не переменится, публика будет по-прежнему предпочитать «Мирослава боярина», и я не решусь её за это упрекнуть.

Вирджиния Вулф

Из журнала The Egoist, № 11/1913

Всему миру известно особое отношение британских авторов к читателю. Читателя держат за полного дурака; читатель обязан быть дураком; читатель не имеет права знать столько же, сколько автор. Этот обычай, будучи всего лишь раздражающим, пока дело касается только литературы, вызывает чувства совсем иного порядка, когда вторгается в реальную жизнь.

Не так давно редакции трёх известных периодических изданий получили письмо за подписью «Элоиза Батлер», отправительница которого претендует на участие в событиях романа Моппера. Комментарии были различны — от полного пренебрежения и язвительной отповеди (Бернард Кросс) до сдержанного восторга (Мэтью Арчер). Однако объединяет их то, что ни один из комментаторов не усомнился в мистере Эминовиче, который для них выше подозрений. Письмо априорно сочтено болезненной фантазией либо грубой мистификацией, и никому в голову не пришло проверить сведения, изложенные в нём.

Нет, я не призываю публику поверить в мистику и чертовщину, которой украсил свой роман Моппер. Но стоит задуматься, какие резоны у автора были, чтобы выбрать мистера Эминовича прототипом столь зловещего персонажа, как Мирослав-боярин. Иначе говоря, кого Моппер представляет нам в качестве своего друга? Какая настоящая, а не романическая тайна скрыта за именем этого человека? Вот уже четвёртый месяц, как он появляется на публике и раздаёт интервью, а мы о нём по-прежнему знаем только то, что он из Слатины и участвовал в повстанческом движении… Доверчивая публика не сочла даже нужным проверить кое-какие факты и даты. Слатина находится на территории Валахии, а Валахия получила независимость от турок в 1877 году — то есть тогда, когда мистера Эминовича качали в люльке, если он вообще существовал на свете. Одно из двух — либо мистер Эминович освобождал не свою страну, либо он вовсе ни в каком повстанческом движении не участвовал. Второе наиболее вероятно. Вся жизнь новоявленного «Мирослава-боярина» покрыта мраком неизвестности. Никто не может ручаться за его прошлое, как и за его безопасность для английского общества. Мы вправе задать Алистеру Мопперу вопрос — кого он демонстрирует нам под видом Мирослава Эминовича, то ли портного, то ли боярина?

Эльза Моррис

Письмо, полученное редакцией Times

и опубликованное 17 июня 1913 года

Уважаемые редакторы,

меня несколько идивила публикация письма «Элоизы Батлер» в вашей газете, которую я считал солидным изданием, не склонным к сомнительным сенсациям. Я не знаю, кто скрывается под этим именем; если это в самом деле леди, черты которой приданы в книге Элоизе, то я могу только удивиться ее поведению. Спешу сообщить, что я знаком с мистером Моппером и с большинством людей, так или иначе выведенных в книге, так как я семейный адвокат умершей в 1903 г. «Белинды», настоящее имя которой — Лилия Винтергарден. События того года действительно были печальными, но ничего ужасного или сверхъестественного в них нет. Человека по имени Мирослав Эминович я ни разу не видел и портреты, опубликованные в газетах, опознать не могу. Если бы в тот год в нашем кругу появился человек со столь яркой внешностью, я бы непременно его запомнил. Я готов прояснить все недоразумения, возникшие в течение этого года.

Фрэнк Краунхилл,

Маргейт, 15 июня 1913

Из Daily Telegraph

от 25 июня 1913 года

Любители сенсаций, взбудораженные кривотолками вокруг Мирослава Эминовича и недавнего нашумевшего письма «Элоизы», могут успокоиться. Наш корреспондент Томас Холлидей побывал в Маргейте и отыскал там юриста Краунхилла, автора письма в Times от 17 июня с. г. Вот его отчёт об этой поездке.

Я прибыл в Маргейт 20-го числа и сразу приступил к поискам автора письма, Ф. Краунхилла. Это не составило труда, так как на конверте был указан его полный адрес. Мистер Краунхилл встретил меня весьма любезно, и благодаря ему я смог проверить все сведения, касающиеся предполагаемых участников событий романа Моппера.

