Питер опустил глаза.
– У меня все в порядке. Держу книжный магазин.
– О, книжный магазин! Это прекрасно! Помнится, ты всегда тяготел к книжному делу. Правда, мне казалось, ты собирался писать книги, а не продавать. Грандиозные были замыслы… Почему ты отказался от литературной карьеры? Разочаровался в беллетристике?
У Питера пересохло во рту.
– М-м… Разные обстоятельства. Не хватало времени на писанину.
Отговорка прозвучала столь неубедительно, что ему вдруг отчаянно захотелось оказаться где-нибудь в другом месте.
– Не хватало времени, – повторил Брюс Банниш, – понятно. А жаль. Ты подавал надежды.
– Он и сейчас их подает, – неожиданно вступила в беседу Кэти. – Его послушать – все еще впереди. С тех пор, как мы познакомились, он только и делает, что обнадеживает да обещает. Поэтому и писать некогда.
Банниш добродушно рассмеялся.
– У твоей супруги острый язычок – почти такой же, как у Экса в его студенческую бытность. Такая жена – сплошное удовольствие; насколько я помню, ты всегда любил добрую шутку. – Он переключился на Стюарта: – А ты, Экс, до сих пор такой же остряк?
Экс поморщился.
– Теперь я циник.
– Тоже неплохо, – одобрил Банниш и опять повернулся к Кэти. – Не знаю, все ли истории о старине Эксе вам рассказал муж, но некоторые из его проделок были верхом остроумия. Он ведь весельчак, наш Э.К.Стюарт. Однажды, когда наша команда победила в городском чемпионате, он подучил свою подружку позвонить Питеру и проинтервьюировать его, представившись репортершей Ассошиэйтед Пресс. Интервью длилось больше часа, прежде чем до Питера дошло.
Кэти засмеялась.
– Да, временами он туговато соображает.
– О, это еще цветочки. Чаще Экс любил подшучивать надо мной. Я, к вашему сведению, чурался общества и девушек боялся как огня. А за Эксом они табунами ходили, и все – одна шикарнее другой. Вот он, добрая душа, и сжалился надо мной – предложил поделиться, устроив мне свидание с прекрасной незнакомкой, что называется, вслепую. Я обрадовался и в назначенный час, сгорая от нетерпения, был на условленном месте. И она пришла. В темных очках, с тросточкой, которой, сами понимаете, постукивала перед собой по асфальту. Вслепую так вслепую.
Стив Дельмарио затрясся, прыснул и едва не захлебнулся коктейлем.
– Простите… Ох!.. Простите, – прохрипел он, откашливаясь.
Банниш небрежно махнул рукой.
– Гогочи, не стесняйся. Со стороны это и вправду выглядело смешно. На самом-то деле девушка видела не хуже меня. Она занималась в актерской студии и репетировала какую-то пьесу. Но чтобы выяснить это, я потратил целый вечер и выглядел дурак дураком. Впрочем, это только один из розыгрышей, на которые Экс был неистощим.
– Это было давно, – с досадой произнес Стюарт. – Мы были молоды, глупы. Все в прошлом, Брюс.
– Брюс?! – Банниш изобразил удивление. – Это что-то новенькое, Стюарт. Ты и впрямь изменился. Раньше ты звал меня по-другому – ведь это с твоей легкой руки ко мне прилипло имечко Брюсик. Боже, как я его ненавидел! Меня от него тошнило. Сколько раз я просил не называть меня Брюсиком, ты помнишь? Годика через три при встрече ты подошел ко мне и сказал, что, поразмыслив на досуге, вынужден согласиться: имя Брюсик не очень подходит шахматисту первой категории, совершеннолетнему и к тому же офицеру запаса. Меня так растрогали твои слова, что я запомнил всю речь целиком, хотя от неожиданности не сразу нашелся с ответом и сказал только: «Ладно, давно пора», – а ты ухмыльнулся и добавил: да, мол, с Брюсиком покончено навсегда. С этого момента, заявил ты, вы будете звать меня Банниnote 1.
