Стас перегнал машину к вокзалу, с удовольствием выкурил сигарету на свежем воздухе – действительно свежем, – купил в ларьке «Синема-Дайджест» и, забравшись в машину, но оставив дверь открытой, неторопливо его пролистал. Кинематограф новинками не баловал. В «Эйзенштейне» и «Рифенштале» крутили «Похитителей тел», в «Большом открытом» – «Мальтийского сокола». Стас попытался вспомнить, когда последний раз был в кино. Работа отнимала много времени, а когда оно все-таки появлялось, мысли сходить в кино как-то не возникало. Иногда пути вели в «Долину» или в какое-нибудь другое питейное заведение. Но чаще всего Стас шел домой. Вообще с тех пор, как у него появилась своя собственная квартира, он стал серьезным домоседом и не испытывал по этому поводу никаких негативных чувств. Всю войну он мечтал о том, что будет жить в собственном доме, спать в собственной квартире, будет разгуливать в трусах по комнатам и выглядывать в собственные окна. И пусть он представлял себе дом иначе, тогда слишком многое виделось иначе. Ценности меняются, и со временем понимаешь, что для спокойствия тебе, в общем, не так уж много надо. Комната, кухня, первая утренняя сигарета… Немного свежего воздуха, возможность планировать на завтра, небо, не перечеркнутое косыми столбами дыма. И да, конечно, все оказалось иначе, совсем не так, как мечталось там, между низким, пропитавшимся гарью небосводом и холодной, порою ледяной землей. Реальность оказалась смешнее и страшнее. В ней люди пользовались общими санитарными помещениями, и в ней склонялись над могилами детей согбенные старцы. Врагом государства номер один был радиодиджей, а оставшееся человечество разделили по каким-то смутным критериям на три явные группы. Что уж говорить о неявных, существовавших и до войны, и во время, и всегда они будут существовать, пока коптит небо людское племя. Но все равно в этом мире, в этой правде можно и нужно было жить, и здесь у него был хоть какой-то выбор. А в том продымленном мире жить было нельзя и не нужно, но у него никто не спрашивал и уж точно не собирался давать выбор. Нет, совсем немного надо человеку. И иногда чем меньше у человека всего, тем ему лучше.
В памяти Стаса хранился длинный список тех, кто не получил этого покоя и этого завтрашнего дня. И пусть многотонные двери в личные архивы плотно закрыты и заперты на все замки, список этот был, и никуда от него не спрячешься. Временами от тех дверей доносились запахи мокрой земли, морозного утра, пропитанного пороховой гарью, проливных дождей, от которых негде было укрыться. Еще реже кто-то пытался говорить со Стасом из-за дверей, но ему не хватало смелости вслушаться и разобрать слова. В конце концов, он получил право на то, чтоб жить дальше относительно нормальной человеческой жизнью вместе со всеми ее человеческими слабостями.
«…к чему это я… Ах да, вспомнил. Метеорологи продолжают гнуть свое, а погода свое. Как сказал мне хмурый спец по новостям, буквально минуту назад, когда он выбегал за хот-догами и пивом, с неба отчетливо донесся раскат грома. Метеорологи, значит, тактикой, а погода им – стратегией. И кто кого переупрямит, неизвестно. Чует мое сердце, грядет день великий, и мы еще увидим летающую тарелку в стразах и с постером Бетти Пейдж[7] на киле. Логично же? Где еще быть постеру Бетти Пейдж, ежели не на киле?
Тем временем, напоминаю, в Олимпийской деревне продолжаются приготовления к предстоящему уже на днях чемпионату человечества по крашболу; в парламенте проходит седьмое по счету слушание поправок к новой налоговой политике; Главное управление юстиции безрезультатно пытается найти серийного убийцу со снайперской винтовкой; на Периферии объявлено осадное положение в связи с очередным прорывом Стены регулярной армией вурдалаков; а в клубе «Бродвейские ночи» стартует ежегодный турнир по танцам в стиле «свинг». Все новости одной строкой только на рэйдио «Хоспис»! Да-да, пока вы, неудачники, отсиживаете зады в конторах и протираете обувь на производствах, ваш покорный слуга диджей Халли продолжает упорно трудиться на полях борьбы со скукой и нечеловечески расчетливой человеческой цивилизацией.
Но, прежде чем мы перейдем к подробному рассмотрению вышеперечисленных событий, позвольте развеять ваши серые будни композицией задорных рокабиллов из «Jailbreakers» с почти таким же названием – «Jailbreakers Blues». Пристегните ремни, ротозеи! Мы стартуем!»
