— Присоединяйтесь к клубу, — сказал он. Я немного знал его: мелкий тренер из одного из северных графств, который временами приезжал на юг, чтобы купить новых лошадей для своих владельцев. Он разбирался в лошадях не хуже любого барышника. Я считал, что его владельцам повезло: он всегда покупал лошадей сам, и им не приходилось тратиться на комиссионные барышникам.
Тренер был не столько пьян, сколько подавлен.
— Ублюдок этот ваш Вик Винсент! — сказал он. — Присоединяйтесь к клубу противников Вика Винсента!
— О чем это вы? — рассеянно спросил заводчик.
— Нет, вы представляете? — спросил тренер, не обращаясь ни к кому конкретно. — Я много лет покупал лошадей для одного владельца. Очень хороших лошадей. И что? Он встречается с Виком Винсентом, и Вик Винсент убеждает его разрешить ему, Вику, купить для него лошадь. И покупает. И что же потом? Потом я тоже покупаю ему лошадь, как всегда. И что же? Этот Винсент жалуется моему владельцу и говорит, что я не должен покупать лошадей, потому что лошадей покупает он, Вик Винсент, и ему за это платят комиссионные. Можете себе представить? Тогда я жалуюсь своему владельцу и прошу, чтобы этот Винсент больше ему лошадей не покупал, потому что я предпочитаю тренировать лошадей, каких сам выбрал, а не тех, которых выбирает для меня этот Винсент. И как вы думаете, что было потом?
Он театрально развел руками, ожидая ответной реплики.
— И что же было потом? — вежливо спросил я.
— Потом мой владелец говорит, что я несправедлив к Вику Винсенту, забирает от меня своих лошадей и передает их другому тренеру, которого посоветовал ему Вик Винсент, и теперь Винсент с тренером вертят им, как хотят, а он этого даже не замечает и думает, что лошадь будет в два раза лучше, если она стоит в два раза дороже.
Заводчик слушал молча, потому что был слишком занят собственными горестями; а я слушал молча, потому что верил каждому слову в этой невероятной истории. Люди, покупающие скаковых лошадей, доверчивее, чем любая пенсионерка, отдающая все свои сбережения любезному коммивояжеру. Люди, покупающие скаковых лошадей, покупают мечты и готовы поверить любому, кто посулит им молочные реки с кисельными берегами. Золотые россыпи находят немногие, но все продолжают искать. Я с улыбкой подумал, что следовало бы организовать «Общество защиты легковерных владельцев». И Константин с Уилтоном Янгом могли бы стать его первыми клиентами.
Заводчик и тренер взяли себе еще выпивки и уселись считать раны. Я оставил их наедине с их печалями, вернулся на аукцион и принялся торговаться за рослого жеребчика, но безуспешно. Жеребчик ушел к Вику Винсенту за сумму, вдвое большую той, что мне разрешили истратить.
В торгах участвовал и Джимини Белл. Я видел, как Вик потом сунул ему десятку и похлопал по плечу. Вот и еще один «легковерный владелец» заплатит Вику вдвое больше, чем следовало бы. Прямо курам на смех!
* * *Однако Вик не был расположен смеяться и шутить. Он поджидал меня на автостоянке.
Не успел я выудить из кармана ключи и отпереть дверцу машины, как в лицо мне ударил свет фонарика.
— Выключи эту штуку к чертовой матери, — сказал я.
Фонарик погас. Проморгавшись, я увидел, что вокруг меня на расстоянии трех шагов стоят человек семь.
Я оглядел их одного за другим. Вик Винсент и рыжий йоркширец Файндейл, Ронни Норт и Джимини Белл. И еще трое, с которыми я тоже каждый день встречался на аукционах.
Все серьезны, как на похоронах.
— Вы что, линчевать меня собрались, что ли? — поинтересовался я.
Никто не засмеялся. Да и мне было не до смеха.
Глава 9
— Мы тебя научим жить, Джонас! — заявил Вик Винсент.
— Вот как?
На стоянке были люди, которые рассаживались по машинам. Докричаться, в принципе, было можно. Я подумал, что в случае чего позову на помощь. Но еще не сейчас.
Все семеро одновременно, как по команде, шагнули вперед. Я стоял, прижавшись спиной к машине, и размышлял о том, как меня достали эти нападения на автостоянках. Может, лучше ездить на электричке?
— Ты будешь делать, как мы скажем, нравится тебе это или нет!
— Нет, не буду.
Они сделали еще шаг вперед и встали передо мной плотной стеной, плечом к плечу, на расстоянии вытянутой руки.
— Смотрите не споткнитесь друг о друга, — сказал я.
Им не понравилось, что я пытаюсь поднять их на смех. На лице Вика отразился гнев, который он до сих пор скрывал. Вряд ли кто-то из его клиентов признал бы сейчас своего доброжелательного кровопийцу. На лбу у него набухла и запульсировала толстая жила.