Кэти рассмеялась, Дельмарио поперхнулся и прыснул фонтаном коктейля, Питер же почувствовал только холод в груди. Хотя Банниш произнес свой монолог задумчиво улыбаясь, тон его оставался более чем желчным. Экс тоже не выказал признаков веселья. Пытаясь придумать какую-нибудь другую тему, Питер глотнул пива и услышал свой поспешный вопрос:
– А кто из вас не бросил игру?
Все посмотрели на него.
– Ик…игру? – переспросил Дельмарио, мигнул осоловевшими глазами и огорченно воззрился на свой пустой бокал.
– Не стесняйся, наливай, – дружески посоветовал хозяин, – ты ведь уже сориентировался, где тут что. – И, когда Дельмарио нетвердой походкой двинулся к бару, улыбнулся Питеру. – Ты, конечно, имеешь в виду шахматы.
– Вот именно, – подтвердил Питер, оглядываясь на Экса. – Неужели мы забыли, что это такое? Неужели все бросили это удивительное развлечение с белыми и черными фигурками и двухциферблатными часами?
Экс пожал плечами.
– Я был слишком занят. Рейтинговые партии не играют с окончания колледжа.
Вернулся Стив. В его полном бокале тихонько звякали кубики льда.
– А я играл, – заявил он и, плюхнувшись в кресло, уставился в холодный камин. – Всего пять лет как перестал… Плохие были времена… Я сменил несколько мест работы, жена от меня ушла… Банни обставил меня по всем статьям. Ч-черт. С какой бы идеей я ни сунулся, выяснялось, что он уже получил на нее патент. А я-то ничего другого не умел… Тогда и начал закладывать. – Он ухмыльнулся и отхлебнул коктейль. – Ага, за воротник, разумеется. Как раз тогда. Ну и шахматы бросил. Все полетело кувырком. За доской ничего не соображал, проигрывал всем подряд, даже последним придуркам. Рейтинг свалился до второй категории; разве ж это можно стерпеть? – Он выпил еще и посмотрел на Питера. – Чтоб нормально играть, надо это… ну ты понимаешь… Дьявол, никак слова не подберу… Высокомерие, что ли, самоуверенность и тому подобное. В общем, иметь нечто, скрытое в твоем «я» – стержень, вот. А у меня этот самый стержень, или как его там, пропал. Был да сплыл. Мне все не везло да не везло… Глядь, а стержня-то и нет. Ну и шахматы тоже… сплыли. Так я их и бросил.
– Стив поднес к губам бокал, поколебался и допил залпом. Закрыл глаза, улыбнулся. – Бросил, – повторил он. – Отыгрался. Завязал. – Хихикнув, Дельмарио встал и снова направился к бару.
– А я – играю, – веско произнес Банниш. – Я стал мастером.
Дельмарио споткнулся, застыл на месте и, медленно обернувшись, метнул на хозяина такой откровенно презрительный, злобный взгляд, что, казалось, если бы мог – убил бы. Питер заметил, как задрожали его руки.
– Что ж, я рад за тебя, Брюс, – сказал Э.К.Стюарт, вставая. Он хмуро одернул жилет. – Будь счастлив, радуйся жизни, наслаждайся, ради Бога, своим мастерством, своими деньгами и своим Баннишлендом. Позвольте откланяться.
– Как, уже? – огорчился Банниш. – Так скоро? У тебя неотложные дела?
– Банниш. – Экс остановился перед ним, посмотрел в упор. – Если тебе нравится играть в свои игры – играй. Со Стивом, с Питером, с кем угодно. Меня все это не занимает. Ты для меня по-прежнему пустое место, а посему я предпочитаю заниматься своими делами, а не торчать здесь, наблюдая, как ты выдавливаешь десятилетний гной. Я доступно выразился?
– Вполне, – ответил Банниш.
