– Это жестоко, – сказал Ник. – Спасибо.
– Посмотри на брелок.
Он послушался. Сохраняя контакт, Регина видела, как при первом же взгляде на игрушечную флейту в мозгу у Ника вспыхнула заветная картинка: шоссе, взрывы, двое людей от земли до неба, и ребенок между ними. Музыка звучала даже лучше, чем она надеялась.
– Я держу Фриду на поводке, – чтобы не тратить время даром, она вбросила Нику суть ментального поводка в виде мнемо-пакета, и продолжила: – Тебе часто понадобится вызывать Артура из его внутреннего мира наружу. Иначе ничего не получится. Артуру там хорошо, доброй волей он не пойдет. Будь ты телепатом, ты бы выстроил поводок сам. Ничего, я сделаю это за тебя.
– Поводок?
Ник нахмурился. Его мучил неприятный образ: сын на четвереньках, в суровом ошейнике с шипами, взятый на поводок строгим отцом. Дурацкая аналогия, подсказала Регина. И, чтобы сбить негативный эффект, развила образ – она сама на четвереньках, в приятном неглиже, и Ник с поводком, пускающий слюни. Дождавшись, пока господин посол рассмеется, доктор ван Фрассен разорвала контакт.
– До отлета я свяжу тебя с сыном напрямую. Флейта – символ, спусковой крючок. Полагаю, со временем нужда в ней отпадет. Но в данный момент тебе потребуется внешний сигнал для срабатывания поводка. Если ты свистнешь один раз, Артур обязательно услышит тебя. Даже если не свистнешь, а просто сожмешь брелок в кулаке и вообразишь, будто свистишь… Внимание ребенка сразу после вызова сосредоточится на тебе. Ты сможешь объяснить, научить; приказать, наконец.
– А если он не послушается?
– Это вполне вероятно. Тогда ты свистнешь во второй раз. И Артур вернется, потому что ему будет больно. Первый раз – вызов. Второй – наказание за непокорство. Ребенка иногда следует наказывать, Ник. Особенно такого сына, как твой. Вызывай его часто. Он должен привыкнуть, что основное время проводит здесь. Что здесь – главное. Даже если главное – это насилие, отрывающее его от приятного времяпровождения.
– Если я свистну в третий раз, Артур…
Пустыня, думала Регина. Заброшенный город. И ребенок-джинн, строящий дворцы из песка. Голосистый старец пел, что третий раз убьет джинна. Кажется, Ник все понял. Это хорошо.
– Ты глупее, чем я думала. Нет, Артур останется жив. Хоть свисти ты соловьем, от рассвета до заката. Третий раз даст тебе доступ к мозгу сына. Очень ограниченный: ты не прочтешь его мысли, он не воспримет твои. Очень краткий – вряд ли больше двух минут. Но в это время двигательные центры Артура частично поступят в твое распоряжение. Ты сможешь шевелить его руками. Бегать его ногами. Донести ложку с супом до рта. Понимаешь?
– Зачем мне это надо? Зачем это надо моему сыну?!
– Допустим, ребенок стоит на подоконнике. Окно раскрыто. Пятый этаж. Артур вполне способен, уйдя в себя, сделать шаг вперед. Он уверен, что полетит. Тебе нужны еще примеры? Третий раз – страховочный трос.
– Но я не смогу свистнуть трижды, не пройдя через второй раз! Через боль и наказание!
– Не считай меня дурой. Первый, второй или третий раз – у тебя в голове. И в мозгу Артура. Когда свистишь, просто думай, какой это раз. Вызов, наказание, захват. Поначалу придется свистеть столько, сколько надо. Позже – свистеть единожды, фиксируя в сознании: первый, второй или третий. С годами надобность в брелке отпадет. Свист перейдет на уровень спускового образа. Извини, более сложный поводок я тебе не выстрою…
В дверь постучали.
– Да! – крикнул Ник.
