В дверь поскреблись, просунулась голова фельдфебеля.
— Ваше превосходительство! Прибыл ротмистр Климович.
— Зовите! Зовите! — генерал вскочил с кровати, развалив подушечную башню, и сделал несколько нетерпеливых шагов от стены к стене комнатки.
Климович, исполняющий обязанности начальника разведки дивизии взамен убитого полковника Волынского, вошел бодро, козырнул, но ничего сразу не сказал, кашлянул, будто в сомнении.
— Ну что там, Григорий Сергеевич? — Суханов не мог понять по глазам ротмистра, чего ожидать от доклада, а ведь это было самое важное сейчас. — Суда… есть?
— Ну… как бы вам сказать… Суханов топнул раздраженно.
— Не узнаю вас, ротмистр! Вы солдат или баба? Или меня принимаете за институтку? Рапортуйте! Есть суда?
— Никак нет, ваше превосходительство! — вытянулся Климович. — Судов нет!
«Господи, в руки твоя…» — подумал Суханов, серея лицом.
— Но есть кое-что другое, — неожиданно добавил разведчик.
— Что же? Корыта? Кадушки?
— Кхм… — Климович переминался с ноги на ногу. — Местный житель доктор Горошин утверждает, что обнаружил в пещере под Карадагом тайный склад транспортных средств…
— Ну и что там? Паровозы? Автомобили?
— Никак нет, ваше превосходительство. Летательные аппараты.
Поручик Грызлов первым выбрался на простор из теснин подземного коридора. Заключительный участок пути пришлось преодолевать ползком, поэтому сначала он не увидел ничего, кроме мерцания зеленоватой мглы, затянувшей все вокруг. Но, едва поднявшись на ноги, Грызлов будто из облака вынырнул. Он оглядел открывшееся перед ним пространство огромной пещеры и медленно стянул с головы шапку.
— Миша! Мишка! Где ты там?
Прапорщик Шабалин вынырнул рядом, крутнул туда-сюда головой и только тихо присвистнул.
— Что же это такое, господа? — подал голос Фогель. — Неужели спасение?
— Хотел бы я знать, как можно спастись посредством этих… этих… — Грызлов поднял указующий палец, но сейчас же опустил, чтобы скрыть дрожь.
— Доктор говорил, они летают, — юнкер обводил пещеру большими детскими глазами.
— Куда летают?! — Поручик вытер шапкой потное лицо. — Из пушки на Луну?
— Да хоть бы и на Луну! — голос Фогеля звенел восторгом. — Какое нам дело?
— В самом деле, — едва слышно прошептал Шабалин. — Теперь уж нам без разницы…
В сумерках к тому самому месту, где целый день лежал на соломе секретный дозор поручика Грызлова, подъехали всадники. Никто не мешал им открыто гарцевать в виду моря и скал, никто не открывал беглого огня, не частили пулеметы, завидев красные звезды на шлемах всадников и на папахе их усатого командира.
Но не радовало красного командира молчание пулеметов. Сердит был товарищ Кирпотин, комбриг Первой Конной. За восемь лет походов хорошо выучил Степан Анисимыч хитрую военную азбуку: если прижатый к стенке противник молчит, не огрызается, — значит, не ты его прижал, а он тебя. Это и Яшке-ординарцу понятно. То-то он, пострел, хмурит белобрысые брови и следом за командиром шарит беспокойными глазами по морю впереди и по горам в тылу.
— А ну, Яша, побеги до Тищенки, — сказал комбриг. — Пускай он, сукин сын, явится!
— Да вон он сам бегит! — отвечал глазастый Яшка.
Из-за белых домиков, еле видных в гуще черных ветвей, показались, один за другим, пятеро верховых.
Яшка свистнул в четыре пальца и, приподнявшись на стременах, помахал шапкой. Верховые взяли в галоп, подлетели на махах. Кони заплясали на месте, не желая стоять смирно.
