— Здравия желаю, товарищ лейтенант госбезопасности. Рад, что для вас все обошлось. Мы, когда тащили вас, боялись, что не донесем. Кровь текла и голова болталась так, что, казалось, вот-вот отвалится. Винтовку вашу пришлось бросить. Только прицел с нее сняли, а сама винтовка в хлам. И парабеллум помят — тоже выбросили. А ваш Вальтер вот, целенький.
С этими словами Костя вытащил мой Вальтер и засунул мне его под подушку. Я слегка улыбнулась. Потом потребовала бумажку и написала: "А как там капитан?". Тут Костя помрачнел и сказал, что капитана убили в самый последний момент, когда думали, что все уже закончилось. Увидев, что я тоже заметно помрачнела, Костя затараторил, что зато Леша вообще без царапинки и даже сумел сохранить свой автомобиль. Полковник Астахов ранен в ногу и находится в этом же госпитале, только в другом зале. Я была готова еще расспрашивать его о других знакомых бойцах и командирах, но тут пришел главврач, сначала выгнал Костю, а потом устроил мне разнос за то, что вместо тихого и спокойного выздоровления я занимаюсь какими-то расспросами, которые никак не улучшают мое состояние. Не выдержав столь вопиющие обвинения, я даже попыталась что-то проговорить, но тут он на меня так рявкнул, что я моментально заткнулась.
Главврач ушел, и снова появилась санитарка, которая принесла мне обед. Что там было в тарелке, я так и не поняла. Что-то полужидкое с волосинками, кажется, капусты. И все это было чуть теплое и несоленое. Пришлось есть. После еды мне назначили мертвый час, но поспать так и не удалось, поскольку развешенные простыни изолировали меня от взглядов, но не от звуков, точнее от стонов других раненых. Пришлось просто лежать, прикрыв глаза, и думать ни о чем. Это оказалось очень трудно. Тогда я сообразила, что мне надо делать, и стала вспоминать шахматную партию Ботвинник — Капабланка из Авро-турнира 1938 года. Эту партию Ботвинник выиграл красивой жертвой слона. Помогло! Я настолько увлеклась разбором позиции, что даже не сразу уловила слова докторши, что сейчас меня будут отправлять в Москву. Кое-как мне удалось прошипеть, что хочу взять с собой пистолет. Докторша сунула руку под подушку, вытащила вальтер и покачала головой, удивляясь моей шустрости. Вот ведь как: больная, практически не двигается, а под подушкой ни с того, ни с сего образовался пистолет. Я посмотрела на докторшу, на то, как она любуется вальтером, и решила сделать широкий жест. В конце концов, она спасла мне жизнь. Я пальцами показала, что дарю ей это вальтер. Она стала отнекиваться, но довольно быстро позволила себя уговорить. Видно было, что с оружием она обращаться умеет, так что возможно, что вальтер ей пригодится. А я, что я. От "Светки" остался только оптический прицел, парабеллум искорежен осколком. Да и я сама нуждаюсь в серьезной починке. Вот пока буду лечиться в Москве, займусь своим вооружением. Найдутся люди, которые мне в этом помогут.
Тут подошли санитары с носилками. Несмотря на то, что перекладывали меня на носилки с максимальной аккуратностью, пару раз я пискнула — с ребром шутки плохи. При этом вдруг в голову пришла идиотская мысль, что Адам, наверное, тоже больше месяца болел после известной операции на ребрах. Тем более, что врач у него был неопытный, хотя и очень крутой. Пока я над этим думала, мне в ноги положили мой вещмешок, и носилки понесли по коридору, спустили на два пролета по лестнице и вынесли из здания. Какое здание тут использовали под госпиталь, я так и не узнала. А, впрочем, не все ли равно? Носилки со мной поставили в машину, в которой уже было несколько раненых, и машина тронулась. Вот тут мы начали стонать на разные голоса, потому что автомобиль отмечался практически на всех колдобинах. Но, слава богу, ехали мы недолго и подрулили прямо к самолету. Нас шустро перегрузили, и самолет сразу пошел на взлет. Еще два часа и нас уже выгружают на аэродроме в Москве. А вот тут всех прилетевших стали распределять по разным группам. Для каждой группы был назначен свой госпиталь. Меня, так вообще повезли в гордом одиночестве. Интересно куда?