– Вот и отлично. – Экс обратился к остальным. – Рад был с вами познакомиться, Кэти. Жаль только, обстановка не слишком способствовала общению. Питер и Стив, если кто-нибудь из вас в ближайшем будущем окажется в Нью-Йорке, – милости прошу в гости. В справочнике есть мой телефон.
– Экс, а может быть… – начал было Питер, уже зная, что все бесполезно. Экс и раньше отличался упрямством.
– До встречи, – перебил Стюарт своего бывшего капитана и не мешкая зашагал к лифту.
Все молча проводили его глазами, подождали, пока створки дверей сомкнутся, а потом Банниш загадочно улыбнулся.
– Ничего, вернется.
– Навряд ли, – отозвался Питер.
Продолжая улыбаться, Банниш поднялся с места. Две глубокие ямочки заиграли на его круглых щеках.
– Вернется, Нортен, вернется. Теперь моя очередь отыгрываться. Скоро Экс поймет.
– Что? – очнулся Дельмарио.
– Не волнуйся, ты тоже скоро поймешь. А пока прошу прощения – пора приниматься за стряпню. Все наверняка изрядно проголодались. Я, знаете ли, отпустил прислугу и сегодня готовлю сам, так что обедать будем в узком кругу, наслаждаясь обществом старых друзей. – Брюс взглянул на массивные швейцарские золотые часы. – Соберемся в столовой, скажем, через часок. К тому времени все будет готово, тогда и поболтаем вволю. О жизни, о шахматах… – И, все так же лучась улыбкой, вышел.
У Кэти блестели глаза.
– Знаешь, все это гораздо занятнее, чем я думала, – сказала она Питеру, когда хозяин удалился. – Такое чувство, словно я перенеслась в пьесу Гарольда Пинтера.
– К…кто такой? – полюбопытствовал Дельмарио, вольготно разваливаясь в кресле. Питер пропустил его вопрос мимо ушей. – А мне все это не нравится. Какие, к черту, розыгрыши? Что он задумал?
Ответ не заставил долго себя ждать. Не успела Кэти смешать второй мартини, как снова загудел лифт. Они повернулись, и в комнату ступил сумрачный Экс.
– Где Банниш? – требовательно спросил он.
– Где Банниш? – требовательно спросил он.
– Отправился на кухню, – сказал Питер. – А в чем дело? Он намекал на какой-то розыгрыш…
– Ворота гаража не открываются, – сообщил Стюарт. – Машину не вывести, а без нее здесь делать нечего. До ближайшего жилья, должно быть, не меньше полусотни миль.
– А… вот я сейчас пойду и протараню их своей «букашкой», – расхрабрился Дельмарио. – То-то будет кино!
– Не валяй дурака, – осадил его Экс. – Их только танком прошибешь. – Он хмуро потеребил ус. – Проще выбить спесь из этого индюка. Где тут его чертова кухня?
Питер вздохнул.
– Не знаю. И не связывайся ты с ним, Экс. Я бы не стал. Судя по всему, он с превеликим наслаждением упек бы тебя за решетку. А оскорбление действием – лучшего повода не придумаешь.
– Позвоните в полицию, – предложила Кэти.
Питер обвел помещение взглядом.
– Мне с самого начала что-то показалось странным. А сейчас ты сказала, и я понял: здесь нет телефона. – Все промолчали, переваривая открытие. – И в наших комнатах тоже нет. А у вас?
– Точно! – удивился Стив Дельмарио. – Питер, ты – голова!
– Похоже, нам мат, – проговорил Экс, опустившись на край кресла.
– Верно, – согласился Питер. – Банниш играет с нами в какую-то игру. Шутки шутит.
– Хм! Ты предлагаешь посмеяться вместе?
Питер пожал плечами.
– Пока поедим, а там, глядишь, и выясним, за каким дьяволом мы ему понадобились.
– Э-э, нар…род… – пьяно вмешался Стив. – Надо обставить его, вот что!
Экс недоуменно воззрился на старого друга.
– Что ты несешь?
Дельмарио хитро ухмыльнулся и приложился к бокалу.
