Я словно в сне пошёл в судейскую комнату и сказал Вендерсу, что сегодня я составляю заявку и исполняю обязанности менеджера с своего места на третьей базе. Он спросил, что случилось с Джо, и я ответил, что он приболел.
Это была моя первая игра в должности менеджера, прежде чем я возглавил "Атлетов" в шестьдесят третьем, и она оказалась короткой, потому что, как вы, наверняка, помните, если наводили справки, Хай Вендерс выгнал меня с поля в шестом иннинге. Я немного помню из той игры. У меня в голове было столько мыслей, что я был словно во сне. Но на одно у меня всё же хватило здравого смысла — убедиться в том, что парень снял пластырь с указательного пальца перед выходом на поле. Пластыря не было, как и пореза под ним. Я не почувствовал облегчения. Перед моим взором по-прежнему стояли красные от слёз глаза и исказившийся рот Джо ДиПунно.
Это была последняя игра Дэнни Дузена, и он так и не одержал двухсотую победу. Он попытался вернуться в пятьдесят восьмом, но не смог. Он утверждал, что его зрение вернулось в норму, и, возможно, так и было, но бросать, как раньше, он уже не мог. И в Зале Бейбольной Славы места ему не нашлось. Джо был прав: Билли всосал в себя всю нашу удачу.
Но в тот день Дэнни был на пике своей формы. Его фастболл летел, как пуля, его кручённый щелкал, как кнут. В первых четырёх иннингах он не дал соперникам сделать ни одного результативного удара по мячу. Взмах битой — промах — и на скамейку, ребята. Он выбил страйками шестерых, остальные сподобились лишь на слабые земляные мячи во внутреннюю часть поля. Беда была лишь в том, что Киндер был столь же хорош. Мы сделали лишь один вшивый удар, дабл Харрингтона при двух выбитых в низу третьего иннинга.
Верх пятого. Первый бэттер вылетает. Выходит Уолт Дропо. Запускает мяч далеко в левый угол поля и припускает так, словно за ним черти гонятся. Зрители видят, что Уолт уже почти на второй, а Гарри Кин всё ещё бежит за мячом, и понимают, что может быть круговая пробежка при оставшемся в поле мяче. И начинают скандировать. Сначала лишь несколько голосов, затем больше и громче. У меня мурашки по спине побежали.
— БЛО-КА-ДА! БЛО-КА-ДА! БЛО-КА-ДА!
Замелькали оранжевые знаки. Люди вскакивали с мест и поднимали их над головой. Не размахивали, как обычно, а просто держали. Я никогда ничего подобного не видел.
— БЛО-КА-ДА! БЛО-КА-ДА! БЛО-КА-ДА!
Поначалу я решил, что шансов у нас нет. Дропо на всех парах нёсся к третьей. Но Кин схватил мяч и сделал идеальный бросок шорт-стопу Барбарино. Новичок тем временем встал в "доме", повернувшись к третьей базе, выставил перчатку, и Сай бросил точно в неё.
Толпа кричит, Дропо скользит шипами вперёд. Билли наплевать, он опускается на колени и тянется мимо них. Хай Вендерс там, где он и должен быть — в тот раз, по крайней мере — стоит, склонившись над "домом". Поднимается облако пыли, затем из него взмывает вверх большой палец Вендерса.
— АУТ!
Мистер Кинг, зрители сошли с ума. Как и Уолт Дропо. Он поднялся и начал дёргаться, как обдолбанный подросток на дискотеке. Не мог поверить.
У парня оказалась расцарапана левая рука, не сильно, обычная ссадина, но старик Бони Дадьер, наш тренер, вышел на поле и залепил её пластырем. Таким образом парень всё же получил свой пластырь, но ничего противозаконного в нём не было. Болельщики оставались на ногах во время этой медицинской процедуры, размахивая знаками "ДОРОГА ЗАКРЫТА" и скандируя: "БЛО-КА-ДА!", как заведённые.