— Товарищу комбриг… — начал было Тищенко, командир развед-эскадрона.
— Суханов где? — оборвал его Кирпотин. Комэск повесил чубарую голову.
— Нема…
— В трибунал пойдешь! — отрезал комбриг.
— Воля твоя, Степан Анисимыч, — Тищенко упрямо тряхнул чубом. — Хоть сам расстреляй. А только моей вины тут нема. Що ж я на конях за им поплыву? Матросики генерала упустили, а Тищенку — под трибунал…
— Ты брось это, товарищ дорогой, — Кирпотин мрачно глядел мимо комэска. — Не ровен час, и правда, попадешь под горячую руку… Мимо братишек мышь не проскочит! Вон они коптят! — Кирпотин вытянул руку в сторону моря, где полосами стлались по воде дымы катеров. — Да ты не сам ли докладывал, что у белых ни ялика малого не осталось? Не могла дивизия морем уйти!
— Что ж они, вознеслись, что ли?! — Тищенко плюнул с досады.
— Вот и разведаешь, когда к стенке поставят.
Степан Анисимыч поводил вверх-вниз стрельчатым усом, что означало у него юмористическую усмешку. Он хотел и еще что-нибудь прибавить, но не успел.
Клочковатый раскатистый грохот прилетел вдруг со стороны моря, отряхнув иней с ветвей мерзлого сада. Кони прянули было прочь, но, приученные к дисциплине и войне, остановились.
— М-мать! — только и сказал комбриг, давясь буквами.
Он сердито глядел на белую дымную полосу, необъяснимо протянувшуюся от моря к небу.
— Это чего? — детским растерянным голосом спросил Яшка. Сейчас же из воды под самой горой ударила еще одна струя. Она тянулась за черным продолговатым снарядом, быстро уходящим в небо. Снова грохнуло и заревело, уж не переставая. Один за другим из-под жирного карадагского гребешка вырывались похожие на баклажаны снаряды и буравили воздух округлыми лбами.
— В кого стреляют-то? — прокричал замкомандира Звягин, но его не услышали.
— Аэропланы такие, что ли? — задумчиво пробормотал Тищенко. Комиссар бригады товарищ Кошман отчаянно тер очки рукавом.
— Несомненно, это извержение! — кричал он, слепо щурясь на дымы. — Вулкан проснулся!
Кирпотин молчал. А черные баклажаны размером с добрый паровоз все выскакивали из-под горы и растворялись в небесном зените.
— Уходит, сволочь… — с ненавистью прошептал комбриг. — Тищенко!
Он толкнул разведчика в плечо.
— Га? — рассеянно отозвался тот, глядя в небо.
— Сыщи мне ход под гору! — прокричал ему в ухо Кирпотин. — Расстреляю, как бог свят! Землю рой! Должон быть лаз! — и хлестнул нагайкой Тищенкова коня.
Тот взвился на дыбы, будто хотел полететь за ревущими снарядами, но поскакал не вверх, а вниз, к морю. За ним, нагоняя, пустился весь разведэскадрон.
Час спустя дымные столбы без следа растаяли в ветреном небе. Кирпотин сидел за столом в том самом доме, где генерал Суханов слушал странные речи доктора Горошина. Командир Беспощадной бригады сердито чертил по карте прокопченным ногтем и кричал на неповинного спеца — начштаба.
— Докладывать-то мне что?! Бумажная твоя душа! Командарм у аппарата ждет, спрашивает, где противник! А я что отвечу?
Спец, обиженно дрожа пенсне, пожимал плечами.
— Формально выражаясь… — начал было он, но комбриг только махнул на него большой, как сковорода, крестьянской ладонью.
— Вот посажу на коня да пошлю тебя самого с докладом! Послушаешь, как там будут выражаться — формально или по матери! Расстрелять, скажут, сукина сына — и все выражения!
Начштаба сокрушенно качал головой.
— Не пойму я вас, Степан Анисимович. Отступаешь — расстрелять. Наступаешь — опять расстрелять! Что же это, извините, за логика?
