Поскольку немцы в преддверии собственного наступления отвели часть дивизий с передовой для отдыха и пополнения, то оставшимся на фронте частям пришлось туго. Советским стрелковым дивизиям за три дня боев удалось на ряде участков вклиниться в немецкую оборону. Для парирования командованию 17-й полевой армии пришлось двинуть в бой спешно пополненные резервные дивизии, предназначавшиеся для грядущего наступления. Командование Южного фронта, в свою очередь, бросило в прорыв танковые корпуса, стремясь развить первоначальный успех и отсечь ростовскую группировку немцев. Бои закипели с новой силой, а германское командование оказалось перед выбором: изменить план операции в большой излучине или отложить начало его исполнения до ликвидации возникшего локального кризиса под Ростовом.
Генерал-полковник Манштейн – новый командующий группой армий «Юг» – ждать не хотел. Этот невероятно амбициозный и напористый штабист, чья многообещающая карьера в ОКХ оборвалась в 39-м году в связи с отставкой его покровителя – тогдашнего начальника штаба сухопутных войск Людвига Бека, сумел проложить себе дорогу на самый верх, перебравшись со штабных на командные должности. Его карьера резко пошла в гору в 41-м году. Тогда, командуя LVI моторизованным корпусом 3-й танковой группы Гота, он шел от успеха к успеху. Именно его корпус захватил Минск, замкнув кольцо окружения вокруг армий Западного фронта. Он же разгромил под Сенно элитный московский механизированный корпус, в котором служил сын самого Сталина. Затем были новые победы под Смоленском и Шлиссельбургом, где была замкнута блокадная линия Петербурга. Признанием этих успехов стали дубовые листья к Рыцарскому кресту, звание генерал-полковника и назначение на должность командующего 11-й полевой армией.
Под его командой 11-я армия поучаствовала в разгроме Южного фронта под Мелитополем, а затем, прорвав ишуньский оборонительный рубеж, ворвалась в Крым, сбросив в Керченский пролив остатки советской 51-й армии и заставив капитулировать только что эвакуированную из Одессы Приморскую армию. А потом противники кончились – кругом простиралось Черное море. Десантироваться на Кубань было не на чем, и корпуса 11-й армии стали один за другим отправлять под Ростов, где развернулись ожесточенные бои с прибывшими с Кавказа свежими советскими частями. Манштейн, сидя в Крыму, вдали от основных событий, заскучал.
Но тут в его карьеру опять вмешался случай – командующий группой армий «Юг» фельдмаршал Рейхенау, лишь пару месяцев назад вступивший на этот долгожданный пост, скоропостижно скончался от инфаркта, несмотря на то что ранее отличался отменным здоровьем. Как известно, одного таланта может оказаться недостаточно для успешной карьеры. Нужна еще и удача. Манштейну повезло – он оказался под рукой и был единственным командармом, чья армия не была в данный момент активно задействована на фронте. В результате в январе 42-го года он, обойдя многих командующих, обладавших куда большим опытом руководства на армейском уровне, взлетел из захолустного Крыма на вершины командования, возглавив одну из самых мощных групп армий.
Удача не покинула его и здесь – в то время, как на северном и центральном участках Восточного фронта немцы перешли к обороне, на юге готовилось новое грандиозное наступление. А значит, был шанс на новые награды и повышения – до вожделенного маршальского жезла оставался один шаг. И вот накануне решающего удара русские решили его упредить! Эрих фон Манштейн не собирался терпеть такое свинство. Не для того он тщательно собирал ударную группировку, скрывая ее от разведки противника всеми доступными методами, чтобы теперь раздергивать ее ради залатывания локальных брешей в обороне в угоду не слишком расторопному командованию на местах. Решительно отвергнув все сомнения, высказанные ОКХ, Манштейн, пользуясь тем, что до 1 июня разделение южного крыла на две группы армий еще не было официально оформлено и проблемный ростовский участок все еще находился в его ведении, заверил Гитлера в том, что переносить наступление не имеет смысла – стратегический успех в большой излучине сразу изменит обстановку, многократно окупив все временные трудности. Дальнейшие события показали, что, как и в 40-м году, когда решалась судьба западной кампании, Манштейн вновь оказался прав в своем споре с осторожничавшим ОКХ.
