В общем, жизнь Женьки Румянцевой снова свелась к еде и теплу. Но теперь уже на двоих – ей надо было заботиться о дочери Анечке. Назвала она её в честь своей матери. Фамилию записала свою. В отчестве – не соврала. Анна Александровна Румянцева родилась здоровой и крепкой. Как ставшая матерью Женя окончила последний курс университета – она не помнила. Видимо, воспоминания об этом периоде были настолько малоприятными, что со временем стёрлись из памяти. Сразу после окончания университета она пришла в тот самый ресторан, где работала и посудомойкой, и официанткой. Пришла уже на должность менеджера. Со временем стала управляющей. Да-да, того самого ресторана «Пожарские котлеты». Ныне – одного из самых лучших мясных ресторанов Москвы.
Много в середине девяностых двадцатого было в столице нашей родины ресторанов, но мало какие из них дожили до начала второго десятилетия века двадцать первого, не сменив названия, хозяина и месторасположения. «Пожарские котлеты» – дожили. Мало того – превратились в сеть. И не в сеть фастфуда или «доступной еды», а в элитарную, блатную сеть по всему миру. Лондон, Нью-Йорк, Сан-Франциско, Тель-Авив, Пекин, Сидней. И, разумеется, Москва. Много раз «Пожарские котлеты» возглавляли рейтинги самых лучших ресторанов мира. Получить столик в «Пожарских котлетах» можно было, либо записавшись за много-много месяцев, либо по очень личному знакомству с владельцем сети – ныне проживающим в США. Московские «Пожарские котлеты» в 2005 году возглавила Евгения Васильевна Румянцева. У хозяина и мысли не возникло о другой кандидатуре – он знал Румянцеву больше десяти лет, и ни разу она его не подвела. Достаточно жёсткая баба, хотя когда-то была нежной девочкой. С кем надо – приятная. Считать умеет. Трудолюбивая. Красивая. Вот странно, красивая – а мужика нет. Удивительно! Или не очень?
Вообще-то, у ресторатора была целая теория про красивых умных баб и тех самых мужиков, с коими красивым и умным бабам не везло.
Сидели они как-то раз со старинным приятелем на одном из пирсов Сан-Франциско, жизнь свою вспоминали-просматривали под добрую дозу хорошего спиртного из бумажного пакета да под отличную закуску из пенопластового контейнера. Подруг своих пересчитывали. В общем, тёплая мужская беседа, куда более жестокая, чем бабьи посиделки:
– А ту помнишь? Ну, в семьдесят девятом, в Коктебеле?..
– Помню!
– Такая девка была! Красавица! А умная какая, помнишь? Боже мой, ей бы за пазухой у кого побогаче жить-поживать на полном содержании, чисто интеллект, взор и прочие органы услаждать. Недавно встретил. Постарела, конечно. Но, знаешь, так же хороша, и умище никуда не делся. Живёт, как у Христа за пазухой. Да только на свои. А мужика – нет.
Вспомнили ещё одну-другую-третью. После изложения анамнеза пятой-десятой подобной «красивой-умной-трудолюбивой» ресторатор сказал приятелю:
– Если мы с тобой вспомним нормальных мужиков, то не меньше удивимся. Знаешь чему?
– Че-му?! – промычал уже изрядно принявший приятель.
– А тому! На свою жену посмотри. Она у тебя красавица?
– Ну, не уродина, и на том спасибо!
– Работает?
– Да ни дня, тварь! Как замуж за меня вышла, так то лапы ломит, то хвост отваливается! Вся такая больная, что сил ни на что, кроме с утра до ночи по интернетам шариться, не хватает. А у меня – зла! Сральни домработница моет. А моя мартышка только стенает. Вечно всем недовольна. На океане ей – туман, как будто туман отменяет океан! На Гавайях – шале неудобное и бананы невкусные. Нытьё сплошное, а не жизнь!..
