- Кстати, те, кто не страхует, может переодеться... - усмехнулся я, и, попросив Латча сцепить пальцы в замок, поставил на него правую ногу. - Подкинь! Мне надо дотянуться вон до той зацепки...
...Воины головного дозора армии Иаруса Молниеносного показались из-за поворота дороги тогда, когда я опускал в расселину второй бурдюк. Латч, стоявший рядом со мной, встревожено дернулся, и чуть не сбил меня с ног.
- Там делирийцы, милорд!!! - схватив меня за пояс и рывком вернув в вертикальное положение, прошептал он. - Видите?
- Не вижу... И смотреть не собираюсь! - зашипел я. - Подавай следующий, живо!!! Если вода замерзнет раньше, чем надо, то толку от нашего восхождения не будет никакого...
- Простите, ваша светлость... - виновато пробормотал он и подал мне очередной бурдюк.
- О! Парни Глойна отстрелялись!! - не удержался от замечания Койн Рубаха. - Там такая паника, милорд!!!
- Быстрее!!! - взбесился я. - Ну же!!!
Подстегнутые моим ревом воины мгновенно забыли и про делирийцев, и про воинов десятника Глойна, которым я поручил использовать тот самый эффект неожиданности, который мы обсуждали с Пайком. Оставшиеся бурдюки мне подавали чуть ли не раньше, чем я успевал выдернуть из трещины пустую веревку. Зато когда я отцепил от нее последний, все трое воинов вопросительно уставились на меня.
- Что стоите? Марш к перешейку! И как можно быстрее... - смахнув со лба капельки пота, хмыкнул я: - Впрочем, те, кто мечтает уподобиться атакующему соколу и упасть на солдат Иаруса сверху, могут остаться...
Желающих изобразить птицу среди них не оказалось - представив себе перспективу падения в ущелье вместе с раскалывающимся на части Пальцем, они съезжали по закрепленной у расселины веревке в таком темпе, что начинали дымиться перчатки. И все равно не успели - когда за моей спиной сухо щелкнуло, а под пальцами мелко затряслась монолитная стена, до спасительной площадки было еще далеко...
...Отсюда, с чудовищной горы из каменного крошева, засыпавшей ущелье, армия Иаруса Молниеносного казалась чем-то несерьезным. Вроде горстки деревянных фигурок, стоящих на доске для игры в Потрясателя Вселенной. А стальная стена из ростовых щитов, медленно ползущая вверх по дороге - серебристой ленточкой, повязанной вокруг снопа с пшеницей к празднику Урожая. И, если бы не рев сигнальных труб, то и дело разрывающих вечную тишину Ледяного Хребта, то над этой картиной можно было бы даже посмеяться.
- Пошли в атаку, милорд. Сотен восемь-десять... - хмыкнул стоящий за моей спиной сотник Пайк. - Нам, наверное, пора начинать бояться?
- Пока не надо... - отозвался я. - Забраться по этой осыпи, удерживая строй, нереально. Значит, 'черепаха' получится так себе...
- Да... Постреляем мы знатно... - подал голос десятник Эрви Глойн. - Эх, нам бы еще ламмеляры и ростовые щиты...
- А еще стены, как в Запруде и такие же бойницы... - в унисон ему буркнул Латч. - Хватит мечтать! Используй то, что есть...
- И так... - пожал плечами десятник. - Позиции для стрелков подготовлены, подступы к ним политы водой... Арбалеты - заряжены: стреляй - не хочу. А вот твои...
- Хватит собачиться... - фыркнул я. - Лучше подумайте, все ли мы предусмотрели...
- Из того, что есть под руками... и ногами, большего сделать не получится... Кстати, осыпь, местами покрытая льдом - это нечто... - устало улыбнулся Пайк. - Теперь дело за малым. Устоять...