Йоркширец Файндейл выставил плечо, словно желая преградить Вику путь.
— От тебя больше неприятностей, чем ты стоишь, — сказал он мне. — Запомни раз и навсегда: не вступай в торг, когда мы говорим, что делать этого не следует. Понял?
Вик оттер его локтем. Ему не понравилось, что его подручный вздумал занять место главного громилы.
— Если мы обойдемся с тобой по-плохому, имей в виду, ты сам напросился! — заявил он.
— По-плохому? — переспросил я. — А когда меня огрели по башке в Аскоте — это было по-хорошему?
— Это не мы! — поспешно отрезал Вик и тут же пожалел об этом. Лицо его сделалось непроницаемым, как захлопнутая дверь.
Я обвел глазами стоявших вокруг меня. Некоторые действительно не знали о том, что случилось в Аскоте. Но Вик знал. И Файндейл знал. И Ронни Норт с Джимини Беллом знали...
— Кто это сделал?
— Не твое дело. Но имей в виду — это были еще цветочки. Так что лучше делай, что тебе говорят.
Все они выглядели такими суровыми и насупленными, что я чуть было не рассмеялся. Но когда они внезапно развернулись и молча направились к своим машинам, я обнаружил, что мне уже не смешно. Я остался стоять на месте, жадно глотая морозный воздух зимней ночи. Мысль о том, что группа самых обычных британских граждан обещает избить меня смертным боем, если я не присоединюсь к их нерушимому союзу, казалась мне совершенно идиотской. И все же угроза была нешуточной.
Внезапно мне ужасно захотелось курить.
Машин на стоянке оставалось немного, но соседняя машина, как оказалось, принадлежала Паули Текса.
— Джонас? — окликнул он меня, щурясь в потемках.
— Привет.
— Что, стоишь и куришь?
— Ага.
— Не хочешь заехать ко мне перекусить? Мой обед с Эдди и Марджи, разумеется, отменился сам собой, по молчаливому согласию сторон. Там, где я остановился на эту неделю, меня тоже не ждали. Если я вообще собираюсь есть, почему бы не поесть в компании?
— Ничего против не имею.
Паули остановился в пабе на окраине Ньюмаркета, где подавали поздние обеды специально для тех, кто возвращается с торгов. Уютный бар и столовая были полны знакомых лиц, и говорили о том же, о чем обычно говорят в таких компаниях.
Крепкий, коренастый Паули легко пробрался сквозь толпу. Было в нем нечто такое, что заставляло людей расступаться перед ним, точно воды Красного моря перед Моисеем. Его тотчас обслужили в баре, хотя рядом было много людей, которые ждали дольше, и я видел, что остальные не возмущались, а признавали его превосходство. Интересно, каково это — быть таким Паули, бессознательно источающим ощущение природной силы?
Мы ели копченую лососину и жареного фазана и пили «Шато-0-Бадон» урожая 1970 года. Вино выбирал я — Паули сказал, что американцы перепробовали все французские вина и он не исключение. Хотя он предпочитает бурбон.
— Все эти люди, — сказал он за кофе, указывая на столики, за которыми было полно народу, — тебя вроде как уважают.
— Тебе кажется.
— Да нет, правда.
Он предложил мне сигару из портсигара крокодиловой кожи с золотыми накладками. Сигара была гаванская. Паули глубоко затянулся, вздохнул и сказал, что единственная хорошая вещь, которая есть на Кубе, — это сигары и что теперь, когда в Штатах ввели запрет на экспорт с Кубы, жизнь там не стоит ломаного цента. Паули сказал, что затоварился кубинскими сигарами в Англии и, когда будет уезжать, припрячет в багаже сотенку-другую.
— Там, на автостоянке, ты был немного не в себе, — заметил он.
— Что, правда?
— Те мужики, которые стояли вокруг тебя, когда я вышел из ворот, — они что, твои приятели?
— Деловые партнеры.
Он сочувственно улыбнулся.
— Что, давят на тебя? А я ведь предупреждал!
— Предупреждал, — сказал я и улыбнулся в ответ. Паули взглянул на меня оценивающе.
— Похоже, на тебя не подействовало.
— Не подействовало.
— Ты поосторожней, приятель, — сказал он серьезно. — Вспомни, как тебя огрели в Аскоте.
— Те, что подкатили ко мне сегодня, сказали, что они этого не делали.
— То есть как? — удивился Паули.
— А вот так. Они заткнулись сразу, как это ляпнули. Впрочем, отчасти это действительно так: те люди, которые отобрали у меня Катафалка и пытались украсть Речного Бога, на скачках бывают нечасто. Я их раньше никогда не видел. Но, судя по всему, информацией их снабдили те, кого я видел сегодня.
