– Если бы я мог выбирать за вас, то решил бы, что вам больше подойдет профессия балерины, – продолжил он.
Сказанное было так созвучно собственным фантазиям Сьюзен, так близко ее "второму я", что теперь она однозначно восприняла его слова как комплимент.
– Спасибо, мистер Берман, – искренне сказала Сьюзен.
– Пожалуйста, зовите меня Шон.
– Спасибо, Шон, – повторила Сьюзен. Она сложила разобранные принадлежности для внутривенного переливания на лоток и перевела взгляд на закопченное окно. Она не видела ни жирной грязи, ни мрачной кирпичной кладки, ни низких туч и безжизненных деревьев за окном. Затем снова взглянула на Бермана.
– Вы знаете, мне даже трудно выразить словами, как мне приятен ваш комплимент. Может, это прозвучит странно, но за последний год я совсем не чувствовала себя женщиной. И ваши слова прозвучали так успокаивающе. Нельзя сказать, чтобы я зацикливалась на этой мысли, но я начала думать о себе как о... – Сьюзен запнулась, подыскивая нужное слово, – ... как о бесполом, вернее, среднеполом существе. Это произошло постепенно, незаметно, и мне кажется, что я могла понять это, только когда встречалась со своими бывшими одноклассницами, особенно, с моей бывшей соседкой по комнате.
Сьюзен внезапно замолчала, не закончив мысли, и выпрямилась. Она была смущена собственной необычной откровенностью.
– Господи, что я болтаю? Иногда я сама не понимаю себя, – она усмехнулась над собой. – Я не умею работать как врач, я даже не выгляжу как врач, думаю, что последняя вещь, о которой вам хотелось бы послушать, так это мои проблемы с профессиональным несоответствием.
Берман глядел на Сьюзен, широко улыбаясь. Ему явно пришлось по вкусу вступление. Сьюзен продолжила:
– Считается, что рассказывать должен пациент, а не врач. Почему бы вам не рассказать, чем вы занимаетесь, а я помолчу.
– Я архитектор, – ответил Берман. – Один из миллиона таких же, подвизающихся на подмостках Кембриджа. Но это совсем другая история. А мне хотелось бы вернуться к вашей. Вы и представить себе не можете, как меня утешает простая человеческая беседа в этом местечке. – Его глаза обежали палату. – Я и не думал, что мне придется оперироваться, пусть даже несерьезно, но это ожидание заставляет меня буквально лезть на стену. К тому же здесь все просто бесчувственные чертовы куклы. – Он снова взглянул на Сьюзен. – Ну продолжайте, вы начали говорить о своей соседке, что дальше?
– Вы настаиваете? – спросила Сьюзен, прищурив глаза.
– Конечно.
– Но это не так уж и важно. Она была очень элегантная. Она поступила в юридическую школу, там смогла следить за собой и оставаться настоящей женщиной, одновременно развиваясь интеллектуально, как она и хотела.
– Я, конечно, не знаю, как там у вас с интеллектуальным развитием, но, несомненно, вы настоящая женщина. Трудно и выдумать большую противоположность существу неопределенного пола, чем вы.
Сначала Сьюзен чуть не поддалась искушению атаковать доводы Бермана с той точки зрения, что выглядеть женственно и быть настоящей женщиной – совсем не одно и то же. Но она спохватилась, что сейчас, перед операцией, дебаты не были полезны Берману, и не стала возражать.
– Я не могу изменить то, что ощущаю, – продолжила она, – и определение "среднеполый" точнее всего описывает мои чувства. Сначала я думала, что медицина хороша, как профессия, по многим причинам, в том числе и потому, что обеспечивает определенное социальное положение, безопасность, которую иначе пришлось бы достичь, например, замужеством. Ну да, – сделала утвердительный жест Сьюзен, – она дает социальную обеспеченность. Хотя я начинаю чувствовать себя лишенной обычной общественной жизни.