'...Бежать в атаку, держа перед собой щит и сжимая в потеющей руке меч лучше всего, уткнувшись взглядом в спину двигающегося впереди товарища. Так проще не думать о том, что там, впереди, тебя ждет Смерть. При этом желательно орать что-нибудь воинственное: дикий рев, который иногда называют боевым кличем, позволяет тебе казаться самому себе намного страшнее и помогает поверить в то, что этого вопля испугается ожидающий твоего приближения враг. Он же заглушает твой собственный страх от ожидания получить арбалетный болт в лицо или удар меча в подреберье.
Да, крик, оглушающий тебя самого - лучший способ не слышать страшный звук, с которым арбалетный болт входит в человеческое тело, скрежет меча о пластины проламываемого доспеха и предсмертный хрип оседающего тебе под ноги друга. И один из немногих стимулов, способных заставить тебя идти навстречу Смерти. Слава, победа или добыча, о которых ты только что спросил - бред... Почему? Что такое Слава, Ронни? Для воина, бегущего в атаку, это слово не значит абсолютно ничего: тот, кто провоевал хотя бы год, совершенно точно знает, что семь из десяти воинов первой шеренги, столкнувшейся с врагом, падут. Что как минимум двое - получат ранения, и хорошо, если легкие. И что лишь один, невесть как увернувшийся от ударов копий и мечей или арбалетных болтов, сможет сделать следующий шаг вперед. К чему? К Победе? О чем ты говоришь, мальчик! Это даже не смешно! Да, при желании в памяти воина, идущего в атаку, могут всплыть воспоминания о захваченных сходу и отданных на разграбление городах. И первые сутки, полные кровавого безумия и пожаров, рассыпанного вокруг взломанных тайников серебра. И душераздирающих криков гибнущих под мечами победителей жертв. И стеклянные взгляды уже не пытающихся сопротивляться женщин в его заляпанных своей и чужой кровью руках. Однако чаще он вспоминает другое: перепаханное ногами его товарищей поле, от горизонта и до горизонта усыпанное трупами. Тяжелый запах крови и нечистот, торжествующий вороний ор над головами. А еще боль от полученных ран и перекошенные лица тех, кто лишился руки или ноги. Тех, кто уже никогда не встанет в строй рядом с ним. А еще жуткую, вызывающую оторопь пустоту в душе. Там, где, по идее, должна жить его гордость. Какое ожидание раздела добычи, мальчик? Добыча? Что для него добыча в момент, когда он смотрит в лицо врага? Воспоминания о монетах, спущенных в тавернах или потраченных в обозных борделях? Или греющие душу прикосновения к поясу, в который вшиты утаенные от всевидящего ока десятника драгоценные стекляшки? Или мысли о помятой серебряной и золотой утвари, втихаря прикопанной 'на потом' во время отлучки по нужде? Что? Молчишь? Тогда отвечу я: ни-че-го... Единственное, что влечет его вперед и заставляет раз за разом бросаться на ощетинившуюся мечами стальную стену - это надежда ВЫЖИТЬ. Ведь тот, кто пересилит врага и сможет опрокинуть стройные шеренги мечников противника, имеет немного больше шансов остаться в живых, чем те, кто не выдержит удара! Ибо убивать бегущих от тебя намного легче, чем отбиваться от дышащего в затылок преследователя. Вот он и рвется вперед! Прикрываясь щитом, сжав в потеющем кулаке меч и с ревом, который иногда называют воинственным кличем! Пусть враг трепещет! Пусть знает, что Смерть пришла сюда именно за ним! И что тот, кто несется в атаку, неудержим... Понял, бестолочь? Выжить!!! Вот о чем молят богов войны идущие в атаку воины. А не о славе, победе или добыче... С ума сойти, какой же ты еще ребенок...'
- Милорд!!! - шепот сотника Пайка, раздавшийся прямо над ухом, заставил меня вынырнуть из забытья, отвлечься от мыслей, когда-то высказанных мне Кузнечиком, и посмотреть вниз. На осыпь, по которой, скользя и падая чуть ли не на каждом шагу, с воинственным ревом взбирался авангард армии Иаруса Молниеносного...