Лилия Винтергарден, фотография которой действительно похожа на описание Белинды в романе, умерла в 1903 г. и похоронена в Ист-Путни, но она не была жертвой какого-либо насилия. У мистера Краунхилла хранится свидетельство врача о её смерти от скоротечной злокачественной анемии. Должен сказать, что я посетил Ист-Путни и встретился с врачом, давшим заключение о причинах смерти мисс Винтергарден (его фамилия Шеридан). Несчастная болела менее двух месяцев и умерла 18 июля 1903 г. К сожалению, доктор Шеридан отказался давать интервью, сказав, что его пациентка слишком много страдала, чтобы позволять ворошить её память ради дутых сенсаций. Однако могилу мисс Винтергарден я видел своими глазами; замечу, из надписи следует, что она умерла в возрасте 23 лет, в то время как Белинде из романа Моппера 17 лет. О знакомстве мисс Винтергарден с Эминовичем ничего не известно; в Ист-Путни живёт несколько человек, знавших покойную, но, когда я показал им портрет Эминовича, они категорически отрицали, что видели его хотя бы раз, не говоря уже о том, чтобы видеть его вместе с мисс Винтергарден.

Некоторые моменты, художественно претворённые в романе Моппера, действительно имели место. Так, слух о «девушке в белом» был распущен в 1903 г. маргейтским приложением к Daily Telegraph на основании рассказов нескольких детей. Я встретился с одним из мальчиков, которому сейчас уже 16 лет, и он сказал, что не может помнить точно того, что произошло с ним тогда, но что, по-видимому, «девушку в белом» он выдумал в качестве извинения за то, что убежал гулять без спросу и заблудился. Остальные в 1903 г. были слишком малы, чтобы что-то помнить. За исключением этого сомнительного газетного сообщения, ничего необычного ни в Маргейте, ни в Ист-Путни не отмечено.

Я узнал также то, что «документы», якобы положенные Моппером в основу романа, чистейшей воды фальсификация. Мисс Винтергарден никогда не вела дневников, а человек, выведенный под именем «Тимоти Батлер», никогда не бывал за границей. С последним мне не удалось встретиться лично, так как он давно сменил место жительства, но то, что на 1903 г. он (как и сам Моппер) не покидал пределов Англии, мне подтвердили трое свидетелей, знавших его.

Таким образом, пора утихомирить нездоровый ажиотаж вокруг Мирослава Эминовича и предполагаемых событий 1903 г., в которых он якобы участвовал. Пора, наконец, понять, что литература — это литература и что писателю следует оставить право на вымысел.

Томас Холлидей

Из Pall Mall Gazette

от 29 июня 1913 года

Известная журналистка несколько поторопилась с обвинениями в адрес Мирослава Эминовича

Мисс Моррис, корреспондентка журнала The Egoist, известна своим правдолюбием и стремлением к праведному гневу. Однако на сей раз, кажется, правдолюбие сыграло с ней злую шутку. Не так давно она поместила на страницах журнала заметку под провоцирующим заглавием: «Кто он — мистер Эминович?» В ней она печатно высказала сомнения в фантастичности романа Моппера и прозрачно намекнула, что письмо «Элоизы Батлер» — правдивый источник сведений. В качестве основного аргумента в пользу подозрительности Эминовича приводится утверждение, что он не мог быть повстанцем в Слатине.

Как и следовало ожидать, подозрения мисс Моррис в адрес Эминовича оказались смехотворны. Никаких свидетельств того, что десять лет назад он совершил преступление в Англии, не обнаружилось. Главный козырь — труп героини романа — не сработал. Девушка, послужившая прототипом Белинды, умерла от естественных причин и с Эминовичем никогда не встречалась; её так называемые дневники — мистификация Моппера. Что же касается про чего, то следует задать мисс Моррис один вопрос, а именно: где в английском законодательстве она откопала положение, согласно которому хвастаться своими несуществующими партизанскими подвигами — уголовно наказуемо и даже даёт основания для уличения в убийстве? Эминович вправе рассказывать о себе любые истории, какие ему вздумается, на что журналисты, падкие до громких заголовков, его охотно соблазняют. Он всего лишь утоляет читательский спрос, не им раздутый. Однако эта тема уже порядком надоедает; не пора ли нам, наконец, оставить в покое слатинского портного и перейти к более насущным вопросам?

Хайден Олдерни

Из Times от 4 июля 1913 года

Тревогу внушает состояние здоровья Алистера Моппера, резко ухудшившееся в этом году. По словам его врача, писатель несколько раз был на грани апоплексического удара, которого, однако, счастливо избегал. Но этим летом у него открылись сильнейшие носовые кровотечения, каждое из которых может оказаться опасным для жизни. Сам Моппер — надо отдать ему должное — держится мужественно и даже шутит с журналистами, повторяя свою знаменитую фразу из 14-й главы: «Вы ещё придёте ко мне пить чай». О своей болезни он предпочитает не говорить. Насколько она опасна, пока неизвестно.