– И я должен быть благодарен за это случаю. Если вы, конечно, считаете архитекторов хорошим обществом. Хотя это отнюдь не всегда так, уверяю вас. В любом случае... – Берман почесал в затылке, – я чувствую, что не способен поддерживать приличную беседу в этой унизительной распашонке, в обезличивающей обстановке, но мне бы очень хотелось продолжить этот разговор. Я уверен, что к вам часто пристают, и мне не хотелось бы умножать число ваших проблем, но, может быть, мы смогли бы как-нибудь встретиться и выпить по чашечке кофе, потом, когда мне вылечат это дурацкое колено, – он приподнял свое правое колено. – Я повредил его много лет назад, когда играл в футбол. Это с тех пор моя, так сказать, ахиллесова пята.
– И вы оперируетесь сегодня по этому поводу? – спросила Сьюзен, думая, как бы ответить на предложение Бермана. Она знала, что с профессиональной точки зрения так не делается. Но, с другой стороны, Берман был ей симпатичен.
– Ну да, что-то вроде менискэктомии, – ответил Берман.
В дверь постучали, и в палату так быстро влетела Сара Стернз, что Сьюзен, не успев ничего сказать в ответ, подпрыгнула от неожиданности и стала лихорадочно подкручивать колесико капельницы, запоздало осознав, каким детским выглядит ее поведение. Она снова разозлилась на систему больничных отношений, которая сумела так повлиять на нее.
– Опять укол! – уныло возгласил Берман.
– Да, опять укол. Это ваша предоперационная подготовка. Ну-ка, повернитесь.
Сара Стернз оттеснила Сьюзен и поставила свой лоток на прикроватную тумбочку.
Берман машинально посмотрел на Сьюзен и повернулся на правый бок. Мисс Стернз оголила левую ягодицу Бермана и рукой захватила кожный валик. Игла мгновенно вонзилась в мышцу. Все кончилось быстрее, чем успело начаться.
– Не беспокойтесь о скорости вливания, – сказала мисс Стернз, стремглав направляясь к двери. – Я сейчас все улажу. – И она вышла.
– Ну, мне пора, – быстро произнесла Сьюзен.
– Это согласие? – сказал Берман, стараясь не налегать на левую ягодицу.
– Шон, я не знаю. Я не уверена, что это хорошо с профессиональной стороны, и вообще.
– С профессиональной стороны? – Берман был искренне поражен. – Ну и промыли же вам мозги.
– Да, наверно, – Сьюзен посмотрела на часы, на дверь и снова на Бермана. – Ну ладно, – наконец сказала она. – Давайте встретимся. Но сейчас вам нужно выздороветь. Пусть я буду непрофессионалом, но я хочу пользоваться преимуществом перед инвалидом. Я здесь еще буду, когда вы выпишетесь. Вы примерно знаете, сколько времени здесь пробудете?
– Мой доктор сказал – три дня.
– Тогда я еще зайду к вам до вашей выписки, – и Сьюзен пошла к выходу.
В дверях она столкнулась с каталкой, на которой Бермана должны были отвезти в операционную номер восемь для операции менискэктомии. Перед тем, как выйти в коридор, Сьюзен обернулась и показала Берману большой палец. Он тоже показал ей палец и улыбнулся. Сьюзен направилась к центральному посту, по дороге пытаясь разобраться в своих противоречивых эмоциях. Ей было тепло на душе от встречи с человеком, вызвавшим мгновенную и несомненную симпатию, но, в то же время, ее терзало чувство собственной профессиональной непригодности. Она ничего не могла поделать, но чувствовала, что ей во всех отношениях будет очень трудно стать врачом.
Понедельник, 23 февраля 12 часов 10 минут
Подобно слаломисту, Сьюзен направилась вниз по коридору, огибая тележки с завтраком, заполненные бесцветной пищей. Ароматы, поднимавшиеся с равномерно наполненных тарелок, напомнили Сьюзен, что она сегодня практически не завтракала, перехватив на бегу пару тостов.