Парень как будто не замечал всего этого. Он был в другом мире. Теперь мне кажется, что он был в другом мире всё время, что провёл в команде. Он просто надел обратно маску и присел за "домом". Обычное дело. Отбивать вышел Бубба Филлипс, отправил прямой мяч Латропу на первую, и верх пятого был окончен.
Когда парень вышел на биту в низу пятого иннинга и вылетел на три страйка, толпа всё равно приветствовала его стоя. На этот раз он заметил это и коснулся пальцами козырька бейсболки по пути в даг-аут. Единственный раз за всё время. Не потому, что он был заносчивым, а просто… впрочем, я уже говорил это. Другой мир, и всё такое.
О’кей, верх шестого. Больше пятидесяти лет прошло с тех пор, а меня до сих пор трясёт от бешенства от одного воспоминания. Киндер выходит первым и слабо отбивает в район третьей базы — обычное дело для питчера. Выходит Луис Апарисио, Малыш Луи. Ду замахивается и бросает. Апарисио отбивает вертикально вверх — высокий и лёгкий мяч. Парень сбрасывает маску и бежит за мячом, запрокинув голову и выставив перчатку. Вендерс побежал за ним. Но не так близко, как надо было. Он думал, что у парня нет не единого шанса. Чертовски грубая ошибка.
Парень сбегает с травяного покрытия на дорожку перед низкой стеной, отделяющей поле от трибун. Его шея выгнута, взгляд устремлён вверх. Две дюжины зрителей в первых рядах тоже смотрят вверх, большинство тянут руки за мячом. В одном я не понимаю болельщиков и никогда не пойму. Во имя всего святого, это ведь всего лишь грёбанный бейсбольный мяч. Ему цена в те дни была семьдесят пять центов. Но стоит болельщику увидеть такой мяч в воздухе, как он тут же хочет заграбастать его, похлеще, бля, чем Дэнни Ду. Нет, чтобы отойти и дать игроку, — за которого они и пришли поболеть — сделать свою работу и поймать мяч.
Я всё видел. Чётко и ясно. Высокий мяч опускался на поле рядом со стеной. Парень должен был поймать его. И вдруг какой то длиннорукий засранец в футболке "Титанов", что продают перед входом на стадион, потянулся за мячом, задел его, и мяч, ударившись о перчатку Билли, упал на землю.
Я был настолько уверен, что Вендерс отправит Апарисио в аут — это была явная помеха — что поначалу не поверил своим глазам, когда увидел, что он жестом указывает парню вернуться за "дом", а Апарисио — на позицию отбивающего. Когда до меня дошло, я побежал к нему, размахивая руками. Зрители начали подбадривать меня и недовольно гудеть в адрес Вендерса, что совсем некстати, когда ты оспариваешь решение судьи, но мне было плевать. Я бы не остановился даже если бы на поле вышел Махатма Ганди, сверкая голой задницей и призывая нас к миру.
— Помеха! — заорал я, — Ясно, как день! Как нос у тебя на лице!
— Мяч был уже на трибунах, то есть ничей, — сказал Вендерс, — Возвращайся на своё место, и продолжим.
Парень был спокоен; он разговаривал со своим приятелем Ду. Это было нормально. Но мне было на это наплевать. Единственное, о чём я мечтал в тот момент — проделать Хаю Вендерсу новую дырку в заднице. Я вообще-то был не из тех, кто оспаривает решения судей — за те годы, что я руководил "Атлетами", меня выгоняли с поля лишь дважды — но в тот день я дал бы сто очков вперёд Билли Мартину.
— Ты не видел этого, Хай! Ты был слишком далеко! Ты ни хрена не видел!
— Я был рядом, и я видел всё. Иди на своё место. Я не шучу.
— Если ты не видел, как этот длиннорукий сукин сын… — какая-то женщина во втором ряду закрыла руками уши своему ребёнку и поджала губы. Ах вы, грязнослов, говорил её взгляд, — …этот длиннорукий сукин сын задел мяч, значит, ты был слишком далеко, чёрт побери!