— Очень даже правильная логика! — Кирпотин грохнул кулаком по столу. — Наша, пролетарская! Извести всю вашу породу мироедскую под корень! Все равно толку с тебя, что с мерина приплоду. Академию закончил, а телеграммы составить не можешь!
Начштаба совсем загрустил.
К его счастью, в этот самый момент распахнулась дверь, и в горницу влетел кипящий от новостей Тищенко.
— Товарищу комбриг! Пымали одного! У ёго там, пид горою, циле депо этих, як их… Чи паровозив, чи шо…
Размеры пещеры пугали. Каждый, кто входил сюда, сейчас же задирал голову и с опаской глядел на мерцающий потолок. Страшно было представить, что этот необъятный свод удерживает на себе всю каменную громаду Карадага. В зеленоватом светящемся тумане проступали громоздкие тени. Огромные, этажа в три высотой, летательные аппараты выстроились улицей. Черные, почти цилиндрической формы, они действительно напоминали паровозы, поставленные на попа.
— Мать честная! — не удержался комбриг. — Да тут флотилия целая! А месту, месту-то сколько!
Он так отчаянно вертел головой, что чуть не запнулся обо что-то. Из горбатой кучи, внахлест укрытой шинелями, торчала босая нога.
— Это что? — спросил Кирпотин.
— Офицера, — доложил Тищенко. — Хотилы пидорвать усе, шо осталося, да мои хлопцы их поризалы…
— Поризалы! — комбриг зло пнул торчащую из-под шинели ногу. — А повезет кто?
— Куды повезет? — не понял разведчик.
— В догон, куда еще? Или ты Серка своего расседлаешь, а седелку на колбасу эту навьючишь? — комбриг подошел к одному из снарядов и похлопал по теплому боку. — Тут знающий человек нужон. Машинист, а то и не один. С кочегаром.
— В догон, куда еще? Или ты Серка своего расседлаешь, а седелку на колбасу эту навьючишь? — комбриг подошел к одному из снарядов и похлопал по теплому боку. — Тут знающий человек нужон. Машинист, а то и не один. С кочегаром.
— Есть машинист! — оживился Тищенко. — Як же! Самый наиглавнийший у их! Тильки мовчит, собака!
— Как, то есть, молчит?! — возмутился Кирпотин. — Спроси как следует! Ты соображаешь, чего они с такими аэропланами натворить могут?! — усы Степана Анисимовича гневно зашевелились. — А если возвернутся сейчас, да бомбами?!
— У них нет бомб, — сильный, раскатистый голос грянул вдруг на всю пещеру, заглушив последние слова комбрига.
— Это еще что? — удивился Кирпотин.
— Ты дывысь! Заговорил! — Тищенко радостно замахал руками. — А ну, ведить его до нас, хлопцы!
И, повернувшись к комбригу, пояснил:
— Це ж вин и е! Машинист!
— Хм… машинист… — Степан Анисимович скептически прищурился на седую гриву и буйно всклокоченную бороду доктора Горошина. — Да это поп какой-то, а не машинист… Кто таков?
Голос комбрига был суров, но сам он несколько отодвинулся при приближении доктора, хотя руки того были связаны за спиной.
— У них нет бомб, — повторил Горошин, пропустив мимо ушей вопрос комбрига. — И они не вернутся. Их ждут вечные скитания среди звезд.
— Поп и есть! — рассердился комбриг. — Ты кого мне привел, сволочь?!
Он сгреб Тищенко за грудки и как следует встряхнул.
— Та шо вы, Степан Анисимович! — хрипел придушенный комэск. — Я ж сам бачив, як вин офицеров у ту бочку сажав! Та ще и наказував, як пары разводить! От лопни мои глаза!
Кирпотин повернулся к пленному.
— Можешь управлять?
Горошин молчал. Неверный зеленоватый свет вычертил в пещерных сумерках надменный профиль в косматом облаке волос.