– Питер вот говорит, что Банни и…якобы затеял с нами игру, пр…ально? Ну и все путем. Сыграем и поставим нахала на место. – Он прыснул в кулак. – Черт возьми, ребята, это ж Фанни-Банни. Какая разница, во что с ним играть! Может, он и мастер, только, провалиться мне, найдет способ продуть даже в выигрышном эндшпиле. Да вы чего, з…забыли? Решающие партии Банни всегда, абсолютно всегда проигрывал. И эту тоже проиграет.
– Посмотрим, – пробормотал Питер. – Посмотрим.
Захватив с собой вторую бутылку «Хайнекена», он уселся на скамеечке в «патио» и, попивая пиво, наблюдал за Кэти, которая принимала горячую ванну.
– Неземное блаженство, – мурлыкала Кэти, нежась в благоухающей пене.
– Я воспаряю к недосягаемым высотам чувственности. Прыгай ко мне.
– Спасибо, не тянет.
– Ты должен купить мне такую же, дорогой.
– Хорошо, но поставим в гостиной. Соседи снизу будут страшно рады.
Глотнув из бутылки, Питер покачал головой.
– О чем задумался, милый?
Он насупился.
– О шахматах.
– Ах! Не может быть.
– Хочешь – верь, хочешь – нет.
– Поделись же сокровенным.
– Жизнь во многом схожа с шахматами, – изрек Питер.
– В самом деле? – Кэти засмеялась. – А я как-то не замечала.
Питер не поддался на провокацию.
– Суть сходства – в свободе выбора. Предпринимая какой-либо шаг на жизненном пути или делая очередной ход в шахматной партии, человек делает выбор, который приведет к тому или иному продолжению. Это точка ветвления. А сделаешь этот шаг или ход – и оказываешься перед новой развилкой. И только значительно позже видишь, что выбранный вариант совсем не так хорош, как казалось. Иногда и вовсе проигрышный, но выясняется это только под конец.
– Надеюсь, ты повторишь свою речь, когда я вылезу, – проворковала Кэти. – Необходимо записать ее для потомства.
– В универе казалось, что впереди столько дорог, столько, как сказал бы Стив, вариаций функционала под названием «жизнь»… Я, конечно, понимал, что каждому дано прожить лишь одну из всех воображаемых линий, но в те годы любой путь, любое продолжение этой «партии» представлялось теоретически возможным. То я мечтал стать романистом, то знаменитым вашингтонским журналистом, потом уж не знаю – политиком, профессором, да мало ли кем. Мои мечты жили во мне, а я в них. Воображал, как добьюсь богатства, встречусь с невероятными красавицами, займусь массой интересных вещей и буду жить во множестве райских уголков… Разумеется, большинство моих грез в действительности исключали друг друга, но, пока ни одна из них не реализовалась, я в каком-то смысле обладал всем миром. В точности как за доской перед началом партии: вот они перед тобой – сицилианская защита, французская или, скажем, защита Лопеса – все мыслимое разнообразие вариантов, сосуществующих в мозгу, пока не сделаны первые ходы. Конечная цель – всегда победа, независимо от выбранного дебюта, но путь к ней не единственный… – Он отхлебнул еще. – Но вот часы пущены, число вариантов сокращается с каждым ходом, простора для воображения все меньше, и наконец остается то, что есть – позиция, созданная наполовину тобой, наполовину противником. А противник этот – судьба. Хорошо ли ты сыграл или проглядел свой шанс и угодил в ловушку – расстановку фигур уже не изменить. Ходы не возвращаются.
Кэти выбралась из ванны и взялась за полотенце. Пар мягко обволакивал ее разгоряченное нагое тело. Питер вдруг осознал, что смотрит на нее с почти забытой за последние годы нежностью. Но тут Кэти заговорила, и очарование пропало.
– Промахнулся ты с карьерой, – энергично вытираясь, констатировала она. – Тебе бы работать в рекламном бюро. Такой талант пропадает! Красноречив, убедителен – прямо ходячее глубокомыслие. А как насчет афоризмов вроде: «Жизнь прожить надо так, чтобы потом не было стыдно…»?