Из Illustrated London News

от 18 июля 1913 года

Николас Картер, 17-ти лет, был найден вчера у Лондонского моста в Саутворке совершенно обессилевшим и в окровавленной рубашке, прилипшей к спине. Полицейскому, подобравшему его, он признался, что промышлял воровством и уже не в первый раз пытался залезть в дом. По его словам, мысль совершить кражу пришла ему на ум совершенно случайно, когда он, забравшись на чердак необитаемого дома в Саутворке, увидел в окно соседнего дома, как человек в комнате пересчитывает деньги. По уверениям Картера, сумма была необычайно большой для столь бедного района, где находился дом, и юноша не смог противостоять искушению, когда хозяин сунул деньги в ящик стола и вышел. Картер немедля перебежал улицу и по водосточной трубе забрался в окно. К несчастью для воришки, рассохшиеся ящики стола издавали невероятный скрип. Тут же он почувствовал руку хозяина на своём затылке. Что было дальше — молодой человек не помнит; мы полагаем, что владелец дома пережал ему сонную артерию, после чего он очнулся прикованным к каминной решётке полицейскими наручниками, причём камин не был погашен, и вырывавшиеся оттуда язычки пламени обжигали ему руки. Картер уверяет, что почти ничего не видел, так как его собственная рубашка была задрана ему на голову. Голос, по-видимому, принадлежавший хозяину, сообщил Картеру, что его поймали за воровством и что отпираться бесполезно.

Пойманный с поличным вор попытался взывать к жалости хозяина, сказав, что он сирота и что исключительно тяжёлые обстоятельства толкнули его на этот путь. Тот, кого он чуть было не обокрал, переспросил его: «Так у тебя нет ни отца, ни матери?» Картер подтвердил это. Тогда хозяин спросил его, воровал бы он, если бы у него были родители. Картер горячо заверил его, что, конечно, нет. Тогда незнакомец сказал, что согласен заменить ему родителей по мере своих сил. Вслед за этим на спину юноши обрушились страшные удары ремня с металлической пряжкой. Избитый до крови, с обожжёнными руками, Картер был затем выпихнут на улицу; он не помнит, как он добрёл до моста, равно как и адреса, по которому он пытался совершить кражу, и внешности хозяина дома. Ему удалось только вспомнить, что у поймавшего его человека был иностранный акцент. Кто был этот человек, сумевший постоять за своё имущество и оказавший значительную услугу лондонской полиции (как выяснилось, Николас Картер замешан ещё не менее чем в полудюжине краж), останется, скорее всего, неизвестным. Картер в настоящее время пребывает в госпитале Ньюгейтской тюрьмы.

Из Times от 11 августа 1913 года

Вчера в Букингемском дворце состоялся закрытый премьерный показ только что отснятого фильма «Мирослав боярин» для королевской семьи. Фильм был встречен с большим интересом и получил высочайшее одобрение Его Величества. Первая публичная демонстрация фильма намечена на конец августа, и на неё рассылаются специальные приглашения. После этого копии плёнки будут переданы в крупнейшие лондонские иллюзионы, где начиная с сентября фильм смогут увидеть все желающие. Ещё не видевшая фильма публика уже приступила к его заочному обсуждению.

Книга 2 Ошибка Дороти Уэст

Из журнала Present&Modern Life

от 14 августа 1913 года

Джонатан Степлс прославился своей любовью к риску и способностью раздобывать сведения при любых обстоятельствах. Несколько лет назад ему удалось сфотографировать за работой Августа Стриндберга, что стоило ему запущенной в лицо чернильницы и благодаря чему талант начинающего корреспондента получил широкое признание редакторов. Мистер Степлс в очередной раз подтверждает свою славу. Недавно ему удалось посетить дом Мирослава Эминовича, выведенного под собственным именем в нашумевшем романе Алистера Моппера «Мирослав боярин». Ниже мы публикуем полностью его репортаж.

Как известно, человек, называющийся Мирославом Эминовичем, никому не открывал своего адреса; однако профессиональному журналисту не пристало терять надежд. Я вооружился всеми публикациями нынешнего года, где упоминался Мирослав Эминович, и вскоре мне посчастливилось обнаружить, что его костюм сшит на Риджентс-стрит. Я потратил около часа, обходя портных на этой улице, и в конце концов нашёл упомянутого в интервью Айзека Райхмана, любезно сообщившего мне, что костюм цвета гречишного мёда отослан по адресу… скажем так, которого я совсем не ожидал услышать. Скажу только, что указанный мне дом располагается в одной из самых неопрятных и сомнительных частей Саутворка.[9] Дело в том, что герой моего репортажа взял с меня слово не раскрывать его адреса, и у меня есть основания это слово сдержать.