И вот теперь бесконечные колонны танковой армии Гота рвутся на юг, широко разливаясь по зеленеющим донским степям, как река в половодье. Ганс и его рота – крохотная частица бронированного потока – тоже продвигались вперед. Уже остались позади Острогожск, Россошь и Кантемировка – маленькие, похожие друг на друга городки посреди бескрайнего моря полей и степей. Отгремели бои первых, самых жарких дней наступления, когда спохватившееся советское командование лихорадочно бросало в бой резервные танковые корпуса, стремясь остановить неудержимый натиск бронированной армады Гота. Напрасные надежды! Несколоченные советские танковые корпуса, уступавшие к тому же в боевой мощи любой из противостоящих им немецких танковых дивизий, сгорали в скоротечных маневренных боях, как свечки.
На руках у немцев снова, как и год назад, были все козыри: инициатива, связь, отлаженное взаимодействие, эффективная поддержка с воздуха… Рихтгоффен не зря считался лучшим специалистом люфтваффе по поддержке наземных операций – под его руководством взаимодействие пикировщиков и ябо[30] с наступающими танковыми частями достигло невиданной четкости и слаженности. Немецкие разведчики-корректировщики висели над полем боя постоянно, отслеживая малейшие изменения в ситуации и своевременно информируя соответствующее начальство, а орды ударных самолетов, сменяя друг друга, вносили роковое опустошение в движущиеся по голой степи колонны советских войск.
Ветераны из 53-й, 52-й и 27-й и новички из только что прибывших на фронт 4-й и 6-й истребительных эскадр расчистили небо над Доном, позволив бомберам безнаказанно вершить свое кровавое дело. Близко расположенные аэродромы позволяли тратить на боевой вылет минимум времени, безлесная степь не давала потенциальным целям никаких укрытий, долгие июньские дни и отличная сухая погода позволяли совершать до 5–6 вылетов в день – идеальные условия для эффективной боевой работы. И с первых же дней немецкого наступления советские войска прочувствовали это в полной мере. Широкое междуречье Дона и Донца получило у немецких пилотов ироничное прозвище «бомбовой аллеи», но оказавшимся там войскам Юго-Западного и Южного фронтов было не до смеха.
Через три дня после Гота – 1 июня стартовала 4-я танковая армия Гепнера – козырной туз, скрытно переброшенный немцами с центрального направления в Донбасс. Этот второй удар, нанесенный от Каменск-Шахтинского на восток, вдоль дороги на Сталинград, прорвал центр Южного фронта и окончательно сломал хребет советской обороны западнее Дона.
Ганс в такие нюансы не вникал, но общую обстановку чувствовал хорошо. И эта самая обстановка сильно напоминала прошлогодние победоносные бои под Уманью и восточнее Киева, что не могло не радовать. Собственно, Ганс и радовался, развалившись в своей прямо-таки роскошной по военным меркам штабной машине связи на базе среднего бронетранспортера в жиденькой тени от масксети, натянутой на рамной антенне над головой. Самоходки его роты рвали гусеницами землю впереди, сзади переваливались на ухабах грузовики ротного «обоза», где-то там же был и Баллак. Вот уж кому работенки в последнее время было хоть отбавляй! Но «маленький унтер» справлялся – его стараниями поломанные на марше машины и самоходки с завидным постоянством возвращались в строй.
А боевых потерь в роте пока и вовсе не было. Да и откуда им взяться, если боев-то было всего два? Первый раз поучаствовали в отбитии танковой атаки, расстреляв из засады, грамотно устроенной Гансом на выезде из какого-то безымянного хутора, 5 русских танков. Правда, еще 9 успели смыться, но радости от первой победы это никому не испортило. А во второй раз и вовсе все свелось к расстрелу автоколонны на дороге. Даже боем не назовешь – скорее стрельба по мишеням. Дивизия вырвалась на оперативный простор и теперь скользила по глубоким тылам советских фронтов, не встречая адекватного сопротивления – противотанковому дивизиону просто не находилось соответствующих целей. Так что пока все шло лучше не придумаешь.
Вот и этот день клонился к вечеру, так и не принеся никаких неприятностей. Нойнер уже мысленно прикидывал, как лучше расположиться на ночлег, когда требовательный вызов по радиостанции дальней связи внес в эти радужные планы свои коррективы. Бохман с ходу огорошил новостью: дивизиону в целом и следующей в авангарде самоходной роте в частности следует повернуть на запад и двигаться навстречу отступающим с Донца русским войскам. Дальше следовали уточняющие инструкции.