— Ты не отворачивайся, отец, — кротко посоветовал комбриг. — У меня контрразведки нет, но аллилую петь я и не таких святителей заставлял. Говори добром, можешь машиной управлять?
Горошин молчал.
— Так, — кивнул Кирпотин. — Вражина, во всей своей классовой озверелости. А ну, ребята, ставь его к стенке!
Красноармейцы, едва доходившие церковными маковками шлемов рослому доктору до плеча, стали прикладами подталкивать его к вороненому боку ближайшего снаряда.
— К матерой стенке ведите! — прикрикнул Кирпотин. — Попортите мне технику!
— Кончать, что ли? — тихо спросил подскочивший откуда-то Яшка.
— Обожди…
Понятливый Яшка кивнул и снова исчез.
Комбриг подошел к снаряду и коснулся теплой брони. Махина возвышалась над головами, будто четвертная бутыль густого черного крымского вина, стоящая посреди рассыпанного по столу гороха. Одной из горошин, подкатившейся к самой бутыли, был он, комбриг Кирпотин.
— Добротно сделано. Ни шва, ни заклепочки. Где ж тут садиться?
— А на другой стороне дира е! — живо доложил Тищенко.
— Ну, пойдем посмотрим…
Яшка любезно проводил доктора до места, приказал бойцам поставить его у шершавой стены подальше от выхода из пещеры, а самим отойти на положенное расстояние и заряжать. Оставшись с пленным наедине, ординарец сочувственно вздохнул.
— Плохи дела твои, отец. Товарищ Кирпотин шутить не любит. У нас ведь это просто — именем революции, и ты уже стучишься в дверь к господу-богу нашему. Ан бога-то и нет! Это товарищ Плеханов на опыте доказал. Очень даже глупо может получиться… Семья есть?
Горошин свирепо покосился на Яшку, но снова ничего не сказал.
«Ага!» — подумал ординарец.
— Надо, надо говорить, папаша, — Яшка дружески похлопал Горошина по плечу. — Нечего семью сиротинить. Никто тебе за это спасибо не скажет. Врангелю — конец! Новая жизнь наступает, а ты в расход просишься.
Он укоризненно покачал головой, будто поучал неразумное дитя, а не гордого седого великана.
— Вон товарищ Кирпотин идет! Давай, отец, крой, как на исповеди! Но доктор Горошин не собирался разговаривать ни с красным командиром, ни с его ординарцем.
— Ну, гляди, тебе видней… — Яшка сплюнул под ноги и пошел навстречу командиру.
— Как он? — тихо спросил Кирпотин.
— Кобенится, гадюка! Но ничего, у меня заговорит!
— Бил?
— Еще нет. Думаю малость постращать. Есть одна зацепочка… Комбриг дернул усом.
— Быстрее стращай! Времени нет! Уйдут белые — своим ходом пущу на небо, догонять! Ты видал, сколько там ручек-штучек, в той машине? Без спеца нам за сто лет не разобраться! Уж на что я машин всяких повидал — и на Путиловском, и на Пресненских мануфактурах спину гнул, — а все равно ни черта лысого не разобрал. Нужен спец.
— Так это мы щас! — Яшка уверенно сдвинул папаху на затылок, подмигнул красноармейцам так, чтоб не видел пленный, и скомандовал:
— Становись! Цельсь! Именем…
— Стойте! — раздался вдруг в глубине пещеры высокий, отчаянно срывающийся голос.
Из зелени тумана выбежала девушка в распахнутой шубке поверх легкого платья. Длинная коса растрепалась, развязавшаяся лента болталась хвостами, расширенные в испуге глаза заплаканы. Но первое, что поразило всех, от комбрига до красноармейца, был не растрепанный вид девушки, а ее красота.
Из-под покрасневших век сверкали влажной зеленью большие, как два моря, глаза. Волосы цвета спелого поля оттеняли южный загар лица. Губы, не знавшие карминов и помад, горели собственным пламенем.