– Его величество Хеширут IV, – сообщил Каджар-хабиб, войдя, – справедливый и милостивый, желает выказать свое расположение «солнцу врачей». Он шлет госпоже подарок. Вот, прошу…
Деревянный футляр лег на стол. Еще не поднимая крышки, Регина знала, что там. И не ошиблась. В темно-лиловом бархате спала флейта. Серебряный корпус. Серебряная механика. Губки, впайка, корона и пробка – золото. Инкрустация рубинами. Почти точная копия брелка.
– Вы обо всем докладываете шаху? – спросила Регина.
– Кейрин-хану, – поправил Ник.
И ответил за толстяка:
– Обо всем. А как же иначе?
КОНТРАПУНКТ РЕГИНА ВАН ФРАССЕН ПО ПРОЗВИЩУ ХИМЕРА(из дневников)…я ходила к комиссару Фрейрену, как на работу. Меня выпотрошили, выкрутили, словно тряпку, намочили и снова выкрутили. Кажется, по возвращении с Шадрувана я только и делала, что писала отчеты и отвечала на вопросы. Железный комиссар также был озадачен. Рядом с Фрейреном все время присутствовали блеклые, невнятные особы – никто не сомневался, что полномочий у них больше, чем у всех комиссаров Ларгитаса, вместе взятых. Нет, особы ни во что не вмешивались. Они присутствовали, и этого хватало, чтобы взбеситься.
Удивительное дело – маленький Артур никого не интересовал. Отчет о лечении аутиста, что называется, лег под сукно. Мне сказали, что идея с «поводком» оригинальна. Сказали, что изучат и внедрят. И напрочь забыли про Зоммерфельда-сына. Зато каждый мой шаг обнюхивался и облизывался по сто раз. Дошло до того, что в моей жизни опять появился Клод Лешуа – телепасс высшей квалификации, он скачивал архивы моей памяти для анализа. Естественно, с моего письменного разрешения.
Иногда я думаю: что было бы, не дай я разрешения?
То же самое, отвечает мне здравый смысл.
Клод – мастер. С его помощью я обнаружила ряд нюансов, зафиксированных, но не осознанных. Да, я наконец поняла, что Хеширут велел: «Играй!» – раньше, чем Каджар-хабиб вмешался с переводом. Да, это был не вербальный приказ «Играй!», а повелительная энграмма, перехваченная на лету. Да, в это время я еще не играла, но уже держала флейту в руках. Да, во время исполнения «Reves D'automne» я транслировала мальчику-слепцу свои зрительные образы. Как? – спросите что полегче. Наверное, так, как всегда. Да, без флейты у меня ничего не получалось.
Спасибо, Клод. Уверена, для блеклых особ ты подготовил куда более подробный рапорт. Мне же хватило кратких бесед с тобой. Ты был потрясен увиденным не меньше моего. Твое потрясение – реакция взрослого, опытного мужчины-ментала – убедило меня, что я не истеричка и не трусиха. Я нуждалась в этом.
Вопрос: «Скажите, госпожа ван Фрассен… Для ментального контакта с шадруванцами вам необходимо играть на флейте – или достаточно держать инструмент в руке?»
Ответ: «Не знаю.»
Вопрос: «Наш эксперт отмечает ряд пси-контактов между вами и Хеширутом IV до начала исполнения музыкальной пьесы и после окончания исполнения. О чем это говорит?»
Ответ: «Не знаю.»
Вопрос: «Но вы можете хотя бы предположить: да или нет?»
Ответ: «Нет. В смысле, не могу предположить.»
Потом я спросила, вернут ли зрение Хешируту. Мне ответили, что этот вопрос сейчас прорабатывается. И спросили в свою очередь: согласна ли я вернуться на Шадруван и провести ряд экспериментов с аборигенами? Я отказалась.
Благодарим за сотрудничество, доктор ван Фрассен. Говорят, вы учитесь играть на флейте?
Да, учусь.
И как?
Не очень.