Вот и этот день клонился к вечеру, так и не принеся никаких неприятностей. Нойнер уже мысленно прикидывал, как лучше расположиться на ночлег, когда требовательный вызов по радиостанции дальней связи внес в эти радужные планы свои коррективы. Бохман с ходу огорошил новостью: дивизиону в целом и следующей в авангарде самоходной роте в частности следует повернуть на запад и двигаться навстречу отступающим с Донца русским войскам. Дальше следовали уточняющие инструкции.
Выслушав все это непотребство, Ганс полез в свой планшет. Поколдовав над извлеченной картой и полученной радиограммой пару минут, отложил карандаш и задумчиво почесал щеку.
– Мнда. Похоже, спокойная жизнь кончилась – завтра будет жарко! Йохан, передай по колонне приказ остановиться. Командиров взводов – сюда!
Через пару минут после того, как радист передал сигнал, к замершему штабному БТРу, борт которого был украшен белой надписью «KiTi» (таким нехитрым способом Ганс решил увековечить свои приятные воспоминания о Кристине Терезе), подтянулись все младшие командиры роты. Взводные два и три (бывшие ближе всех в колонне) прибежали пешком, Эмиль примчался из «обоза» на своем любимом «ковшике», а Швайнштайгер, назначенный комвзвода 1, подрулил на своей самоходке и лихо сиганул через борт БТРа прямо со своего командирского места, не снимая модных темных очков с зеркальными стеклами – пижон чертов.
Едва все расселись, Ганс расстелил на откидном столике карту с только что нанесенными отметками.
– Итак, камрады, вечерний отдых отменяется. Начинается настоящая работа! Сегодня до наступления темноты мы должны достигнуть Збруево. – Карандаш уперся в мелкую надпись на карте. – Эмиль, как у нас с горючим?
– Запас есть, командир. На одну заправку зверюшкам хватит, а колесные и так пока неплохо залиты.
– Ясно. Тогда так: сейчас остановка на полчаса – осмотреть технику и дозаправиться. Потом – марш. Полевой кухни нам сегодня не видать, поэтому разрешаю вскрыть сухие пайки. Жрать будем на ходу. Выступаем нынешним порядком. Свиненок[31] – в авангарде. В этом Збруево нас должен поджидать первый батальон 2-го полка, но никаких гарантий, так что – повнимательней. Легкую разведку на «Фольксвагенах» – вперед, пусть идут завесой. И не зевать. Все, по местам!
Синие стрелы, изображавшие на штабных картах направления немецких ударов, стали загибаться навстречу друг другу, как крючья, впиваясь все глубже и глубже в группировку «красных». Манштейн сделал еще один шаг к своему маршальскому жезлу.
* * *А Марченко все это время шагал в совсем другом направлении, хотя повышения в звании в итоге тоже не избежал. После того как его бригаду отвели с фронта, Рома и остальные уцелевшие бойцы смогли наконец-то спокойно передохнуть. Вновь стали регулярно появляться горячая пища, время на сон и даже давно забытые походы в баню – жизнь налаживалась! Много ли надо в самом деле человеку, с таким трудом сохранившему самое главное – жизнь? Снаряды не свистят каждые пять минут – уже хорошо, даже замечательно! А тут еще и баня с горячим супом, и каша с американской тушенкой, которая в последнее время начинала играть все более заметную роль в солдатском рационе. Так что Роман был более чем доволен.
Еще больше ему подняли настроение дальнейшие события – командование, в неизъяснимой мудрости своей, не просто отвело бригаду на сотню километров в тыл, а отправило ее аж в Вологду. По меркам второго года войны, это был уже глубокий тыл, со всеми, как говорится, вытекающими. Но высшее командование не угомонилось и после этого! Словно желая разом искупить все свои реальные и мнимые прегрешения перед Марченко, начальство в лице командира бригады буквально засыпало Романа наградами. Сперва было утверждено присвоение ему звания сержанта – Ромины петлицы украсила еще одна пара малиновых треугольников. Затем, абсолютно неожиданно для всего личного состава, состоялось общее построение бригады, на котором какой-то пузатенький генерал-лейтенант, прибывший из штаба армии, толкнул речь и вручил награды тем командирам и красноармейцам, которые уцелели из первого состава бригады и прошли с нею через все зимние бои. Таковых оказалось не так уж и много, и среди этих отличившихся был свежеиспеченный сержант Марченко, грудь которого украсила медаль «За отвагу». Филатову же и вовсе вручили «Красную Звезду».