«Ишь какая! — подумал ординарец и невольно разулыбался. — Вот ведь, кабы не война, так и глазом не глянула бы на меня, этакая-то краля! А теперь — совсем другая история. Может, и наш черед пришел…»
— Папа! — крикнула девушка, ловко проскочив между красноармейцами и бросаясь на шею доктору. — Папа! Что они делают?! Ведь ты же ни в чем не виноват! Это ошибка, правда? Скажи им!
Она заглядывала в глаза отца — те же два моря под седой пеной бровей. Она привыкла читать ответы на все вопросы, ныряя в их глубину. Но сейчас они были темны и бездонны…
— Никак дочка, Степан Анисимыч! — радостно шепнул на ухо комбригу Яшка. — Так я и думал, что есть у него якорь на этом свете!
— Вот теперь и побеседуем! — Кирпотин направился к пленному.
— Господи, Катя! — лихорадочно шептал Горошин, покрывая поцелуями глаза, губы, лоб, волосы девушки.
Веревки, стягивающие ему руки за спиной, опасно трещали.
— Зачем же ты пришла?! Что ты наделала, дочь!
— Дочка ваша? — тепло, по-родственному спросил комбриг. Один ус его смотрел вверх, другой вниз, что на этом нетесаном лице должно было изображать улыбку.
— Хорошая девушка. Прямо невеста! А который годок? Катя отвернулась от него, прижавшись лицом к груди отца.
— Послушайте! — взволнованно заговорил Горошин. — Поверьте же мне наконец! Они улетели навсегда! Очень далеко, к звездам. Никакой опасности от них больше быть не может! Они все равно что умерли!
— Кому это все равно? — оборвал его Кирпотин. — Это тебе все равно! А Советской республике не все равно! Ей покою нет, пока жива хоть одна белая гнида! Хоть на звездах, хоть на облацех! Повсюду будем бить ее, до полного искоренения! И ты нам поможешь.
Доктор молчал.
Катя снова заглянула ему в глаза.
— Нет, — произнес Горошин. — Я не стану… Комбриг развел руками.
— Ну, нет, так нет. Придется нам самим за ручки подергать, наудачу.
— Попробуйте, — доктор усмехнулся. — Но это верная смерть.
— Так ведь мы не сами дергать будем, — разулыбался Кирпотин. — Мы вот Катю попросим! — и, обернувшись к конвойным, добавил: — Взять!
Исполнительные красноармейцы, живо закинув винтовки за спину, подскочили к Горошину, чтобы оторвать вцепившуюся в него девушку.
Но тут случилось непредвиденное. Веревка на запястьях доктора вдруг лопнула, издав глухую балалаечную ноту. Мигом освободив руки, Горошин бережно отодвинул дочь и встретил подбежавшего бойца ударом щедро отпущенного ему природой кулака. Красноармеец покатился по земле и остался лежать неподвижно, а доктор, явно знакомый с приемами английского бокса, тут же принял и второго пациента. Тот, хоть и был здоровым деревенским парнем, в кузнице батьке помогал, но устоять на ногах не смог. Жалобно всхлипнув от удара в подвздошье, он лег и стал ловить ртом воздух у самой земли.
— К ракете! — крикнул Горошин, указывая на черные конусы снарядов, торчащие из тумана.
— Стой, сволочь! — затвор клацнул под рукой старшего расстрельной команды.
Горошин не стал смотреть, как в него целятся, а бросился вслед за Катей. Грохот выстрела скакнул от стены к стене пещеры и заглох в тумане.
— Не стрелять! — гаркнул комбриг. — Спец живой нужен! Отсекай его, гада, от машин!
Со всех сторон послышалось сапожное буханье — солдаты отовсюду бежали к снарядам. Но Кате и Максиму Андреевичу удалось опередить всех. Помог туман и поднявшийся переполох. Доктор с дочерью, незамеченные, добежали до ближайшего снаряда.