– Да-да. Хорош! – прервал излияния приятеля владелец всемирной элитной сети «Пожарских котлет» и показал толстой, наглой, важно вышагивающей подле них чайке фигу. – Во, твоя на неё похожа… Но в общем и целом я не твою конкретно имею в виду. Если ты вспомнишь, какие жёны у большинства наших…
– Бля, обезьяны! Хотя у Степана…
– Нет, подожди! У Стёпки жена красотка. И умница. Но она на жопе не сидит, нытьём мужика не изводит. У неё свой бизнес и вечное шило в жопе. Мы отметаем из этой выборки умных красавиц, чем-то занятых. Понимаешь? Хотя из наших с тобой знакомых-приятелей-друзей умная и красивая – только у Степана, да. И только она же – работает постоянно, всю жизнь, отсюда и до заката, несмотря на то, что исправно рожает ему детей. А у остальных – занудные высокомерные пустые чучела вроде твоей, так?
– Ну, так…
– Вот в том-то и дело, что умнице и красавице не нужен «лишь бы был». Умнице и красавице, да ещё к тому же деятельной умнице и красавице, нужен такой же. Деятель. Любовь предпочитает равных, как сказал в старом добром кино д’Артаньян – Боярский, исполняющий обязанности секретаря при богатой бабе, про свои чувства к лупоглазой Тереховой в высоком испанском воротнике. Понял?
– Угу! – приятель мотнул головой и возразил: – Но вот я же – деятель? Чего меня не нашла умница-красавица? Деятельная?
– Потому что ты сам её не искал – раз. Потому что тебе такая не нужна – два. И три…
– Чего это не нужна?! – возмущённо перебил тот.
– Потому что ты своей обезьяне можешь зубом цыкнуть. А деятельной умнице-красавице зубом не цыкнешь. Она тебя так отфитбэчит, что только в кресле у стоматолога и очнёшься.
– Что значит «равных»? – приятелю, в силу состояния, требовалось некоторое время на обработку поступающей информации. – Так я что? Тоже ленивая обезьяна, если у меня жена – ленивая обезьяна?
– Нет! Кто его знает, насколько я прав? Я же тебе лишь гипотезы свои излагаю. Возможно, дело только в химии… Или в физике… Объёмы всего слишком велики, слишком расширяются, и выдержать расширяющиеся объёмы всего может лишь…
Приятель скривился, пожевал губами, собрал волю в кулак и, перебив слишком увлёкшегося непонятными рассуждениями собеседника, спросил:
– Так что «три»?
– Три – мужики боятся красивых, умных, деятельных баб. Боятся мужики состоявшихся баб. Потому красивая, умная, деятельная и состоявшаяся баба обречена на одиночество. Мужику легче подобрать шлюху с панели, потому как что?
– Потому что мужики любят шлюх?
– Ну, не все, не все, не горячись… Потому что у любого мужика – «синдром спасителя». У любого нормального мужика. А красивую, умную и прочее – спасать не надо. И никогда ты не будешь для неё героем, понял? Максимум – равным.
– Ничего не понял. Так в чём твоя теория-гипотеза?
– Так вот в этом самом. В третьем, в основном! Отвергают красивые-умные-деятельные бабы спасителя. Не готовы всю жизнь быть благодарными. Играть в благодарность… Помнишь мою столичную управляющую? Ну, Женьку Румянцеву?
– Помню. Умная баба. И красивая.
– Да. Было у неё в жизни… Давно, короче, было кое-что. Так я ей помощь предложил. Чисто по-мужски. Отказалась, падла. От помощи. От мужской. Работать согласилась. А от помощи – отказалась. Я тогда как раз с первой женой развёлся. И решил, что больше никогда. А тут у Женьки… Ну, не важно. Давно было. Беда у Женьки. Если бы она тогда мне всё разрешила – я бы на ней женился, а не на своей теперешней обезьяне ленивой и жирной. Когда я женился, она была симпатичной стройной мартышкой. А теперь – страшная жирная обезьяна в роскошной клетке вместо джунглей. Тяжело красивым-умным-деятельным бабам, короче. Такая тебе моя теория. Ну, и ещё любовь… Любовь – вообще редкая штука. Половая ебля – дело частое. А любовь – редкое.
– Любовь к красивым бабам?
– Вообще – любовь!
Приятель расплылся в слюнявой улыбке.