Мужик в футболке покачал головой — кто, я? Да я-то тут причём? — но при этом он гадливенько лыбился. Вендерс заметил это, понял, что означает эта улыбка, и отвернулся. — Ну ладно, довольно, — сказал он мне. Спокойным голосом, который означал, что следующее мое замечание приведёт меня в раздевалку, где я буду попивать пиво в ожидании окончания матча, — Ты выговорился. Теперь либо ты вернёшься в даг-аут, либо остаток матча будешь слушать по радио. Выбирай.
Я вернулся в даг-аут. Апарисио вернулся на биту, мерзко улыбаясь во весь рот. Он-то знал, что произошло, зуб даю. И воспользовался ситуацией. Он никогда не выбивал много круговых пробежек, но когда Ду бросил чейнж-ап, который полетел слишком прямо, Луи отправил мяч по высокой дуге на трибуны в самой широкой части поля. Центровым у нас был Нози Нортон, и он даже не повернулся.
Апарисио обежал базы, спокойный, как "Королева Мария", входящая в док, а толпа тем временем улюлюкала ему вслед, поливала грязью его родственников и призывала проклятия на голову Хая Вендерса. Вендерс их не слышал, что является высшим судейским умением. Он просто достал из сумки новый мяч и начал проверять его. Увидев это, я совсем потерял самообладание. Я подбежал к "дому" и начал потрясать кулаками перед его лицом
— Это очко на твоей совести, деревенщина грёбанная! — заорал я, — Поленился пробежаться за мячом, так что теперь запиши это очко себе. Засунь его в свою задницу! Может, заодно и очки свои найдёшь!
Толпе это понравилось. А вот Хаю Вендерсу не очень. Он показал на меня, затем ткнул большим пальцем через плечо и пошёл прочь. Толпа принялась улюлюкать и размахивать знаками ДОРОГА ЗАКРЫТА; некоторые принялись швырять на поле стаканчики, бутылки, недоеденные сосиски. Это был просто цирк.
— Не смей уходить от меня, ты, толстожопый, слепой, ленивый сукин сын и ублюдок! — заорал я и побежал за ним. Кто-то выбежал из даг-аута и сгрёб меня в охапку прежде, чем я успел сгрести Вендерса — а именно это я и намеревался сделать. Я уже совсем ничего не соображал.
Толпа скандировала:
— СМЕРТЬ СУ-ДЬЕ! СМЕРТЬ СУ-ДЬЕ! СМЕРТЬ СУ-ДЬЕ!
Я этого никогда не забуду, потому что точно также они скандировали: "БЛО-КА-ДА! БЛО-КА-ДА!"
— Если б твоя мамаша была здесь, она бы тоже швыряла в тебя всяким дерьмом, деревенщина слепая! — крикнул я, а потом меня утащили в даг-аут. Ганзи Бёрджесс, наш накл-боллер, выполнял обязанности менеджера последние три иннинга этого шоу ужасов. Он также подавал в последних двух. Можете найти записи об этом, если вообще сохранились записи о той забытой весне.
Последнее, что я увидел на поле, были Дэнни Дузен и Билли Блокада, стоящие на поле между "домом" и горкой питчера. Парень держал свою маску подмышкой. Ду что-то шептал ему в ухо. Парень слушал — он всегда слушал, когда Ду говорил — но смотрел он на толпу, сорок тысяч болельщиков, вскочивших на ноги, мужчин, женщин, детей, кричащих:
"СМЕРТЬ СУ-ДЬЕ! СМЕРТЬ СУ-ДЬЕ! СМЕРТЬ СУ-ДЬЕ!"
На полпути между даг-аутом и раздевалкой стояло ведро с мячами. Я пнул его, и мячи разлетелись во все стороны. Наступи я на один из них, я бы шлёпнулся на задницу и это стало бы идеальным окончанием идеального грёбанного бейсбольного дня.