'Выжить?' - растерянно подумал я. И, криво усмехнувшись, ответил себе сам: - 'Да, учитель, как всегда, оказался прав... Обо всем остальном мы будем думать потом... Если у нас оно будет...'
Глава 29. Принцесса Илзе.
- ...и только попробуй захихикать! - сквозь зубы прошипела мать. И, почему-то решив, что я достаточно впечатлена состоявшимся разносом, царственно кивнула церемониймейстеру.
Повинуясь взмаху его жезла, в нишах по обе стороны зала загрохотали барабаны, взвыли фанфары, а потом придворный хор многоголосо провыл 'Славься, Делирия, в веках'...
Как и полагается, для церемонии представления нового посла королевства Морийор хор ограничился торжественным исполнением только первого куплета нашего гимна. Не знаю, как барона Эйтрейю Логвурда, ожидающего где-то там, за дверью, а меня сей факт обрадовал неимоверно: слушать тенор-альтино маэстро Велидетто Инзаги, не ежась и не затыкая руками уши, я могла в лучшем случае минут пять. А потом забывала и про присутствие отца или матери, и про то, что после этого торжественного-преторжественного мероприятия мне придется ответить за каждое неправильное шевеление. И делала все, чтобы не слышать этого душераздирающего визга.
...Короткая пауза после высоченной ноты, от которой у меня заныли зубы, и церемониймейстер хорошо поставленным голосом торжественно произнес:
- Полномочный посол его величества Урбана Рединсгейра Красивого тра-ля-ля - тра-ля-ля, барон Эйтрейя Логвурд тра-ля-ля - тра-ля-ля...
В титулы короля Морийора и его посла я не вслушивалась. Точно так же, и в титулы своего отца или брата: мне вполне хватало занятий по дворцовому этикету, на котором в меня в буквальном смысле вбивали имена и звания всех сколько-нибудь значимых фигур на политическом небосклоне Диенна. Поэтому, при необходимости, я могла бы подменить и нашего церемониймейстера, и большинство его коллег при дворах всех известных мне королевств. Правда, удовольствия бы мне это не доставило: передвигаться по дворцу с постной мордой, постоянно контролируя каждый свой шаг - для этого надо было быть ненормальной. Впрочем, не менее ненормальной надо было быть для того, чтобы анализировать поведение всех встречных и поперечных, а так же сравнивать смысл произносимых ими слов с направлением их взглядов, мелкой моторикой и ощущениями. Или нет, не ненормальной, а просто проклятой... Такой, как моя мать, моя покойная тетка и все женщины рода Нейзеров, с момента рождения обреченные стать Видящими...
Придя к такому неожиданному для себя выводу, я мысленно вздохнула, заставила себя собраться, и, мрачно посмотрев на замершего у дверей церемониймейстера, перевела взгляд на посла.
Увы, барон Логвурд ничем не отличался от всех тех послов, которых я видела в Большом зале для приемов до него! Глядя на маму восхищенным взглядом и рассыпаясь в изысканных комплиментах, он не вкладывал в них даже частичку своей души. Слова, в которых он пытался выразить свое уважение ее красоте, уму и способности заменять отсутствующего в столице 'великого завоевателя' были пусты, как скорлупа яйца, из которого только что вылупился цыпленок! А его глаза... его глаза почти на каждый вопрос мамы совершали петлю лжи - дергались начала вправо-вверх, а потом влево-вниз ... И у меня сразу же испортилось настроение.
А мама, которая чувствовала то же, что и я, но только значительно острее, продолжала ослепительно улыбаться! И даже благосклонно кивала после самых заковыристых перлов этого великосветского лжеца!
С трудом справившись с чувством гадливости, вызванной во мне его бегающими глазами, я на мгновение расфокусировала взгляд, и, настраиваясь на работу, на мгновение прислушалась к своим ощущениям. Как обычно, начав с тактильных ощущений и закончив запахами и зрением...