— В смысле?
— Каждый из них знает часть того, что знали те двое.
— Что именно?
На его решительном лице отражалось внимание и искреннее желание помочь. Я рассказал ему о двухлетке, выбравшемся на шоссе, и о виски Криспина.
Паули был ошеломлен. Я сказал:
— Из тех, кто был сегодня, Джимини Белл знал о моем вывихе — ему не раз случалось видеть мой бандаж в раздевалке, когда мы оба были жокеями. Ронни Норт знал, что я купил Речного Бога, потому что сам мне его продал. Вик Винсент знал, что я держу у себя на конюшне транзитных лошадей. Любой из них мог знать, что у меня брат — алкоголик, я этого не скрываю. Все они были в Аскоте в тот день, когда я купил Катафалка. Разумеется, они при желании вполне могли поделиться информацией. Вся беда в том, что я не понимаю, к чему им это.
Паули аккуратно стряхнул полдюйма пепла, нагоревшего на кончике сигары, помолчал, потом не спеша произнес:
— Я тебе скажу, к чему им это.
— И к чему же?
— Чтобы заставить тебя сдаться.
— Чего? — Я расхохотался. — Да ты, наверно, шутишь!
Он пожал плечами:
— Вполне возможно. Сперва слегка вздуть. Ощутимо, но не настолько, чтобы ты обратился в полицию. Потом наделать пакостей. Петом начать угрожать. Либо ты присоединяешься к нам, либо...
— Так просто? — Я покачал головой:
— Не может быть.
— Почему же?
— Не такая уж я серьезная угроза для них. Зачем бы им так утруждаться?
Он откинулся на спинку стула, улыбаясь сквозь дым своей сигары.
— Слушай, приятель, неужели ты не знаешь золотого правила захватчика? Выбери самого сильного и раздави его. Тогда те, кто послабее, сразу присмиреют.
— Да, конечно, этот Вик хуже татарского нашествия, — согласился я, — но с чего ты взял, что я самый сильный?
— Ты себя недооцениваешь, приятель.
— Не пори ерунды.
Паули покачал головой.
— Я привык выносить суждения. Я сам решаю. Сам покупаю лошадей. Раз — и готово! — Он щелкнул пальцами. — И ошибаюсь я очень редко.
* * *Бродячий цирк покинул Ньюмаркет в субботу после скачек.
К тому времени наши отношения с Виком ухудшились еще больше, хотя, казалось бы, хуже некуда. Он пять раз приказывал мне не принимать участия в торгах. Трое из этих годовиков мне и так были не нужны, а двух других я купил. Шайка ожесточилась настолько, что я всерьез начал избегать пустынных автостоянок.
К субботе Вик предупредил Константина, что я — неподходящая компания для Николя. Константин предупредил Николя, а Николь за ленчем в баре, ухмыляясь, предупредил меня.
Уилтон Янг приобрел еще трех годовичков за астрономические суммы. Файндейл сиял.
Константин делал вид, что его это ничуть не трогает, и сильно повеселел, когда его лошадь обошла лошадь Уилтона Янга в скачках на приз Цесаревича.
Эдди Инграм изъявил желание взять кобылку от Он-Сафари: он независимо от меня выяснил, что она в порядке, — но я уже успел сплавить ее другому клиенту и, увы, не испытал ни малейшего сожаления, сообщая об этом Эдди.
Так что с деловой точки зрения эта неделя была для меня на редкость удачной, несмотря на все угрозы Вика. И тем не менее, выехав на магистраль А-11, ведущую к Лондону, я вздохнул с облегчением.
Облегчение длилось недолго. Ровно до тех пор, пока я не свернул к деревне.
Деревня стояла на ушах. Все жители выбежали из домов, и улица была запружена машинами, велосипедами, детскими колясками и ребятней. Было десять минут девятого. Причина суматохи была ясна: впереди на фоне ночного неба полыхало зарево пожара. И я сразу понял, что это горит мой дом.
Подъехать туда на машине было невозможно. Я вылез и пошел дальше пешком. Казалось, все до единого жители деревни, включая инвалидов в колясках, устремились туда же. Чем ближе я подходил, тем труднее становилось пробиваться через толпу. Толпу сдерживал переносной барьер, поставленный поперек ворот. Я протиснулся мимо него, и деловитый пожарник тут же приказал мне убираться вон.
— Это же мой дом, блин! — немногим вежливей возразил я. — Я только что приехал!
— А-а, — он ненадолго задумался. — Ветер мешает. Но мы делаем, что можем.
Я огляделся и понял, что он имеет в виду.