Прибытие тележек с завтраком добавилось к обстановке полного хаоса, царившего в сестринском помещении Беард-5. Сьюзен не могла понять, каким чудом здесь каждый пациент получает свое лекарство, процедуры или еду. Сара Стернз, перед тем как вернуться к лоткам с внутривенными вливаниями, быстро поблагодарила Сьюзен и улыбнулась, приятно удивив этим Сьюзен. Больше никто не обращал на Сьюзен внимания, и она ушла. Ей потребовалось три секунды, чтобы решить: воспользоваться ли ей лестницей или подождать переполненный лифт. Кроме того, БИТ находился тремя этажами ниже.
Лестница была металлическая, с рифлеными ступеньками, похожими на измятое серебро. Они были когда-то оранжевыми, но теперь стали пыльно-серыми, особенно в центре каждой ступеньки, что было результатом множества прошедших по ним ног. Стены лестничной клетки были из шлакоблоков, выкрашенных в темно-серый цвет, но краска была старая и облупившаяся. Происходившие канализационные аварии оставили следы в виде продольных грязных полос, тянущихся вниз по стене. Полосы появлялись вновь всякий раз, когда Сьюзен поворачивалась на площадке, начиная спускаться по очередному пролету. Лестница освещалась голыми электрическими лампочками, ввинченными на каждой площадке. На четвертом этаже лампочка перегорела, и Сьюзен была вынуждена спускаться в темноте, аккуратно нащупывая ступеньки ногой. Высота этажей ей показалась довольно большой.
Перегнувшись через металлические перила, Сьюзен могла видеть подвал и поднимавшиеся из него спиральные пролеты лестницы, теряющиеся в разрушительной перспективе. Сьюзен почувствовала дурноту. Гнилостная чернота стен словно надвигалась на нее, пробуждая некий атавистический страх. Возможно, лестница напомнила ей повторяющийся детский кошмар. Хотя этот сон ей давно не снился, она его хорошо помнила. Во сне она двигалась через извилистый тоннель, который чем дальше, тем больше мешал ее прогрессу. Она никогда не достигала конца тоннеля, хотя цель казалась ей очень важной.
Перегнувшись через металлические перила, Сьюзен могла видеть подвал и поднимавшиеся из него спиральные пролеты лестницы, теряющиеся в разрушительной перспективе. Сьюзен почувствовала дурноту. Гнилостная чернота стен словно надвигалась на нее, пробуждая некий атавистический страх. Возможно, лестница напомнила ей повторяющийся детский кошмар. Хотя этот сон ей давно не снился, она его хорошо помнила. Во сне она двигалась через извилистый тоннель, который чем дальше, тем больше мешал ее прогрессу. Она никогда не достигала конца тоннеля, хотя цель казалась ей очень важной.
В духе мрачной беспокойной атмосферы на лестнице Сьюзен спускалась медленно, шаг за шагом. Ее осторожные шаги отдавались гулким металлическим эхом. Она была одна. Людей не было, и ничто не мешало течению ее мыслей. Больница быстро покинула ее сознание.
Встреча с Берманом еще больше запутала ее мысли. Отсутствие профессионализма не пугало ее, потому что Берман, в сущности, не был ее пациентом. Она была вызвана только для оказания периферического обслуживания. То, что Берман был пациентом, просто облегчило эту встречу. Но Сьюзен не была уверена, было ли это правильно. Поворачивая на площадке третьего этажа, Сьюзен остановилась на короткое время.
Она среагировала на Бермана как женщина. В созвездии неопределенных причин, Берман привлекал ее основным, естественным, даже химическим путем. Для Сьюзен было несомненно, что она после двух лет медицинской школы начала думать о себе как о бесполом существе. В разговоре с Берманом она использовала слова среднего рода, но только потому, что не могла сразу найти определение своему состоянию. Естественно, она была женщиной; она чувствовала себя женщиной, и ее месячный менструальный цикл не давал забыть об этом. Но была ли она женщиной?