37
Ехали мы не очень долго, причем исходя из того, что меня почти не трясло, я сделала вывод, что едем по асфальту. Наконец машина остановилась, меня вынули и понесли в палату. Это я так решила, что в палату, а на самом деле оказалось, что меня несли в операционную, где уже ждал врач, который сразу стал меня осматривать. Тут мне стало не до шуток, потому что врач стал снимать повязку. Как он ни старался делать это нежно и аккуратно, все равно было очень больно, и время от времени я пищала. Но все плохое когда-нибудь кончается. Повязка и тампон были сняты, и врач приступил к изучению моей раны. Я скосила глаза и увидела довольно аккуратно зашитую дырку. Почему-то вспомнился резиновый ежик "с дырочкой в правом боку"1). Вот только свистеть этой дырочкой у меня не получится. И доктор, кажется, так считает. Иначе чего бы ему хмурится. А врач действительно хмурился, рассматривая мою рану. Потом обратил внимание, что я тоже ее изучаю, и посоветовал отвернуться.
— Тогда будет не так больно.
Я послушалась, но все равно, пока он что-то там делал, было больно. Очень больно. Наконец он закончил свои манипуляции, подождал, пока сестра меня забинтует, и сказал.
— Сама операция проведена вполне квалифицировано, но раны от осколков чаще воспаляются, чем раны от пуль. Боюсь, как бы здесь не произошло того же самого. Принимайте таблетки и следите за самочувствием. Почувствуете жар, озноб — немедленно сообщите сестре.
Так, понятно. Воспаление после ранения — это дело обычное. В госпитале при операции мою рану, разумеется, обработали стрептоцидом, но не всегда это помогает. В моей планшетке есть баночка с остатками левомиколя, вот только сказать я не могу — больно. Придется потерпеть до завтра. Может и так обойдется.
Не обошлось. К утру поднялась температура, и в области раны чувствовалось что-то нехорошее. Единственный плюс в моем состоянии был тот, что я уже смогла немного говорить. Поэтому первым делом я попросила принести мою планшетку, моля бога, чтобы она оказалась со мной. Ведь пистолет ребята не забыли. Бог, в которого я не верю, тем не менее, оказался на моей стороне, и планшетка прилетела в Москву в моем вещмешке. Санитарка принесла ее мне. По моей просьбе открыла и достала заветную баночку. Эту баночку по моей просьбе она сунула мне под подушку. Теперь я со спокойной душой могла ждать доктора.
В ожидании стала осматривать помещение, в котором лежала. Палата на трех человек. Койки расставлены по стенам, а в середине стоит небольшой стол и три стула. У каждой койки стоит тумбочка. Две другие койки сейчас пустые, хотя застелена только одна. Наверное, больная со второй койки куда-то вышла. На одной из стен висит зеркало, в углу — традиционная черная тарелка репродуктора. В другом углу стоит платяной шкаф. Кстати, интересно, а что с моей одеждой? И где мое удостоверение? Насколько я поняла, от моего обмундирования ничего не осталось. Ладно, голой меня отсюда не выкинут, а на ближайшие пару недель моя основная форма — ночная рубашка, халат и тапочки. Халат, между прочим, висит в ногах на кровати. Вот про удостоверение нужно будет задать вопрос. Тут появился доктор и мои исследования прервал.
— Как вы себя чувствуете?
— Неважно, доктор. Температура поднялась. В области раны что-то дергает. Хорошо только, что могу, наконец, немного говорить.
— Вот именно, немного. Много говорить вам пока нельзя. А сейчас давайте в операционную. Сумеете дойти?
Интересно как. В госпитале говорили, что нужно лежать, не двигаясь, а это предлагает идти. Врач, заметив мое удивление, сказал.
— Если вы потихоньку, со всеми мерами предосторожности, будете двигаться, то процесс заживления пойдет быстрее. Главное, не делать резких движений и не напрягаться. Ну, давайте.