Алиса Картрайт появилась ровно через тридцать минут. По всей видимости, в детстве ей никто не рассказывал о том, что пунктуальность вредит коже лица и вообще не характерна для слабого пола. Так что Стас, завидев девушку издалека, закрыл журнал и, перегнувшись через сиденье, открыл пассажирскую дверь.
– Не ожидал такой точности, – признался Стас.
– С работы я всегда стараюсь уходить вовремя, – улыбнулась Алиса Картрайт, и эта улыбка понравилась Стасу. – Ну… адрес вы наверняка знаете?
– Наверняка. Пристегните ремень, пожалуйста.
Движение было относительно свободным, и, миновав слегка переполненную Вагнерштрассе, они подъехали к небоскребу на Сильверстоун через двадцать с небольшим минут. За время поездки не было сказано ни слова, но молчание не было в тягость, тем более старина Халли по привычке не утруждал себя паузами в разглагольствовании и качественной музыке. Лишь на подъезде к дому Алиса сказала:
– Есть в вашем визите и свои плюсы – не пришлось толкаться в общественном транспорте.
– Вы, судя по всему, не особенно огорчены смертью приемного отца, – заметил Стас, высматривая место для парковки. Обочина была плотно заставлена малолитражками, среди которых «Студебеккер» Бекчетова выглядел мастодонтом.
– У нас были не лучшие отношения, но, поверьте, зла я ему не желала. К тому же во время убийства…
– Да, я знаю, у вас есть алиби, и я спрашивал не потому, что подозреваю лично вас. Просто ваша реакция несколько не вписывается в мои представления о том, что чувствуешь, когда теряешь близкого человека…
– Я уже говорила, мы никогда не были близки. Стив недолюбливал меня с самого начала. Не знаю почему. А после смерти Бетти, когда он узнал о том, что половина денег и квартира по завещанию отходят мне… Я многое услышала: и что я расчетливая аферистка, сыгравшая на наивности немолодой женщины и заставившая ее удочерить себя, и то, что я сама довела мать до смерти, чтоб получить ее деньги. Ну и по мелочи – типа девки легкого поведения, которая неизвестно чем занимается там на своих пароходах… А тот факт, что завещание было составлено до удочерения, роли вроде бы и не играл.
– Но он продолжал жить с вами в этой квартире?
– Когда меня не было дома, да, а в остальное время он отсиживался в своей лаборатории.
Стас наконец нашел место, где мог припарковать «Студебеккер». Они вышли из машины и неторопливо зашагали в обратном направлении к подъезду Алисы Картрайт.
– А что за лаборатория? – спросил Стас.
– Ну, Стив Картрайт мнил себя изобретателем. Он и правда был когда-то ученым, работал в каком-то институте. Точно не знаю в каком. Но потом его оттуда уволили. Лет, наверное, пять назад… Он сошелся с такими же умниками-неудачниками, у них было что-то вроде закрытого клуба. Я, правда, не припомню, чтоб видела хоть одно его изобретение, хотя за какой-то патент он получал деньги время от времени. Не очень большие. В подробности он меня просто не посвящал.
– И где эта лаборатория находится?
– Где-то в промышленной зоне. Адреса я не знаю. На полке Стива в прихожей валяется целая связка ключей, возможно, один из них от лаборатории.
– Но адреса не знаете?
– Нет.
– А что за друзья? Из службы канализации?
– Понятия не имею, – пожала плечами Алиса, – я их никогда не видела, и к нам они не приходили, по крайней мере при мне.
Они вошли в гулкий подъезд. Как и в доме Стаса, лестничная часть здесь была заужена с целью увеличения жилой площади. Приходилось идти друг за другом, и, глядя на стройные и сильные ноги Алисы Картрайт, подчеркнутые черной стрелкой чулок, Стас впервые не счел это минусом. Какого дьявола такие девчонки встречаются, только когда я при исполнении служебных обязанностей, подумалось ему. А затем о том, что вне служебных обязанностей он бывает разве что в «Долине», где нормальные дамы считали зазорным появляться, а те, что появлялись, стоили меньше двух бутылок «Лошади», даже если выглядели на все три. И уж тем более по своей воле Стаса никогда бы не занесло на тот же «Черкес». Так что…
Лифтовый провал был перестроен по тем же причинам, а оснащение городских зданий внешними лифтовыми шахтами, набирающее обороты (в доме Стаса уже полгода как поставили), сюда еще не добралось. Узкий колодец подъезда множил звуки, превращая каждый шаг в тысячекратно повторенную дробь. Кирпичная кладка стен с кое-как зачищенными слоями цемента то и дело норовила оставить свой след на одежде.
– Когда меня не было дома, да, а в остальное время он отсиживался в своей лаборатории.