– Бабы спасут этот мир! – не совсем в тему заявил ресторатор, отхлебнув очередную дозу из запрятанной в бумажном пакете бутылки. Щедро отхлебнув и протянув тару товарищу.
– От чего? – уточнил приятель, принимая пакет.
– От всего! Румянцева, вон, не раз за уши детище моё из говна вытаскивала. Все идеи – её. Все эти мастер-классы по всему миру, сманивание лучших поваров, «кулинарный» туризм, телевизионное шоу «Cannery Row» с Джоном, блядь, Стейнбеком по приготовлению тысячи и одного блюда из рыбных консервов – её энергия. Я иногда и не хотел, а бабло ей на всё это отстёгивал. Был момент, ты помнишь, даже продать бизнес собирался.
– Цена была хорошая.
– То-то и дело, что цена. Цена – не дело. Сегодня цена, а завтра – пшик. Бляди и инфляция! А дело – оно же живёт, растёт. Как семья. Румянцева не дала продать. Умела уговорить. Всякое, конечно, бывало. Чуть не до мордобоя у нас доходило, и что?
– Что?
– Вот я и говорю – энергия. Дело-то встало, расцвело. Бабки уже давно сами себя регулируют и приумножают. То-то! Вот и дай бог ей всего хорошего!..
Но бог не слишком торопился давать Евгении Румянцевой всего хорошего. Как только она приобрела собственную квартиру и решила, наконец, маму к себе перевезти, родительница умерла. Хозяин той самой продуктовой лавки телеграмму прислал… То есть уже, конечно, к тому времени хозяин супермаркета.
А вот отец хоть и деградировал окончательно, но на тот свет по состоянию здоровья не собирался. Что там у того бога на уме – поди разбери. Сомнения берут от его такой чудотворной избирательности. Ведь чудо, да и только, что мотор старого алкаша всё ещё качал кровь, а печень всё ещё справлялась с утилизацией всей той отравы, что он регулярно вводил в организм на деньги, доставшиеся ему от продажи квартиры. Мать умерла, пить стало не на что – он квартиру и продал. Бомжевал, что правда, недолго – прирезали собутыльники по пьяни. Прежний собеседник его – старый скрипучий диван – никогда не полемизировал со своим опустившимся владельцем на политические темы. А новые папашины друзья-бомжи, в отличие от аполитичного квартирного дивана, точно знали, как именно обустроить Россию и вернуть великодержавность на бывшие её просторы. Отец Женьки Румянцевой – бывший майор СА – имел неосторожность предложить альтернативный путь. За что и получил ножом во всякие важные внутренние органы, включая ту самую чудесную печень. Подворотни и теплоцентрали не терпимы к плюрализму. Обнаружившие труп бомжа менты нашли у него в кармане засаленного бухарского халата партбилет и паспорт гражданина Союза Советских Социалистических Республик. Гражданином своей новой родины он так и не стал. Не из-за убеждений. А из-за растительного образа жизни. И неумения принимать какие бы то ни было решения. Тело его спалили в печи крематория за государственный счёт.
– Цена была хорошая.
– То-то и дело, что цена. Цена – не дело. Сегодня цена, а завтра – пшик. Бляди и инфляция! А дело – оно же живёт, растёт. Как семья. Румянцева не дала продать. Умела уговорить. Всякое, конечно, бывало. Чуть не до мордобоя у нас доходило, и что?
– Что?
– Вот я и говорю – энергия. Дело-то встало, расцвело. Бабки уже давно сами себя регулируют и приумножают. То-то! Вот и дай бог ей всего хорошего!..
Но бог не слишком торопился давать Евгении Румянцевой всего хорошего. Как только она приобрела собственную квартиру и решила, наконец, маму к себе перевезти, родительница умерла. Хозяин той самой продуктовой лавки телеграмму прислал… То есть уже, конечно, к тому времени хозяин супермаркета.