Я осторожно села, ойкнув при этом. Потом с помощью врача и сестры, пошатываясь, встала. Халат на меня одевать не стали, а просто накинули сверху. В карман халата по моей просьбе положили заветную баночку, и мы втроем двинулись в операционную, которая оказалась через две комнаты. Там меня уложили на стол, на левый бок, и врач стал колдовать над правым.
— Ой, доктор, больно.
— Терпи, красавица, терпи. Рану надо как следует прочистить.
— Доктор, когда вы ее прочистите, очень прошу, смажьте ее мазью из баночки и сразу забинтуйте.
— Больная, не фокусничайте. У вас начинается воспаление, которое может привести к сепсису, а вы тут со своими доморощенными мазями.
— Доктор, это не фокус. Просто о подобных мазях вы еще не знаете. Тут я чуть не брякнула, что в состав этой мази входит сильный антибиотик, но сообразила, что про антибиотики в этом времени еще никому неизвестно. Ну может, чуть-чуть и известно, только не обычным врачам.
— Доктор, меня уже лечили этой мазью два месяца назад. Рана, правда, была заметно легче. Но и эффект уже проявился на следующий день. Вы хотя бы позвольте один день полежать с этой мазью.
— Доктор, это не фокус. Просто о подобных мазях вы еще не знаете. Тут я чуть не брякнула, что в состав этой мази входит сильный антибиотик, но сообразила, что про антибиотики в этом времени еще никому неизвестно. Ну может, чуть-чуть и известно, только не обычным врачам.
— Доктор, меня уже лечили этой мазью два месяца назад. Рана, правда, была заметно легче. Но и эффект уже проявился на следующий день. Вы хотя бы позвольте один день полежать с этой мазью.
Врач задумался на минуту, потом сказал.
— Ладно, мне говорили, что у вас может быть с собой какое-то сильное неизвестное нашей медицине лекарство. Попробуем. Но если станет хуже, то не обессудьте. Вот тогда будет тяжелое лечение и очень болезненное.
— Не будет, доктор, не потребуется, — обрадовалась я.
Мне намазали рану мазью, забинтовали и отвели в палату. Там на одной из коек лежала какая-то тетка лет тридцати. Подождав, пока врач и сестра выйдут из палаты, она обратилась ко мне.
— Здравствуй, коллега. Меня зовут Зоя, а тебя?
— Здравствуйте, — не торопясь, чтобы не беспокоить ребро, проговорила я. — Меня зовут Аня.
— Брось это выканье. Тут мы все больные и, значит, все равны. Что у тебя приключилось?
— Да вот, когда выходили из окружения, во время прорыва словила осколок в грудь. Заработала дырку да еще ребро повредила.
— Так ты что, из армии, не из НКВД?
Голос сразу изменился, и тон стал подозрительным.
Да нет, я лейтенант ГБ. Но попала в окружение вместе с 3-й армией Западного фронта.
— Тогда понятно. — Голос снова подобрел. — А то я стала сомневаться. Решила, что блатная. Cо мной так вообще дурацкая история приключилась. Работала и горя не знала, и вдруг рвота и заболел живот. Пошла к врачу, а оказалась на операционном столе — аппендицит. Работы невпроворот, а мне тут отлеживаться. И говорят, что еще вовремя успели — пару часов и могла помереть.
— Да, я слышала, что с аппендицитом шутки плохи. Но раз уж прооперировали, то скоро выпишут. Помнится, одна моя подруга через неделю уже вышла из больницы.
— Мне тоже сначала так говорили, но вот задерживают. Говорят, что анализы какие-то не те. Кормят фигово, зато таблетками пичкают почем зря. Впрочем, тебе все это еще предстоит.
— Спасибо, утешили, — слегка усмехнулась я.
— Ой, я что-то перебрала со своими жалобами. Извини. Просто лежать одной скучно, а когда подумаешь, сколько еще дел надо было сделать на работе, то просто тошно остановится.