– Хватит! – вспылил Питер. – Оставь свои идиотские подковырки.
Кэти замерла, озабоченно наморщила лоб.
– Ты, часом, не захворал?
Не потрудившись ответить, он перевел взгляд на заснеженные вершины за окном. Гримаса обеспокоенности на лице Кэти мигом сгладилась за ненадобностью.
– Так, у нас очередная депрессия. Не выпить ли тебе еще пивка – может, пожалеешь себя, а к полуночи дойдешь до премиленькой пьяной истерики. В лучших традициях. Не желаешь попробовать?
– Прекрати. Я думаю о матче.
– О каком матче?
– О том, последнем в национальном чемпионате. Против Чикаго. Странно: меня не оставляет ощущение, будто… будто после него-то все и покатилось под уклон. Мы упустили шанс прогреметь на всю лигу, поверить в свои силы, и с той поры все идет наперекосяк. Тупиковая ветвь. Мы выбрали проигрышное продолжение, Кэти, и своими судьбами, только доказывали это.
Кэти села на край ванны.
– Вы?
– Ну конечно. Посуди: я провалился как романист, провалился как журналист, а сейчас на грани краха моя книготорговля… О стервозе жене, пожалуй, умолчу. Стив практически спился; у него нет денег даже на поездку сюда. Экс – мелкая сошка рекламного агентства; никакой перспективы роста. В общем, верно ты нас охарактеризовала: неудачники.
Кэти усмехнулась.
– А наш миляга хозяин? Он проигрывал гораздо чаще вас, а потом, похоже, резко пошел в гору.
– Хм-м, – промычал Питер и задумчиво глотнул из горлышка. – Не знаю, не знаю. Банниш весьма богат, признаю. Только вот в гостиной у него стоит доска с приклеенными фигурами, которая каждый Божий день напоминает ему об упущенном когда-то выигрыше. По-моему, это не очень вяжется с образом победителя.
Кэти встала и сняла резиновую шапочку. Длинные каштановые волосы шелковистой волной упали на плечи. Питер вспомнил очаровательную девушку, на которой женился восемь лет назад, – сам он, по ее мнению, был в то время подающим большие надежды беллетристом, завершающим первый роман, – и улыбнулся.
– Ты великолепно выглядишь.
Кэти опять состроила озабоченную гримаску.
– А ты и правда бледен. У тебя нет температуры?
– Нет. Просто немного воспоминаний и множество сожалений.
– А-а, – протянула она и по пути в спальню бросила ему в руки полотенце. – Стоп машина, капитан. Команда собралась в кают-компании, а у юнги от вашей мрачной философии разгулялся аппетит.
Если бы не отвратительная обстановка за столом, обед удался бы на славу. Превосходные толстые ломти в меру прожаренной телятины на ребрышках, с крупным печеным картофелем и горой свежих овощей на гарнир; дорогие марочные вина; три десерта на любой вкус и несколько сортов отменных ликеров к свежепомолотому кофе… Но все это гастрономическое великолепие не смогло разрядить атмосферу и не смягчило гнетущее чувство дискомфорта.
Питеру кусок не лез в горло. Дельмарио основательно набрался уже перед обедом, а за столом, продолжая пить вино как воду, все глубже погружался в прострацию, перемежаемую приступами пьяной болтовни. Под маской ледяной вежливости Э.К.Стюарта угадывалась едва сдерживаемая ярость. И в придачу ко всему Банниш пресекал любую попытку Питера перевести разговор на нейтральную тему.
Добродушно-веселый тон хозяина отнюдь не делал тайным его злорадство. Он настойчиво ворошил прошлое, бередил былые раны от пустячных обид, всячески раздувал тлеющие угли неприязни. Стоило Нортону привести какой-нибудь безобидный забавный эпизод, как Банниш с улыбочкой припоминал очередную застарелую язву. В конце концов Экс, не выдержав, оборвал его на полуслове.