Часть восьмая Ларгитас
Глава пятая Джинн прилетел невовремя
I
– Так не может продолжаться вечно, – сказала Анна-Мария.
– Не может, – согласилась Регина.
– Ты должна принять решение.
– Кому должна?
Анна-Мария развела руками. Жест вышел патетичным, как у плохой актрисы. Искренность, помноженная на неумение выражать свои чувства. Прибавьте давно разошедшиеся дороги матери и дочери – вот вам и мелодрама на пустом месте.
Не на пустом, поправилась Регина. Если бы на пустом…
– Это отец просил тебя поговорить со мной?
– Кажется, мы договорились, – лицо матери выразило живейшую обиду. – Это некрасиво с твоей стороны…
– О чем договорились?
– Ты не имеешь права копаться у меня в мыслях. Ни морального, ни любого другого.
Регина вздохнула. Все начиналось сначала.
– Ах, мама… Твои мысли написаны у тебя на лице. Без папы ты бы никогда не собралась поучать свою взрослую дочь. У вас, госпожа курфюрстина, просто не нашлось бы свободной минутки.
– И все-таки это ненормально. Почему бы тебе не выйти за него замуж? Вы встречаетесь уже два года.
– Мы встречаемся всю жизнь. С детского сада. Это не я у него – это он что-то сломал у меня в мозгах. Или в судьбе. Ни разойтись по-человечески не можем, ни сойтись.
– Я имела в виду – два года после той твоей поездки. Не перекручивай мои слова.
Закрыв глаза, Регина представила себе Ника. Внизу, за перилами веранды, где они с мамой пили чай. Ника, худого как жердь. Насквозь прожаренного солнцем. С хриплым голосом. С морщинками в уголках глаз. Ника, бросившего курить свою гадость. Его смех. Его взгляд. Его запах.
Его сына.
Его сына.
– Извини, мама. Продолжай, я тебя слушаю.
– Он посол, – стала развивать успех Анна-Мария. – На этом, как его… На Шарване.
Регина не стала ее поправлять.
– Он – дипломат. Ты – телепатка. Я в курсе ваших сложностей. Но я узнавала по своим каналам… Если муж служит послом в какой-нибудь варварской дыре, наше министерство смотрит сквозь пальцы на разные вольности. Главное, чтобы местные не подали протест. Если им не придет в голову обвинить тебя в ментальном шпионаже – министерство не станет возражать против вашего брака и совместного проживания по месту службы мужа.
Она подлила дочери чаю. Чай пах рыбой и землей. Очень полезный напиток, и очень дорогой. Сжигатель жира, омолаживатель и все такое. Доставка по спецзаказу с Хучжоу. Получив вожделенный титул курфюрстины, Анна-Мария помешалась на здоровом образе жизни. Членство в Научном совете и право избирать состав Королевского совета странным образом связались для нее с диетой, массажем и выводом шлаков из организма. Ну да, скоро – восемьдесят. Почтенный возраст. Даже по меркам Ларгитаса.
– Ты бы хотела жить в варварской дыре, мама?
– Я? Ты забываешь о моем положении. Моя работа…
– Твое положение, мама. Твоя работа. Скажи на милость, чем я буду заниматься в этой глуши? Я дисквалифицируюсь через год. Хочешь, чтобы я стала домохозяйкой?
– Ты будешь оперировать на выезде. Тебе ведь не впервой?
– Меня станут привлекать к операциям все реже. Психиру нужна профессиональная среда. Регулярная практика. Однажды про меня забудут. Я сама себя забуду. Госпожа Зоммерфельд, жена посла. Тебе нравится такая судьба?
– Ты преувеличиваешь.
– Ничуть.
– Выйдя замуж, ты можешь остаться в клинике. Ник будет прилетать к тебе в отпуск. Это будет вполне благопристойно.
– Он и так прилетает ко мне в отпуск. Даже чаще.
– Это совсем другое дело.