---
1) "Ежик резиновый шел и насвистывал дырочкой в правом боку", Песня "Резиновый ежик" на стихи Ю. Мориц
38
Так вас тошнит не от оставшихся дел, а от болезни, — я решила не оставаться в долгу. — Как тошнить перестанет, так, значит, выздоровели и можно на работу. А то еще может тошнить от беременности.
— Заткнись лейтенант, а то у меня от смеха швы разойдутся. Ну ты и язва. Дал мне бог соседку.
Но меня уже понесло.
— Если хотите, могу рассказать интересную историю как раз про аппендицит. Только обещайте не хихикать.
Зоя чуть-чуть помолчала. Потом сказала.
— Давай свою историю.
И тут медленно, с передышками, так как все-таки было больно, я рассказала историю, которая случилась с одним приятелем моего дедули — человеком настолько оригинальным, что я уверена в правдивости этой истории.
— Один наш знакомый, преподаватель педагогического института, назовем его Б., почувствовал, как и вы, проблемы с животом. Тогда он позвонил своей хорошей знакомой — преподавательнице медицинского института. Назовем ее С. Та сообразила, что это может быть, и велела немедленно приехать. Б. приехал как раз к тому моменту, когда у С. была группа студентов. С. его осмотрела и поставила диагноз: аппендицит. После этого обратилась к студентам: "Сейчас у нас будет внеплановая лабораторная работа на тему "Операция по удалению аппендикса". Б. погрузили на каталку, и вся группа дружно покатила его в операционную. Там его уложили на стол и началось. С. командует: "Шприц". Поднимается рука: "Можно я"? "Можно". "Скальпель". "А можно я", "Можно". И так всю операцию. По словам Б., как только ему отрезали аппендикс, он сразу почувствовал заметное облегчение и почти пришел в норму. Студенты под началом С. стали зашивать ему живот, и Б. не нашел ничего умнее, как сказать, что сейчас у них идут курсы кройки и шитья. Тут С. рявкнула, чтобы он заткнулся. Наконец, все зашили, и С. сказала, что теперь надо больного переложить на каталку. Б. настолько хорошо и бодро себя чувствовал, что сказал, что не надо перекладывать, что он сам спрыгнет и… спрыгнул. На его счастье студенты были к этому готовы и успели его перехватить. А то могло кончиться плохо. Через неделю Б. выписали. При выписке С. ему объяснила, что подобные выходки под наркозом для врачей не редкость. Такая вот история.1)
Зоя внимательно выслушала эту историю, а потом сказала.
— Знаешь, Аня. Не рассказывай больше мне таких историй, а то швы у меня точно разойдутся. И, вообще, я подозреваю, что от твоих историй и здоровый человек может животики надорвать, или, по крайней мере, подавиться. А может тебя нарочно ко мне подселили, чтобы меня уморить?
— Кто это хочет уморить моего лучшего сотрудника?
С этим словами в комнату вошел какой-то мужик невысокого роста в халате, накинутом на форму. От быстрой ходьбы халат немного распахнулся, и я увидела на петлице два золотистых ромба старшего майора НКВД.
— Да вот, Паша, — стала ябедничать на меня Зоя. — Я только три дня после операции, а тут подселили лейтенанта, которая все время рассказывает смешные истории. У меня от смеха швы вот-вот разойдутся. И не увидишь ты больше своего сотрудника.
— Ничего. Зоенька. Не бойся. Смех улучшает настроение и прибавляет здоровье, — взял меня под защиту старший майор. — Поэтому полагаю, что, на самом деле, к тебе подселили коллегу для поднятия жизненного тонуса. Наши доктора — они хитрые. Если что не могут сделать напрямую, то пытаются действовать в обход. Как тебя зовут, красавица?
Это уже ко мне.
— Лейтенант ГБ Анна Северова, товарищ старший майор. Оперуполномоченный Гродненского райотдела ГБ.
— Так вот, кто моим орлам пару месяцев назад дорогу перебежал. Зоя, — обратился старший майор к моей соседке, — именно эта девица-красавица сумела найти бумаги, за которыми охотился мой отдел. Ну-ка, товарищ Северова, сознавайся, как тебе это удалось, а то из отчета, как всегда толком ничего не понять.