Сьюзен начала спускаться на следующий этаж. Впервые она заставила себя осмыслить тенденцию, которая развивалась несколько лет. Она удивилась бы, если бы Карпин был вызван вместо нее, а Берман оказался бы равным образом привлекательной женщиной, а Карпин отреагировал бы как мужчина. Сьюзен остановилась вновь, обдумывая эту ситуацию.
Из ее опыта, она решила, что было бы любопытно посмотреть на Карпина в сходной ситуации.
Сьюзен очень медленно возобновила свой спуск. Но если в действительности мужчина отреагировал бы также, то почему это так отличалось от нее? Почему она так акцентирует внимание на этом?
Это было больше, чем спорный вопрос медицинской этики. Берман заставил Сьюзен почувствовать себя женщиной. Колоссальная разница между ней и Карпином состояла в том, что у Сьюзен были еще дополнительные препятствия. Она знала, что они оба хотят стать врачами: действовать как врач, думать как врач, быть принятым как врач. Но для Сьюзен существовали еще дополнительные шаги. Сьюзен так же хотела стать женщиной; чувствовать как женщина, быть воспринимаемой и уважаемой как женщина. Когда она выбрала в качестве карьеры медицину, она знала, что в этой профессии доминируют мужчины. Это было своеобразным вызовом. Сьюзен никогда не предполагала, что медицина могла бы осложнить осуществление ее общественной карьеры. Теоретически она могла все, она была уверена в этом. Разве что в будущем она должна бы была стать жестче. А Карпин? Да, для него социальная часть была проще. Он был мужчиной в признанной мужской роли. Занятие медициной только подчеркивало его имидж как мужчины. Карпин должен был беспокоиться только о том, чтобы убедить себя стать врачом; Сьюзен должна была убеждать себя стать врачом и остаться женщиной.
Достигнув второго этажа, Сьюзен была встретила табло, где четкими буквами было написано: "Оперблок. Посторонним вход воспрещен!" Но необходимости в таком табло не было. К изумлению Сьюзен дверь на второй этаж была заперта. Ее чрезмерно деятельная фантазия тут же представила все выходы с лестницы, закрытыми, и Сьюзен вообразила себя заключенной в вертикальной тюрьме. "Ну, Уилер, это уже слишком", – громко сказала она для собственного ободрения и успокоения. Бегом она спустилась на первый этаж. Дверь легко открылась, и Сьюзен обрадовалась хирургической толпе на этаже.
На лифте она вернулась ко входу в БИТ. Чтобы открыть дверь, требовалось определенное усилие, так как дверь была массивной и очень тяжелой.
Внутри БИТа Сьюзен не нашла никаких изменений. Одна из сестер подняла на нее глаза и тут же снова вернулась к ленте ЭКГ. Когда Сьюзен осмотрела комнату, она была снова подавлена исключительно механистическим видом помещения, отсутствием человеческих голосов, даже отсутствием движения флюоресцентных лучей. И еще в комнате была Нэнси Гринли, неподвижная как статуя, ошибка медицины, жертва технологии. Сьюзен заинтересовала ее жизнь, ее любовь. Все, что произошло, произошло из-за простой нерегулярности месячных, из-за рутинного выскабливания.
Сьюзен заставила себя отвести глаза от Нэнси Гринли и увидела, что ее группа уже покинула БИТ, вероятно, для большого обхода. В это же мгновение Сьюзен почувствовала острый дискомфорт от пребывания в БИТе. Психологическая и техническая обстановка комнаты заставила исчезнуть некоторую эйфорию, оставшуюся после встречи с Берманом. Ее воображение тут же нарисовало ей картину, как с кем-либо из пациентов происходит что-то ужасное, пока она здесь стоит. Что, если от ее решения вдруг зависит чья-то жизнь или смерть, от ее белого халата, от беспомощного стетоскопа в ее кармане.