Стас наконец нашел место, где мог припарковать «Студебеккер». Они вышли из машины и неторопливо зашагали в обратном направлении к подъезду Алисы Картрайт.
– А что за лаборатория? – спросил Стас.
– Ну, Стив Картрайт мнил себя изобретателем. Он и правда был когда-то ученым, работал в каком-то институте. Точно не знаю в каком. Но потом его оттуда уволили. Лет, наверное, пять назад… Он сошелся с такими же умниками-неудачниками, у них было что-то вроде закрытого клуба. Я, правда, не припомню, чтоб видела хоть одно его изобретение, хотя за какой-то патент он получал деньги время от времени. Не очень большие. В подробности он меня просто не посвящал.
– И где эта лаборатория находится?
– Где-то в промышленной зоне. Адреса я не знаю. На полке Стива в прихожей валяется целая связка ключей, возможно, один из них от лаборатории.
– Но адреса не знаете?
– Нет.
– А что за друзья? Из службы канализации?
– Понятия не имею, – пожала плечами Алиса, – я их никогда не видела, и к нам они не приходили, по крайней мере при мне.
Они вошли в гулкий подъезд. Как и в доме Стаса, лестничная часть здесь была заужена с целью увеличения жилой площади. Приходилось идти друг за другом, и, глядя на стройные и сильные ноги Алисы Картрайт, подчеркнутые черной стрелкой чулок, Стас впервые не счел это минусом. Какого дьявола такие девчонки встречаются, только когда я при исполнении служебных обязанностей, подумалось ему. А затем о том, что вне служебных обязанностей он бывает разве что в «Долине», где нормальные дамы считали зазорным появляться, а те, что появлялись, стоили меньше двух бутылок «Лошади», даже если выглядели на все три. И уж тем более по своей воле Стаса никогда бы не занесло на тот же «Черкес». Так что…
Лифтовый провал был перестроен по тем же причинам, а оснащение городских зданий внешними лифтовыми шахтами, набирающее обороты (в доме Стаса уже полгода как поставили), сюда еще не добралось. Узкий колодец подъезда множил звуки, превращая каждый шаг в тысячекратно повторенную дробь. Кирпичная кладка стен с кое-как зачищенными слоями цемента то и дело норовила оставить свой след на одежде.
По всей видимости, Бетти Картрайт была далеко не бедной женщиной, раз смогла позволить себе выкупить ваучерное право на двухкомнатную квартиру. Аукцион этот проводился больше десяти лет тому назад, сразу после введения в норму тестирования на право проживания.
Дверь была тяжелая, со стальным листом по внешней части, такую ногой не вышибешь. На ее внутренней стороне висел календарь-афиша с улыбающейся Одри Хепберн времен «Римских каникул». Прихожая была узкая, но она была (у Стаса дверь открывалась прямо на кухню). По обеим стенам тянулись самодельные вешалки: длинные, обработанные морилкой доски, к которым были привинчены шахматные фигуры, выполнявшие роль крючков для одежды.
– Проходите, осматривайтесь, – сказала Алиса, кивнув на дверь комнаты, – я что-нибудь соображу на скорую руку. Вам кофе, чай? Может, пиво? В холодильнике осталось.
– Просто кофе, – покачал головой Стас.
На самом деле назвать квартиру Бетти Картрайт двухкомнатной можно было только с очень большой натяжкой. Центральная комната, она же, видимо, гостиная, была и правда велика, – пожалуй, в ней легко бы уместилось две комнаты Стаса. А вот вторая комнатка напоминала скорее чулан. В ней с трудом умещались односпальная кровать и торшер. Да на стене висела полка с книгами и черно-белой фотографией какой-то женщины, скорее всего самой Бетти, в простой деревянной рамке. К тому же в комнатушке не было окон. Судя по тому, что стену над кроватью украшали плакаты и календари разного калибра с актрисами и актерами, певцами и прочими публичными людьми, чулан этот был личной территорией Алисы. О том же говорили книги (если верить Алисе, то на полке убитого Стива Картрайта должна была стоять какая-нибудь техническая ерунда). Тут же была в основном художественная литература, да еще что-то про кинематограф под названием «Второе пришествие Голливуда».
Стас вернулся в комнату. По всей видимости, именно здесь и стоило искать зацепки по делу. Если отношения между Алисой и приемным отцом были такими, какими она их описала, то вряд ли Стив часто бывал в ее комнате и вряд ли хранил там что-то серьезное.