- Что ты сейчас чувствуешь, дочь? Ничего? Не может такого быть! Тебе это только кажется! На самом деле ощущений - тьма, и ты, как будущая Видящая, должна научиться ощущать их все до единого. Помнишь, как мы учились не смотреть, а видеть? С тактильными ощущениями приблизительно так же: привыкай чувствовать не только кончиками пальцев, но и спиной, бедром, щекой, затылком. Прислушайся к себе, и ты ощутишь и тяжесть сережек с изумрудами, оттягивающих твои мочки, и жесткость стула, на котором сидишь, и тесноту новых туфелек, которые ты сегодня надела. Рука, опирающаяся на подлокотник, тоже ощущает: мягкость ткани твоего платья, фактуру дерева, из которого вырезан стул, легкий ветерок, дующий из открытого настежь окна...
...Яркая вспышка новых ощущений - и посол, распинающийся о перспективах торгового сотрудничества между королевствами, показался мне еще противнее: от него пахло потом, подгоревшим мясом и гнилью; от окладистой рыжей бороды, лежащей на его груди, разило кислым вином, а под ногтями чернела застарелая грязь...
'Мда...' - подумала я. - 'Интересно, а его король, которого прозвали Красивым, тоже хорош при ветре в лицо и издалека?'
...Короткая вспышка растерянности в глазах барона - и я мгновенно выбросила из головы все посторонние мысли: мама, демонстрируя мне свой гнев, демонстративно разорвала только что установившуюся с ним связь!
Впрочем, барон так и не понял причины своей секундной растерянности - мать мгновенно вернула свое дыхание в прежний ритм, отзеркалила положение тела своего собеседника и так же, как и он, потянулась рукой к лицу. Правда, ее жест оказался чуть короче и мягче - в отличие от посла, она не стала дергать себя за усы, которых у нее не было, а просто прикоснулась кончиком пальца к подбородку.
'Поплыл... снова...' - подумала я и тоже подстроила свое дыхание под его ритм...
...Следующие пару минут, слушая беседу, я завидовала той легкости, с которой мама поворачивала ее в нужное ей русло. Отвечая на задаваемые ею вопросы, барон Логвурд, наверное, мысленно радовался ее недалекости. Не понимая, что ее интерес к тому, как выглядело лицо 'той самой баронессы, которая умудрилась упасть с лестницы постоялого двора' или насколько хорошо сбалансирован тот меч, который он чуть не купил перед отъездом, преследуют совершенно определенную цель. Нарисовать передо мной его тип мировосприятия. И радостно летел прямо в расставленные перед ним ловушки.
Нет, особой необходимости выворачивать его передо мной наизнанку не было. То, что он ощущает мир посредством визуальных образов, я поняла практически сразу - речь барона изобиловала теми самыми 'сигнальными' словами, на которые меня научили реагировать еще в глубоком детстве. И картину движения зрачков при том или ином вопросе я смогла бы нарисовать чуть ли не раньше, чем барон закончил приветственную речь. Тем более то, что посол его величества Урбана Красивого правша, было прекрасно видно по расположению его меча.
Увы, сравниться с мамой в скорости подстройки к типу речи только что увиденного собеседника я, конечно же, не смогла бы - мне просто не хватало опыта. И не только опыта - многие слова, употребляемые бароном Логвурдом, в речи пятнадцатилетней девочки показались бы как минимум неуместными...
Пока я невесть в который раз пыталась анализировать мамину манеру установления связи, она полностью подчинила себе внимание своего собеседника и даже слегка поиграла его чувствами. Заставив барона посмотреть на себя, как на женщину - скорость ее дыхания постепенно замедлялась, громкость речи падала, а грудь при каждом вдохе словно распирала платье...