– Мама, с каких пор тебя стала волновать благопристойность? Тебе не нравится, что твои коллеги шепчутся обо мне? Ах, курфюрстина ван Фрассен – само величие! Жаль, что ей не повезло с дочерью…
– Прекрати!
Ладонь ударила по столу. Задребезжали чашки. Подпрыгнул заварник. Минуту спустя Анна-Мария пожалела о своей несдержанности. Разгладились морщины на лбу, ушел гнев. Она смущенно улыбнулась дочери. В варварской дыре, думала Регина, с ответной улыбкой глядя на мать, тебе дали бы не больше сорока пяти. Отправляйся на Шадруван, мама. Или на Террафиму. Сразу помолодеешь.
– Пустяки, мама.
– Извини, я не хотела.
На газоне подняла голову Фрида. Уши торчком, янтарь глаз светится недоумением. Химере строго-настрого запрещали посещать газон в ипостаси горала. Травоядному здесь не место. А кошке – добро пожаловать. Не объест. Убедившись, что хозяйке ничего не угрожает, Фрида зевнула и задремала снова.
– Меня не интересуют сплетни. Меня интересуешь ты. И папа беспокоится. И дедушка Фриц. Ты же знаешь, как он сдал после отставки. Он звонит мне три раза на день.
– Папе он звонит ежеминутно. Требует доклада о делах на факультете, и вообще. Иногда мне кажется, что отставка теснее привязала дедушку Фрица к Академии, чем служба. Контр-адмирал ван Фрассен, декан оперативного факультета – не более чем курьер Фридриха Рейнеке, великого и ужасного. В любое время суток он должен быть к услугам тирана. Что да как, да в какие сроки…
Отставка действительно подкосила Рейнеке Кровопийцу. Он все знал и понимал заранее. Он даже побил рекорд, удержавшись в строю до ста десяти лет. Его предшественник ушел раньше. Но мирная жизнь, по словам Рейнеке, сводила его в могилу. Железного вояку разъедала ржавчина болезней: реальных или мнимых. Лечение он признавал одно. Находя любые поводы, являлся в альма матер – знакомый бас далеко разносился по коридорам, смущая умы. Кто-то из преподавателей пошутил в курилке, что и после смерти Кровопийца не покинет любимых стен, сделавшись академическим призраком. Вроде бы, узнав о шутке, контр-адмирал ван Фрассен нашел шутника и набил ему морду – но правда это или нет, не знал никто.
В том числе жена и дочь буйного контр-адмирала.
– Дедушка Фриц хочет правнуков.
– Ну конечно. Он отдаст их в военное училище.
– Не выдумывай.
– Трех дней от роду. Их вскормят ядерным топливом.
– Он хочет, чтобы у тебя был нормальный муж. Нормальная семья. А не эта… Времянка.
Анна-Мария отхлебнула чаю и с наслаждением повторила:
– Да, времянка.
– Я живу так же, как ты, мама. Помнишь? Папа служил на «Громобое». Ты делала карьеру в университете. Папа прилетал в отпуск. Тебя это устраивало. Почему это не должно устраивать меня? Только потому, что мой брак не зарегистрирован? Мама, не будь ханжой…
– Выходи замуж, Ри. Ты никуда не денешься от этого Зоммерфельда. Я же вижу. Его мальчик станет тебе хорошим сыном. Потом ты родишь своих. Ладно, ты останешься в клинике. Тем более, что Артур скоро пойдет в школу. Здесь, на Ларгитасе, а не на диком Шарване. Он будет жить с тобой. Если надо, наймем няню… Ты боишься, что придется общаться с его бабушкой? Матерью Ника?
– Ник не встречается с Гертрудой. И не разговаривает.
– Это он зря. Мать есть мать. Впрочем, это не мое дело. На каникулы вы будете летать на Шарван. В клинике тебя отпустят.
– Я не хочу туда летать. Ни единого разочка.
– Почему?