В квартире было жарко, и Стас не знал, можно ли ему открыть окно. На одном из занятий перед получением значка детектива прозвучала фраза о том, что по приходе в квартиру детектива из Управления хозяин должен перестать чувствовать себя собственно хозяином, он должен почувствовать себя незваным гостем в своем собственном доме. Вроде как психологизм такого поведения и определяет профессиональное умение владеть ситуацией. И в принципе Стас был согласен с тем, что чаще всего именно так и следовало поступать. И ему уже приходилось ставить хозяев в положение второстепенных персонажей на их собственной территории. Но с Алисой такая тактика казалась неправильной. Во-первых, потому что, таким образом расположив к себе приемную дочь убитого, детектив Бекчетов мог получить дополнительную информацию о жертве. А во-вторых, никто не предупреждал Стаса на тех занятиях, что хозяин квартиры может оказаться такой красавицей.
Пространство гостиной было заставлено самой разнообразной мебелью. Раскладной диван-книжка, большой круглый стол, два кресла, одно обычное, в духе «Чип & Дейл», второе – кресло-качалка из ротанга. Два шкафа – гардероб и сервант из разных наборов – подпирали стену по разные стороны двери в комнату Алисы. Плюс несколько стульев и небольшой карточный столик под торшером в углу. И все равно оставалось много свободного места. Однако ни одной детали, напоминающей о Стиве Картрайте, на виду не было. Вообще. Как будто он здесь и не жил никогда…
Стас подошел к большому окну и выглянул на улицу. Окно выходило в узкий двор-колодец, застроенный какими-то хозяйственными постройками. Обычный двор. Обычная комната. Обычная обстановка. Просто тот, кто здесь жил, не оставил о своей жизни никакого упоминания, а потом его прикончил снайпер…
– Что-нибудь нашли? – Алиса вошла в комнату, везя за собой небольшой столик на колесиках. После войны Стас видел такие только в кино. На столике кинематографически уютно позвякивали высокий кофейник, сахарница, молочник и небольшая ваза с крекерами.
– Да в том-то и дело, – с трудом оторвав глаза от столика, ответил Стас, – что ничего. Не просто ничего интересного, а вообще ничего…
– Ну, – Алиса пожала плечами и принялась переставлять посуду на круглый стол, – в шкафу есть какая-то его одежда. Но он же практически жил в лаборатории, думаю, надо искать там.
– Но вы не знаете, где она находится, и не знаете людей, с которыми общался ваш приемный отец.
– Нет. Хотя звучит странно, понимаю. Вы, наверное, думаете, что я бесчувственная совсем.
– Нет… Не думаю. Я сам не так давно похоронил приемного отца. И мне было бы проще ничего не чувствовать. – «Зачем я ей это сказал? – подумал Стас. – Какого черта?»
– Я вам сочувствую. Никогда не знала, что об этом говорить.
– А мы не будем с вами об этом говорить, – улыбнулся Стас. Алиса показала ему на стул и принялась разливать кофе.
– Знаете, – сказала она, придерживая крышку кофейника, – но я не совсем бесполезна. Я точно знаю, что где-то поблизости есть стоянка такси. Вообще-то у Стива была своя машина, но он частенько выпивал и тогда вызывал по телефону таксиста. Номера я не скажу, но знаю, что его звали Паоло.
– Вы это точно помните?
– Абсолютно. После смерти Бетти Стив стал особенно часто пить и, наговорив мне всего… ну, я рассказывала… вызывал этого Паоло и ехал в лабораторию. И, кстати, я как-то видела, как Стив подъезжал на такси. Правда, я не знаю, на нем ли, но на машине была муниципальная эмблема.
– Значит, надо искать на ближайших муниципальных таксостоянках, – заключил Стас.
Кофе был вкусным, а крекеры пресноватыми. Стас старался направить все свои мысли в русло дела, но каждый раз спустя какое-то время обнаруживал, что куда больше думает об Алисе Картрайт.
– Я бы хотел, после кофе, разумеется, осмотреть его одежду, – сказал Стас, в очередной раз вспомнив о значке.
– Да, пожалуйста. Там два отделения, одно мое, второе его. Перепутать, думаю, будет непросто…
Они улыбнулись. Она улыбалась красиво и легко, Стас улыбался скованно, потому что давно – а по сути, никогда – не улыбался в ответ такой женщине.
– Попытайтесь все-таки вспомнить что-нибудь о своем приемном отце, – попросил Стас, – никогда заранее не знаешь, что может оказаться важным.
Алиса на секунду задумалась, потом снова пожала плечами.
– Вот так с ходу трудно что-нибудь вспомнить. Он и раньше был замкнутым человеком, особенно в моем присутствии. Разговориться мог, только если выпьет, да и то не всегда. Даже с Бетти чаще отмалчивался. А после ее смерти тем более. Из того, что нес по пьяному делу, многого не узнаешь о нем, разве что о себе самой.