А вскоре после награждения немногочисленный личный состав бригады был огорошен очередной новостью: их часть будет расформирована! При этом все уцелевшие бойцы и командиры будут влиты не куда-нибудь, а в состав 19-й гвардейской стрелковой дивизии! Марченко, окольными путями узнавший эту новость одним из первых, тут же отправился на поиски старшины, горя желанием поделиться полученными известиями и обсудить вытекающие из них перспективы.
Филатов отыскался на заднем дворе временной казармы их батальона, которая до войны была частью какого-то профтехучилища. Митрич был занят тем, что придирчиво рассматривал свои сапоги, только что тщательно вымытые и начищенные, но тем не менее выглядящие довольно жалко – несколько месяцев, в течение которых старшина попеременно месил ими то снег, то грязь, не прошли для обуви даром. За этим глубокомысленным занятием его и застал Роман.
– Здорово, орденоносец! Что, обувка каши просит?
– Здорово, коль не шутишь. Просит, зараза. Это ж ты, прощелыга, вечно себе что-то достаешь, а мы люди простые – что выдали, то и носим.
Рома пожал плечами:
– Хочешь жить – умей вертеться! Я, между прочим, свои последние сапоги с убитого лейтенанта снял, а тебе кто не давал?
Старшина задумчиво поскреб щеку и выдал:
– Не по-людски это, мертвых обирать… Да и размера подходящего не попалось… Тебе хорошо – в твоем сорок втором половина армии ходит, а мой сорок пятый еще попробуй найди!
Марченко ухмыльнулся:
– Вот чтоб ты без меня делал, а? Ладно, будут тебе новые сапоги. Скоро! Да не грязедавы какие-нибудь яловые, а хромовые!
Филатов оторвался от созерцания своих сапог и окинул скалящегося Романа задумчивым взглядом:
– Я тебя, прохвоста, как облупленного изучил – не станешь ты такими вещами шутить. Со мной не станешь. Так что говори, что разузнал. И если вдруг окажется, что ты все же пошутил, то я тебя, паразита, мигом определю в хозкоманду, что вечерком на станцию отправляется – там как раз на погрузку угля такие веселые нужны!
Не переставая ухмыляться, Ромка благодушно отмахнулся от страшных угроз и, как ни в чем не бывало, продолжил:
– Да ладно тебе, Митрич, расслабься – все по-честному. Я тут писаря нашего разговорил, из штаба бригады… В общем, расформировывают нас, такие дела.
– Тааак. Расформировывают – понятно. У нас в роте сорок человек, на весь батальон двух сотен не наберется, с писарями и прочими ездовыми. В бригаде – меньше тысячи. Не соединение, а слезы одни. Только при чем тут мои сапоги?!
– А при том, что расформировывают нас не просто так. Все, что от нашей бригады осталось, вольют в 19-ю стрелковую, да не простую, а гвардейскую. Так-то!
– Интересно девки пляшут! Это что ж получается: мы теперь гвардией станем?
– Истину глаголешь, Митрич! И мнится мне в этом глубокий смысл: не иначе как командование наше прознало про беду твою и решило пособить. Чай, в гвардии вещевое довольствие получше будет, да и зарплата вдвое от нашей. Так что крути дырку скорее, бо значок на грудь цеплять будет некуда. А за сапоги не волнуйся – будут! Не допустит советская гвардия, чтобы такой геройский старшина без сапог остался!
Глава 6 Сталинград
Май и июнь 42-го года выдались жаркими во всех отношениях. Весенние грозы отгремели быстро – ничего похожего на ливни 41-го, вызвавшие настоящий потоп в Юго-Восточной и Восточной Европе, не было и в помине. Зато «военные грозы» бушевали с неослабевающей яростью. В донских степях бурлил очередной «котел», на этот раз с центром в шахтерском городке с совсем не русским названием Миллерово. На Тихом океане маневрировали авианосные и крейсерские соединения, стремясь расчистить дорогу десантным флотилиям. 8-я британская армия, сумевшая таки в середине мая с третьей попытки сдвинуть франко-итальянские войска с линии Марет, готовилась к наступлению на новую оборонительную полосу, созданную войсками «Оси» южнее Туниса. Британское бомбардировочное командование решило активизировать воздушную войну в Европе, для чего организовало первый налет на Германию сразу тысячи бомбардировщиков. Целью «соединения тысяча» был выбран Кельн, на который в ночь на 30 мая было сброшено 1455 тонн бомб, вызвавших многочисленные разрушения и пожары в центральной части города.