Джо я нашёл в раздевалке, он сидел на скамейке возле душевой. Он выглядел уже даже не на пятьдесят, а на все семьдесят. С ним было ещё трое мужчин. Двое были одеты в полицейскую форму. На третьем был костюм, но одного взгляда на его похожее на кусок жаренной говядины лицо хватало, чтобы понять, что он тоже коп.
— Игра закончилась рано? — спросил он меня. Он сидел на складном стуле, широко расставив ноги, отчего его брюки из лёгкой ткани в полоску натянулись. Копы в форме сидели на одной из скамеек перед шкафчиками.
— Для меня — да, — сказал я. Я был до сих пор вне себя и поэтому не придал значения присутствию полицейских.
— Хренов Вендерс выгнал меня с поля, — сказал я, обращаясь к Джо. — Извини, Кэп, но это была явная помеха, а этот ленивый сукин сын…
— Не имеет значения, — сказал Джо, — игру всё равно не засчитают. Думаю, все наши игры не засчитают. Кервин, конечно, подаст апелляцию Комиссару Лиги, но…
— Ты о чём? — спросил я.
Джо вздохнул. Затем посмотрел на парня в костюме.
— Расскажите вы, Детектив Ломбардацци, — сказал он, — Я не смогу.
— А ему следует знать? — спросил Ломбардацци. Он смотрел на меня, как на невиданное доселе насекомое. Только такого взгляда мне и не хватало для полного счастья, но я промолчал. Потому что знал, что коли трое копов, один из которых детектив, пришли в раздевалку команды Высшей Бейсбольной Лиги — дело чертовски серьёзное.
— Если вы хотите, чтобы он задержал остальных парней, пока вы будете брать Блейкли, то, думаю, ему следует знать, — сказал Джо.
Сверху донёсся крик болельщиков, затем стон, затем аплодисменты. Никто из нас не обратил внимания на то, что оказалось окончанием бейсбольной карьеры Дэнни Дузена. Крик раздался, когда мяч после прямого удара Ларри Доби попал Дузену в лоб. Стон — когда он рухнул на питчерскую горку, как нокаутированный боксёр. А аплодисменты — когда он поднялся и жестом показал, что он в полном порядке. Это было не так, но он подавал до конца шестого иннинга и весь седьмой. Не отдал ни очка. Ганзи заменил его перед началом восьмого, когда увидел, что тот идёт, пошатываясь. Дэнни утверждал, что он в порядке, что большая пурпурная шишка размером с утиное яйцо, вздувшаяся у него над левой бровью, это пустяк, что ему доставалось и сильнее, а парень вторил ему: это пустяк, пустяк. Маленький Сэр Эхо. Мы, находившиеся внизу, в клубной раздевалке, не знали ничего из этого, не больше, чем Дузен знал о том, что это самая тяжёлая травма в его карьере и что у него повреждение мозга.
— Его имя не Блейкли, — сказал Ломбардацци, — Его зовут Юджин Кацанис.
— Кац…как? А где же тогда Блейкли?
— Вильям Блейкли мёртв. Уже месяц. Его родители тоже.
Я уставился на него.
— О чём вы говорите?
И он рассказал мне то, что вы, наверное, давно знаете, мистер Кинг. Хотя я, возможно, смогу заполнить кое-какие пробелы. Семейство Блейкли проживало в Клэренсе, в Айове, владело большим участком земли менее чем в часе езды от Дэвенпорта. Удобно для родителей, которые могли приезжать на большинство игр команды Малой Лиги, за которую выступал их сын. У них была прибыльная ферма — восемьсот акров. Один из их наёмных рабочих был ещё совсем мальчишка по имени Джин Кацанис, сирота, воспитанный в Христианском Приюте для мальчиков в Оттершоу. Фермер из него был никакой, да вдобавок у него не всё в порядке было с головой, но он чертовски хорошо играл в бейсбол.
