Тот взял с дивана пальто Люси и помог ей надеть его. Когда он освобождал запутавшиеся под воротником волосы, пальцы коснулись шелковистой кожи ее шеи. Андре с трудом сглотнул.
— Как-нибудь напомни мне прислать твоему милому партнеру букетик репейника, — попросил он Люси, выходя с ней из офиса.
Стивен с улыбкой смотрел им вслед, довольный подтверждением того, о чем он давно уже догадывался. Дверь закрылась, и он взялся за телефон, чтобы позвонить своей девушке. Надо бы пригласить ее в какой-нибудь хороший ресторан или купить ей цветы. Похоже, романтичность заразительна.
* * *Сайрес Пайн начал листать записную книжку, едва добравшись до дома. Хотя у него и была заготовлена вполне приличная легенда, все знакомые арт-дилеры реагировали на нее примерно одинаково. Мы никогда не имели дело с фальшивками, уверяли они, и Сайрес представлял, как они крутят носом в воздухе. Он-то прекрасно знал, что каждый хоть один раз да попадался, но напоминать об этом не имело смысла. Тогда он решил поискать менее респектабельные, но зато живущие в реальном мире источники. Записная книжка уже подходила к концу, когда Пайн натолкнулся на фамилию Виллерс. Он хорошо помнил и ходившие в свое время слухи, и скандал, и последовавшее за ним изгнание из рая. Если кто и может ему помочь, то именно Виллерс.
Это произошло в 1980-е годы, когда на арт-рынке Нью-Йорка крутилось невиданное количество денег. Тогда Виллерс считался истинным баловнем судьбы. Худой, элегантный, английский до мозга костей, связанный с аристократами родством, которое с каждым проведенным в Америке годом становилось все ближе, он и правда был наделен верным глазом и безошибочным чутьем. Аукционные дома приглашали его для консультаций. Музеи советовались с ним. Коллекционеры наперебой приглашали его в гости. И все сулили ему славу, почетные должности в советах музеев и фондов и в итоге — заслуженное место среди столпов общества.
Но «в итоге» не устраивало Виллерса. Ему хотелось наличных, причем немедленно, и вскоре он начал оказывать небольшие любезности владельцам картин, подлинность которых вызывала сомнения. Подтверждение из уст Виллерса развеивало подозрения раз и навсегда, и владельцы благодарили эксперта старым как мир способом. Виллерс процветал и становился все жаднее, что, конечно же, не считается большим грехом в мире искусства. Хуже было то, что вместе с жадностью росли его самоуверенность и беспечность. Кроме того, он не желал скрывать обрушившегося на него богатства. О его двухэтажной квартире, винтажном «бентли», загородном доме в Хэмптонсе, вечеринках и целом стаде блондинок то и дело писали отделы светской хроники всех газет. Его называли «золотым мальчиком мира искусств», а он с наслаждением внимал этому.
Падение Виллерса было стремительным и сопровождалось большим шумом. Нет ничего приятнее для журналистов, как поймать человека более удачливого, чем они сами, со спущенными штанами. Все началось, когда одно полотно XVII века, которое Виллерс признал подлинным, было продано за несколько миллионов долларов. Новый владелец по требованию страховой компании понес картину на экспертизу. Анализы дали неоднозначный результат, поэтому были проведены новые экспертизы и новые анализы. С их помощью удалось установить, что гвоздики, которыми полотно крепилось к подрамнику, изготовлены в XVIII веке, а сам холст и того моложе. Картину официально признали подделкой. Как только об этом стало известно, владельцы других картин, купленных после одобрения Виллерса, бросились к экспертам. Обнаружилось еще несколько фальшивок, и за несколько недель «золотой мальчик» превратился в человека, подозреваемого в мошенничестве.
Иски, посыпавшиеся на Виллерса, вынудили его распродать все свое имущество, блондинки куда-то испарились, как поступают все блонд в подобных обстоятельствах, высшее общество повернулось к нему спиной, и теперь он с трудом зарабатывал себе на жизнь, консультируя тех немногих, кого его верный глаз интересовал больше, чем подмоченная репутация. Звонок Сайреса Пайна раздался в его квартире в момент, когда с заказами было особенно туго, и потому обрадовал Виллерса. Уже через полчаса он сидел в кабинете у Пайна и быстро приканчивал налитую хозяином водку.
— Очень любезно, что вы без промедления зашли ко мне, мистер Виллерс. Как я уже упоминал, мне хотелось бы поскорее закончить с этим делом. — Пайн виновато пожал плечами. — Вы же знаете наших клиентов — они хотят, чтобы все было сделано вчера.