Конюшня полыхала. Ее было уже не спасти. Она целиком была охвачена ярко-оранжевым пламенем. Языки огня выстреливали высоко над крышей, ревя и грохоча, точно гром и молния, которые смешивают вместе в каком-то дьявольском миксере. Жара стояла страшная. Повсюду клубился дым и ел глаза. Это было похоже на гигантский костер. Присмотревшись, я увидел, при чем тут ветер. Ветер нес снопы искр в сторону все еще темного силуэта дома.
Половина пожарных тушили конюшню. Остальные, столпившись спина к спине, спасали то, что еще можно было спасти. Серебряные струи воды окатывали крышу и задний фасад дома и хлестали в разбитое окно моей спальни.
В дальнем конце двора, у самого загона, стояли две пожарные машины. Я поначалу удивился, почему это они стоят именно там, потом сообразил, что они качают воду прямо из ручья, бегущего за домом. «Ручей-то маленький», — с беспокойством подумал я. Длинный узкий двор превратился в море луж, по которым волочились пожарные шланги. Там было полно людей в черных касках, привычно и ловко выполняющих свою трудную работу, — добровольных пожарников, которые бросили свое субботнее пиво в баре и примчались сюда, чтобы помочь спасти мой дом. Конечно, глупо было в такую минуту думать о пиве, но я все же подумал.
Пожарный, с которым я только что разговаривал, сочувственно сказал, что да, неприятное получилось возвращение домой. Он сказал еще, что для таких строений, как конюшни и фермы, надежды обычно мало, потому что там почти всегда хранится сено или солома. «Горит как порох».
— Мы послали за помощью, — сказал он. — Они должны приехать с минуты на минуту.
Ему приходилось почти кричать, чтобы я мог его слышать.
— Дорога запружена почти до середины деревни! — крикнул я в ответ.
Он вздохнул и пожал плечами. Мне хотелось рвать и метать.
— Жалко вашу машину! — сказал он.
— Какую машину?
Он махнул рукой в сторону гаража, расположенного рядом с конюшней. Там догорали останки машины Криспина.
Я схватил пожарника за рукав.
— Где мой брат? — крикнул я. — Он здесь... Где он?
Пожарник покачал головой:
— В доме было пусто! Мы проверяли. Когда мы приехали, пожар еще не так сильно разгорелся и в доме было безопасно.
— Может быть, он спит!
— Да кто же может спать в таком шуме, парень! Да, его можно было понять. Шуму действительно было немало.
— Мне надо проверить!
— Вернись! — крикнул пожарник. — Туда нельзя! Задохнешься!
Он силой остановил меня на полпути к кухонной двери. Я сказал, что мы должны найти моего брата.
Пожарник снова принялся уверять меня, что моего брата в доме нет.
— Он может быть мертвецки пьян! — Сейчас не время спасать репутацию Криспина. — Он без сознания!
А может, он опять поперся в бар и сейчас сидит там за шестой порцией двойного джина, но проверять было некогда.
— А-а!
Пожарный протащил меня через толпу людей и сплетение пожарных рукавов к ближайшей машине и сунул мне в руки кислородную маску.
— Надевай! — сказал он. — В доме сейчас темно, так что ты его найдешь быстрее моего. Если, конечно, он там.
Он дал мне каску и перчатки, и мы побежали к дому. Я на бегу лихорадочно пытался застегнуть амуницию.
В доме оказалось невероятно много дыма — густого, едкого, горячего и маслянистого. Помещения освещались только пламенем бушевавшего снаружи пожара, а это значило, что все дальние комнаты были заполнены непроглядной мглой. Дым ел глаза и заставлял их слезиться. Я поспешно натянул маску и попытался понять, где нахожусь и куда бежать.
— Где он мог быть? — прокричал пожарник.
— Может, в гостиной? Сюда!
Мы пробежали по коридору и ввалились в гостиную, где было не видно ни зги. Я ощупал диван, кресла, пол — это были те места, где обычно засыпал Криспин.
Его не было.
— Нету!
Мы бросились наверх. Наверху было очень жарко и дым был еще гуще, чем внизу. Деревянные косяки дверей местами обуглились, словно они уже горели, но пламени нигде не было видно.
Я обыскал всю спальню Криспина, потом свою — его нигде не было. В спальне Криспина было темно, в моей играли оранжевые отсветы пламени и в окно тропическим ливнем хлестала вода.
— Нету его! — крикнул пожарный.
— В ванной!
— Скорей, крыша тлеет!
Дверь ванной была закрыта, но не заперта. Я отворил ее, шагнул внутрь — и споткнулся о ноги Криспина.
Здесь воздух был почище. Пожарный протиснулся мимо меня, подхватил Криспина на плечо, точно младенца, и бросился наружу так быстро, что я и без ноши с трудом поспевал за ним.
Пожарный положил Криспина на сырую траву — больше его положить было просто некуда. Я сорвал кислородную маску и с тревогой уставился на брата.
— Он живой?