Кацанис и Блейкли играли в двух соперничавших церковных командах, потом вместе в команде, выступавшей в Лиге Бэйба Рута, и все три года, что они провели в этой команде, она становилась чемпионом штата, а однажды даже дошла до полуфинала национального первенства. Блейкли пошёл в колледж, где стал звездой тамошней команды, а вот Кацанис для колледжа не годился. Задавать корм свиньям, да играть в мяч — вот и всё, на что он был годен. Никто и не предполагал, что в бейсболе он может быть столь же хорош, как Билли Блейкли. Ну, до тех пор, пока это не случилось.
Разумеется, отец Блейкли нанял его, потому что ему не надо было много платить, но, главным образом, потому что его природный дар помогал Билли поддерживать форму. За двадцать пять долларов в неделю сын получал полевого игрока и питчера для тренировок, а отец — пару рук для доения коров и убирания навоза. Неплохая сделка, по крайней мере для них.
Когда вы наводили справки, то слышали только хорошее семье Блейкли, так ведь? Они жили в тех местах на протяжении четырёх поколений, они были богатыми фермерами, а Кацанис был всего лишь сиротой, начавшим свою жизнь в коробке из-под спиртного на церковных ступенях, у которого, к тому же, не все были дома. А почему так случилось? Может, потому, что он был тупой от рождения, а может и потому, что в этом доме из него выбивали всё дерьмо три или четыре раза в неделю, до тех пор, пока он не стал достаточно большим и сильным, чтобы постоять за себя. Знаю, что его частенько поколачивали из-за привычки разговаривать с самим собой — об этом позднее писали в газетах.
Кацанис и Билли продолжали усердно тренироваться, когда Билли начал продвигаться по системе фарм-клубов "Титанов" — а в межсезонье, наверняка отрабатывали броски и удары в сарае, когда снега снаружи становилось слишком много — но Кацаниса выгнали из местной команды и не разрешили принимать участия в тренировках "Коматозников", когда Билли проводил там свой второй сезон. В первом сезоне его пускали на тренировки и даже позволяли играть во внутрикомандных матчах, когда им не хватало игроков. Тогда с этим было попроще, не то что сейчас, когда страховые компании срут кирпичами, если игрок Высшей Лиги возьмёт биту, не надев перед этим шлем.
По-моему, дальше было вот что — поправьте меня, если я ошибаюсь — парень, несмотря на все свои проблемы, продолжал расти и развиваться как игрок. А вот Блейкли нет. Такое случается повсюду. Двое ребят из колледжа — оба выглядят, как Бэйб Чёртов Рут. Одинаковый рост, вес, скорость, реакция. Но один из них способен подниматься выше… и выше… и выше… а другой начинает отставать. Вот что я узнал позднее: Билли Блейкли не был стартовым кэтчером. Его перевели с позиции центрального полевого игрока, когда парень, игравший на позиции кэтчера, сломал руку. А такие перестановки — недобрый знак. Словно таким образом тренер даёт тебе понять: "Играй, пока мы не найдём кого-нибудь получше".
Я думаю, Билли начал завидовать, думаю, что и его старик тоже, да и мать. Особенно, мать, потому что матери спортсменов могут быть совершенно невыносимы. Я думаю, они потянули за кое-какие рычаги, чтобы не дать Кацанису играть в местной команде, и не допустить его на тренировки "Коматозников Дэвенпорта". Они могли это сделать, потому что были богатой семьёй с большими связями в Айове, а Джин Кацанис был никем, ребёнком, выросшим в приюте. В Христианском приюте, который, наверняка, походил на ад на земле.
Я думаю, Билли начал срываться на пареньке слишком часто и слишком жестоко. Или, может, это был отец, или мать. Может, они начали придираться к тому, как он доил коров, или, на их взгляд, он как-то не так выгребал навоз, но зуб даю, за всем этим стояли бейсбол и обычная зависть. Зеленоглазый монстр. Всё, что мне известно, это то, что менеджер "Коматозников" сказал Блейкли, что собирается отправить его в команду Лиги А в Клируотер, а быть отправленным в команду на уровень ниже, когда тебе только двадцать — когда ты должен двигаться только вверх — это чертовски верный знак, что твоя карьера в профессиональном бейсболе будет короткой.