Контролируя свое желание впасть в панику, Сьюзен вышла в коридор. Направляясь к лифту, Сьюзен думала о разнице между фактом и фантазией, между действительностью и мифом, между настоящей шкурой студента-медика и тем, как люди себе это представляют.
Вспомнив слова Беллоуза о том, что большой обход будет на десятом этаже, Сьюзен нажала кнопку десятого этажа и прислонилась к стене лифта. Это была жуткая поездка. Лифт был полон несчастных людей и, в довершение к этому, останавливался на каждом этаже. Воздух в лифте был тяжелым и горячим, частично из-за того, что какой-то невоспитанный пассажир курил, несмотря на запрещающее объявление. Люди не видели друг друга, смотря только на мелькающую лампочку, обозначающую этажи. Единственным желанием Сьюзен было то, чтобы двери открывались и закрывались быстрей.
На девятом этаже она стремительно направилась к выходу, а на десятом с облегчением покинула переполненный пятачок.
Атмосфера немедленно изменилась. Пол на этом этаже был застелен ковром, а стены освещались люстрами с полированными плафонами. Ряд портретов отцов-основателей Мемориала в золоченых рамах встречал входящих в строгой академической последовательности. Столы в стиле 18 века с различными лампами в центре чередовались с удобными стульями вдоль всего коридора. На столах по порядку лежали свежие номера "New Yorker Magazine".
Большое табло напротив лифта направило Сьюзен в нужную сторону. Пока шла по коридору, она могла заглянуть внутрь некоторых офисов. На этом этаже располагались частные приемные наиболее авторитетных врачей Мемориала. По коридору бродили или сидели, читая, несколько человек в ожидании приема. Они проводили взглядом проходящую Сьюзен. Их лица были одинаково невыразительны.
В конце коридора Сьюзен прошла мимо офиса заведующего хирургическим отделением доктора Г.Старка. Дверь была приоткрыта, и Сьюзен мельком увидела двух секретарш, печатающих с бешеной скоростью. Сразу за кабинетом Старка на другой стороне коридора была вторая лестница, а в самом конце над двумя дверьми красного дерева надпись: "Конференция в Прогрессе".
Сьюзен вошла в конференц-зал. Так как в комнате не было света, потребовалось некоторое время, чтобы глаза привыкли к темноте. Единственным пятном света в другом конце комнаты была проекция рентгеновского снимка легких. На его фоне Сьюзен могла увидеть только общий контур человека с указкой, описывающего детали снимка. В темноте комнаты Сьюзен начала различать ряды кресел и тех, кто в них сидел. Конференц-зал представлял собой комнату длиной около 50 футов и шириной около 30. Его пол был немного наклонен в сторону кафедры, которая возвышалась на несколько ступенек. Проекционный аппарат был профессионально спрятан от глаз. Однако в его световых лучах были видны кольца и струйки сигаретного дыма. Даже находясь в темноте, Сьюзен могла бы сказать, что конференц-зал был новым, хорошо оборудованным и приятно смотрелся. Следующий цветной слайд был микроскопическим снимком, и это требовало относительно большего освещения комнаты. Сьюзен смогла различить затылок Найлза по выступающей шишке. Он сидел в кресле у прохода. Сьюзен подошла и тронула его за плечо. Она увидела, что Найлз занял для нее место; чтобы сесть, Сьюзен была вынуждена протиснуться мимо Найлза и Файрвизера. Следом сидел Беллоуз.
– Вы выполняли лапаротомию или всего лишь сделали внутривенное вливание? – саркастически прошептал Беллоуз, поворачиваясь в сторону Сьюзен. – Вы отсутствовали более получаса.