Десятка полтора мелких крючков, и опытный политик, съевший стаю собак в дворцовых интригах, не смог устоять перед ее чарами - у него тоже участилось дыхание, покраснело лицо, а на носу и лбу выступили капельки пота.
'Это тебе за твои пустые комплименты...' - мстительно подумала я. - 'Прежде, чем что-то говорить, думай, как это будет смотреться со стороны...'
...Естественно, сводить посла с ума мама не собиралась. Удостоверившись, что он спекся, она вернула ритм дыхания в норму, и, восхищенно улыбнувшись, принялась закреплять связь. Легко и непринужденно вворачивая в свою речь 'сигнальные' слова:
- Барон! Знаете, в нашем медвежьем углу редко появляются такие яркие личности, как вы! Вы - блестящий кавалер, великолепный рассказчик и очень приятный собеседник! Я только что поймала себя на мысли, что, беседуя с вами, начинаю смотреть на самые очевидные истины под другими углами! И вижу в них новые грани...
Ни одного отрицания. Ни одного слова, способного хоть чем-то поколебать укрепляющуюся связь. Ни одного образа, который потребовал бы от барона перестройки на другой тип мировосприятия !
Поэтому, когда мама предложила ему продолжить общение в узком кругу лиц, которые 'посвящены в тайны Большой Политики', посол уже чувствовал себя предельно комфортно:
- Сочту за честь, Ваше величество... - покраснев(!), пробормотал барон. И невесть в который раз изобразил то чудо куртуазного искусства, в который при дворе Урбана Красивого превратили обычный поклон.
Вдоволь налюбовавшись на его вытянутую вперед ногу, затянутую в слегка заляпанную дорожной грязью черную бархатную брючину и оценив замысловатые траектории движения шляпы и серию приседаний на опорной ноге, мама еле слышно вздохнула:
- Ах, какие потрясающие манеры! Не верю своим глазам...
А потом еле заметно пошевелила пальцами правой руки...
...Следующие четыре часа испортили мне настроение окончательно и бесповоротно: вместо того, чтобы воспользоваться той самой схемой разговора, которую я по ее распоряжению готовила целое утро, мама просто ввела барона в состояние небытия и выжала, как лимон! И я, вместо того, чтобы гордиться результатом проделанной работы, была вынуждена механически запоминать ту информацию, которую выбалтывал ничего не соображающий посол! А ее было предостаточно даже для моей, развитой постоянными тренировками, памяти: маму интересовало все, что мог вспомнить барон - от состава семьи начальника личной гвардии Урбана Красивого, и до количества солдат в приграничной крепости Церст, в которой он из-за ненастья сидел почти трое суток.
В общем, к концу аудиенции я была зла, как собака. И, добравшись до своих покоев, прямиком отправилась в спальню. Спать. Прекрасно понимая, чем это для меня закончится.
Увы, не успела Адиль расшнуровать ненавистный корсет, как дверь в мою спальню чуть не сорвало ураганом: королева Галиэнна, моя обожаемая мать, явилась проведать свою непутевую дочурку.
- Во-о-он!!! - не успев зайти в комнату, прошипела она. И тут же сдвинулась в сторону, пропуская мимо себя мою вусмерть перепуганную наперсницу. А потом, грозно сведя брови у переносицы, уставилась на меня: - Ну, и как это называется?
- Вечерний туалет, Ваше величество... - нагло ответила я. - Или, если быть еще более точной - процесс переодевания в ночную рубашку...
- А я разрешала тебе ложиться спать?
- Прямого запрета вы не озвучили, значит...
- ...значит, ты сразу же после окончания аудиенции должна была отправиться к писцам и продиктовать им то, что выболтала эта рыжая обезьяна!!!
- Зачем? - уронив корсет на пол и 'случайно' на него наступив, усмехнулась я. - В его словах не было ничего нового! Его предшественник, граф де Сольверси, в прошлом году выболтал значительно больше...
- Ты обязана заниматься совершенствованием своего дара! Кому нужна Видящая, не умеющая...