А вот отец хоть и деградировал окончательно, но на тот свет по состоянию здоровья не собирался. Что там у того бога на уме – поди разбери. Сомнения берут от его такой чудотворной избирательности. Ведь чудо, да и только, что мотор старого алкаша всё ещё качал кровь, а печень всё ещё справлялась с утилизацией всей той отравы, что он регулярно вводил в организм на деньги, доставшиеся ему от продажи квартиры. Мать умерла, пить стало не на что – он квартиру и продал. Бомжевал, что правда, недолго – прирезали собутыльники по пьяни. Прежний собеседник его – старый скрипучий диван – никогда не полемизировал со своим опустившимся владельцем на политические темы. А новые папашины друзья-бомжи, в отличие от аполитичного квартирного дивана, точно знали, как именно обустроить Россию и вернуть великодержавность на бывшие её просторы. Отец Женьки Румянцевой – бывший майор СА – имел неосторожность предложить альтернативный путь. За что и получил ножом во всякие важные внутренние органы, включая ту самую чудесную печень. Подворотни и теплоцентрали не терпимы к плюрализму. Обнаружившие труп бомжа менты нашли у него в кармане засаленного бухарского халата партбилет и паспорт гражданина Союза Советских Социалистических Республик. Гражданином своей новой родины он так и не стал. Не из-за убеждений. А из-за растительного образа жизни. И неумения принимать какие бы то ни было решения. Тело его спалили в печи крематория за государственный счёт.
Евгения Румянцева, получив телеграмму от владельца супермаркета, слетала в родной город, оплакала мать. Этот самый владелец ей и сообщил, что отец продал квартиру. После чего исчез. Евгения Румянцева снова сходила в районное отделение милиции – и разузнала остальное. И отца оплакала тоже. В конце концов, когда она была маленькая, он очень её любил. В детстве она свято верила, что, случись Третья мировая война, – папка спасёт и её, и весь советский народ! Третьей мировой не случилось. А он не смог спасти всего лишь себя. Евгении Румянцевой было очень жаль и мать, и отца. Всё, что она о них, по сути, знала – это только то, что они её мать и отец. Для обыкновенной жалости вполне достаточно.
Её дочь – хорошенькая девочка Аня – о своём отце знала ещё меньше. Знала, что мама его любила. И что его убили. Что любила – Женька ей говорила всегда. Что убили – крикнула дочери в сердцах, когда Ане было одиннадцать. Некрасиво крикнула. И совершенно ни к чему:
– Когда твоего отца убили, я осталась на улице, потому что он не был на мне женат! У него была законная супруга и двое детей. Ты ему была не нужна! Если бы ты была ему нужна – он бы развёлся вовремя, женился бы на мне – и был бы у тебя отец, который тебя, дрянь, воспитал бы человеком! Но ему было на тебя наплевать. Надо было и мне на тебя наплевать и сделать аборт! Если бы ты знала, сколько я жизни на тебя потратила, сколько недоспала!.. Всё для тебя, а ты!.. Будь ты человеком, ты бы мне ноги целовала, а не шлялась неизвестно где, скотина!
Аня тогда пришла домой в десять часов вечера, и от неё пахло вином. Она не предупредила мать, что задерживается. Это было очень некрасиво. Как, конечно же, и вино в одиннадцать лет. Просто у Аниной одноклассницы уехали родители, и девочки собрались и решили попробовать шампанское. Они выпили целую бутылку на семерых и немножко окосели. Но узнать вот так вот, пусть даже и за дело, что твой отец тебя не хотел, а мама сожалеет, что не сделала аборт, – это слишком!
Наутро Евгения кидалась дочери в ноги, плакала и просила прощения. Дочь не простила:
– У тебя был отец. И что, это именно он воспитал тебя человеком? Может быть, человеком тебя воспитала бабушка? Судя по тому, что ты о ней рассказывала, она никогда не кричала тебе, что зря не сделала аборт.
В подростках нет жалости. Ничего не бывает достаточным, чтобы подросток тебя пожалел. Особенно недостаточным будет тот факт, что ты не сделала аборт. Ни один подросток не оценит твой героизм. Не сделать аборт – это, в конце концов, не от Третьей мировой спасти.
Как мать ни извинялась перед дочерью – ничего не вышло. Аня приходила домой вовремя, приносила из школы отличные оценки, но она совершенно отдалилась. А ведь они и прежде-то были не особо близки. Евгения Румянцева слишком много работала. Мать и дочь абсолютно перестали общаться хоть на какие-нибудь темы, кроме «посуду помой, неряха!» и тому подобных.