Потому что боюсь, хотела ответить Регина. Боюсь до озноба, по-детски. Мама, мне снятся иглы у зрачков. Окровавленная пасть Фриды. Мешок на голове. Люди, у которых пустые черепа. Люди без мозга. Мама, представь место, где ты – слепая, глухая, лишенная обоняния. Представила? Таков для меня Шадруван. Дело не в том, что у них паланкины вместо мобилей. У них вакуум вместо сознания.
– Там плохо, – кратко ответила она.
– Глушь, – Анна-Мария с пониманием кивнула. – Никаких условий. С другой стороны, не век же Нику там сидеть? Переведут на приличную планету…
– На приличной планете у посла не может быть жены-телепатки.
– Ну, в министерство. В какой-нибудь департамент. Или даже в Генеральный секретариат. Главное – обождать. Все наладится, поверь мне…
Регина обрадовалась, услышав вызов коммуникатора. Разговор становился невыносимым.
– Да!
– Привет, Ри! – в иллюзаторе всплыло лицо Линды. – Ты где?
– У мамы.
– Тогда извини, – сказала Линда Рюйсдал, старший инспектор службы Т-безопасности. – Придется вас разлучить. У нас ЧП. Первичная активация. Ты ближе всех.
– Где?
– Ты будешь смеяться. Детский сад «Солнышко».
Меньше всего Регине хотелось смеяться.
II
«Флинк-полиморф» шел на автопилоте в воздушном коридоре второго яруса. Навигационный компьютер все просчитал до мелочей. Наземные магистрали и первый ярус сейчас забиты транспортом, а набор высоты до «тройки» и последующее снижение – дополнительные потери времени.
В скоростной конфигурации «компакт-шнеллер» аэромоб напоминал хищную птицу с оперением из радужного металла. Узкий фюзеляж, вытянутые серпы крыльев уходят назад, почти касаясь хвостовых лопастей. Острый «клюв» с АД-рассекателем режет воздух. Только лап с когтями не хватает… Хотя птицы в полете, вроде бы, лапы поджимают. «Флинк-полиморф» был рассчитан на полтора десятка вариантов, вплоть до «комфорт-круиза» на шесть персон. Конфигурации Регина предпочитала называть «ипостасями». Без Фриды при выборе новой машины не обошлось. На выставке элегантный «Флинк» сразу приглянулся обеим – и хозяйке, и химере. Запрыгнув в салон, Фрида свернулась на сиденье калачиком и вылезать не пожелала. Что делать? – пришлось покупать.
Регина ни разу не пожалела о выборе.
– Объект установлен?
В голосфере покатывались со смеху полтора десятка детишек. В данном случае «покатывались» не было фигурой речи. Большинство малышей и в самом деле каталось по упругой зелени грасс-покрытия, дрыгая ногами.
– С вероятностью 80 % – Гюнтер Сандерсон. В двуцветной футболке и желтых шортах.
– Вижу.
Щупленький Гюнтер скакал в центре площадки. Острые коленки, острые локти – кукла из прутиков. Ребенку нравилось быть в центре внимания. Он кривлялся, корчил рожи – веселил всех, как мог. А мог он, похоже, изрядно.
– Эмпатака?
– Возможно, не в чистом виде. Но уклон в эмпатию – явный.
Гюнтер подбросил в небо детское ведерко из розового пластика. Падая, ведерко угодило ему по темени. Мальчик не заплакал; напротив, расхохотался так, что его согнуло в три погибели. В ответ на площадку повалились все, кто еще стоял на ногах. У многих смех напоминал эпилептические судороги. По щекам детей градом текли слезы. На губах рыжей девочки пузырилась пена. У бритого наголо толстячка пошла носом кровь.
– Их зациклило! Положительная обратная связь.
– Вижу.
– Интенсивность растет…
– Сколько прошло времени от начала?
– Около восьми минут.
Регина взглянула на таймер обратного отсчета. До «Солнышка» оставалось пять минут лету.