— Чисто случайно, товарищ старший майор. Во время обыска у одного мужика обнаружили имущество, которое явно ему не принадлежало. Я решила, что не все нам удалось найти, и еще подумала, что может он что-нибудь прихватил не сильно для себя нужное, а просто так, из крестьянской прижимистости. Вот наобум и потребовала отдать бумаги, а он вдруг взял и отдал. Полагаю, что он, вместе с бумагами и деньги прихватил, но я, с учетом перспективы, деньги решила с него не требовать.
— Вот, Зоя, видишь. Точно наш человек. Быстро сориентировалась и при этом подумала о перспективе. Ты сейчас у кого служишь, Анна Северова?
— Вообще-то до ранения я была порученцем у генерала армии Жукова, а теперь не знаю. Сначала надо выздороветь.
Видно, что мои слова о работе порученцем у Жукова несколько озадачили старшего майора. Он хмыкнул и ничего на это не сказал, но уверена, что взял мои слова на заметку. Потом он повернулся к Зое, помог ей встать, и они вышли в коридор. Я, наконец, смогла улечься поудобнее и задремать. Проснулась я только к обеду. Сделала пару вздохов — боль осталась, но стала несколько глуше и терпимее. И дырочка уже так не дергает. Значит, помогает мазь. Может и ребро быстрее заживет. На обед был протертый морковный суп, что-то такое из мяса (я вспомнила, что папуля про такие блюда говорил, что они из жеваного кем-то мяса) с жиденьким картофельным пюре и кисель. Кисель был очень вкусным. Я это все уплетала, а Зоя с завистью на меня смотрела. Она пока еще на самой жесткой диете. Мяса ей вообще не дали. Только пюре и чай. После обеда я сыто вздохнула и не удержалась от вопроса.
— Зоя, скажи, пожалуйста, а кто был этот старший майор?
— Это, Аня, один из заместителей товарища Берии, Павел Анатольевич Судоплатов. А что, понравился?
— Дело не в том, понравился или нет. Просто мне показалось, что он хочет меня к себе забрать.
— Если хочет, то, скорее всего, заберет. Полномочий у него на это достаточно.
Я на это ничего не ответила, но подумала, что насчет полномочий бабушка надвое сказала. Впрочем, нужно будет узнать, чем именно сейчас занимаются люди старшего майора Судоплатова.
---
1) Действительная история, рассказанная автору профессором Б.
39
Три дня врачи измывались надо мной, Мне даже показалось, что они никак не могли понять почему, несмотря на все их старания, процесс заживления идет вполне успешно. Но, в конце концов, они просто приняли как факт, что шкура на мне зарастает, как на собаке. Вот только с ребром проблемы оставались. Оно тоже заживало, но гораздо медленнее, чем я хотела, и это существенно ограничивало меня в движении. Говорить я уже могла нормально, но стоило чихнуть или закашляться — сразу кошмар. Меня перевели на нормальный режим питания, да и само питание стало лучше. А в перерывах между едой и процедурами я прогуливалась по небольшому парку, в котором находился наш госпиталь. Мне страшно хотелось узнать, где мы находимся, но терпела, решив, что это не к спеху. Часто гуляла вместе с Зоей. К сожалению, нам с Зоей трудно было найти темы для разговора. Дело в том, что о своей работе по вполне понятным причинам ни ей, ни мне говорить было нельзя. А о чем тогда говорить? О мужиках? Как я поняла, ее муж тоже работал в НКВД, поэтому и эта тема оказалась практически под запретом. Зоя была театралкой, но тут я полный пас. Нет, кое-какие спектакли я, конечно, смотрела, только была одна загвоздка — эти спектакли были существенно послевоенного производства. В шахматы Зоя не играла, поэтому это тоже не было предмета для обсуждения. Так что в осадке остались только кулинария и тряпки. Тут я предоставляла слово Зое, а сама только слушала, иногда вставляя реплики. Зоя быстро это поняла и, кажется, стала задумываться, кто я вообще такая. Пришлось немного раскрыться и заявить, что полностью мою биографию знает только товарищ Берия, который запретил мне ее рассказывать.