Когда Ане исполнилось двенадцать лет, бог опомнился, что недодал её матери хорошего. И Евгения Румянцева встретила мужчину своей мечты. Он был красив, умён и деятелен. И у него были жена и ребёнок. «Ленивая обезьяна» жена и тринадцатилетний, разбалованный мамиными ужимками и папиной занятостью пацан, со всеми стигмами подростковости и прочими неприятностями характера, проистекающими из вседозволенности и гормональных бурь. Виталий Андреевич – так звали мужчину мечты Евгении Румянцевой – немедленно развёлся с женой и предложил даме сердца ещё и руку. Предложил как положено – с роскошным букетом и обручальным кольцом. В ресторане «Пожарские котлеты». Евгения согласилась выйти за него замуж. Бывшая жена Виталия Андреевича отпустила его на волю без особой крови и скандалов. Но на определённых условиях: квартира, дача и машина остаются ей; также он выделяет ей определённую сумму ежемесячно; сына он забирает с собой, в свою новую жизнь. Виталий Андреевич на всё согласился. Он не был ни бедным, ни жадным. Да и сына своего он очень любил. Евгения Румянцева была немного шокирована тем, что родная мать с удовольствием спровадила сына к совершенно чужой тётеньке, но с решением Виталия Андреевича согласилась. Пусть у них будет двое детей. Так даже лучше.
Сперва особой идиллии не получалось. Медовый месяц Евгения Васильевна и Виталий Андреевич провели на Гавайях. Но не одни, а с детьми. Они думали, что таким образом детки сблизятся. Взрослые очень плохо представляют себе объективную картину мира. Медовый месяц смело можно было назвать «месяцем в аду», хотя островные пейзажи если что и напоминают – то именно воплощённый рай. Подростки шипели друг на друга и на счастливых молодожёнов. Устраивали пакости друг другу – и счастливым молодожёнам. Когда подростки не шипели – они кричали. Когда они не кричали – они орали. Однажды сынишка Виталия Андреевича – Валерик – назвал Евгению Васильевну блядью. За что тут же получил по морде лица от своего кровного папаши. Удивительно, но после этого страсти слегка поутихли – и назад, в Москву, так и летели – притихшими. Причём все. А спустя пару месяцев Евгения с радостью обнаружила, что её дочь тянется к отчиму. Они подолгу разговаривают по вечерам на кухне, и по отношению к матери Аня стала уважительнее. И даже как-то сказала:
– Мам! Я рассказала Виталику о том, что ты жалеешь, что не сделала аборт. А потом передо мною извинялась. Он со мной поговорил, и это… В общем, я тебя прощаю. Это ж ведь не на самом деле так. Ты же просто сказала сгоряча? Ты же меня любишь больше всего на свете, да? Даже больше Виталика?
– Ну конечно! – Женя кинулась обнимать своё образумившееся сокровище и вновь просить у неё прощения, обливая слезами.
– Так ты любишь меня больше Виталика? – ещё раз уточнила Аня.
– Разумеется.
– То есть меня ты всегда и за всё простишь?
– Мать всегда простит своего ребёнка! – захлёбывалась счастливой белугой бизнесвумен Евгения Румянцева.
– Но не всегда простит своего мужчину, да?
– Да-а-а… – не обращая внимания на контекст, продолжала рыдать Женька.
Чуть позже ей пришло в голову, что вопросы дочь задавала странные. Да только кто там разберёт, что у них в головах намешано? Простила за злое, ненужное – и хорошо. В семье отношения наладились – вот и отлично! Дети даже сдружились. И не только дочь, но и пасынок стал вести себя вежливо. А затем – и вовсе по-человечески. Однажды вечером, когда отец был в командировке, а Аня уже отправилась спать в свою комнату, Валерик подошёл к Жене, обнял её и сказал:
– Я понимаю, что ты – хорошая. Ты лучше моей матери. Если бы я был твоим сыном, ты бы от меня никогда не отказалась!
– Ты мне сын! – опять разнюнилась счастливая Румянцева и тоже в ответ совершенно искренне обняла прыщавого, несуразного, как маргарин, Валерика.