Виллерс, худой и довольно потасканный, был одет в элегантный костюм в тонкую полоску, который, как и хозяин, явно знавал лучшие дни. Воротник его рубашки заметно обтрепался, а длинные жидкие волосы уже давно следовало бы подстричь. Он улыбнулся Пайну, продемонстрировав желтые, прокопченные зубы.
— Честно говоря, я сейчас не очень занят, — признался он, болтая лед в стакане. — Могу выкроить время для небольшой работы.
— Прекрасно, прекрасно. — Сайрес отставил водку и наклонился ближе к собеседнику. — Разумеется, все это должно остаться между нами. — Виллерс молча кивнул. — У моего клиента имеется весьма недурная коллекция — в основном импрессионисты и пара-тройка более современных художников вроде Хокни. Часть ее он хранит в своей квартире в Женеве, а часть — в фамильном особняке в Тоскане. Очень славный домик, должен заметить. Но в последнее время мой клиент что-то занервничал. Недавно в Тоскане случился ряд ограблений, о чем вы, скорее всего, не слышали. Дело в том, что правительство решительно пресекло все слухи — якобы это плохо скажется на туризме, на инвестициях, ну и тому подобное. Однако моему клиенту очень не хочется оставлять ценнейшие картины в доме под охраной одной лишь сигнализации и древнего сторожа. Вы следите за моей мыслью?
На самом деле Виллерс не только следил, но и отчасти обгонял его мысль. Ему уже доводилось слышать все это раньше. Сначала обязательная легенда, и только потом собеседник доберется до сути. И эта суть, как правило, бывает весьма сомнительного свойства. Он уже чуял запах денег.
— Да, это, должно быть, очень неприятно, — кивнул Виллерс. — Простите, не могли бы вы плеснуть мне еще водки?
— Особое беспокойство моему клиенту внушает безопасность двух картин, — продолжал Пайн, добавляя в стакан лед, — и потому я решился дать ему совет. — Он протянул стакан гостю и сел. — «Спрячьте оригиналы в банке, — сказал я ему, а вместо них повесьте в доме копии». Как вы находите такую идею?
Все понятно, ему нужен копиист, сделал вывод Виллерс.
— Очень разумно.
— Он тоже так решил. Но настаивает, чтобы копии были самого лучшего качества.
— Ну разумеется. Вы не могли бы назвать мне имя клиента?
— Он предпочитает сохранить его в тайне. Как и все они, впрочем. Но уверяю вас, средства у него весьма значительные. — Пайн минуту пристально смотрел Виллерсу в глаза, а потом добавил: — И должен заметить, он человек не жадный. Уверен, что с оплатой проблем не будет.
Все идет согласно сценарию, думал про себя Виллерс. Похоже, деньги сами плывут в руки.
— А что за художники?
— Один Писсарро и один Сезанн.
— Гм-м-м.
Виллерс мысленно умножил на два сумму, которую собирался запросить сначала. Тут нужен Францен, и только он. Но сначала надо будет кое с кем переговорить.
— Я постараюсь помочь вам, мистер Пайн. Можете дать мне сутки?
В такси по дороге домой Виллерс размышлял о том, какай частью гонорара ему придется поделиться. А может, рискнуть, связаться с Франценом напрямую и забрать себе все? Нет, не стоит, с сожалением решил он. В конце концов все выйдет наружу, и тогда еще один человек никогда больше не предложит ему работу. Жадный, мстительный карлик. Что ему несколько тысяч долларов? Такси остановилось, и Виллерс с отвращением взглянул на кошмарную бетонную коробку, в которой теперь жил. Таксист, недополучивший чаевые, выкрикивал ему в спину оскорбления, и Виллерс, ссутулившись, поспешил скрыться в подъезде.
Выпив на удачу еще глоток водки, он набрал номер.
— Квартира Хольца.
— Он у себя? Это Виллерс.
— Мистер Хольц обедает, сэр.
— Это очень важно.
Господи, до чего же тошно общаться с дворецкими, если они не твои.
Прошла минута. В трубке послышался щелчок:
— Да?
Виллерс постарался, чтобы голос звучал сердечно:
— Извини, что беспокою тебя, Руди, но, по-моему, наклевывается что-то интересное. Есть работа для Францена, а я ведь знаю, что ты любишь сам иметь с ним дело.
— Кто заказчик?
— Сайрес Пайн, а он представляет интересы какого-то европейца. Имени называть не хочет. Ему нужны Писсарро и Сезанн.
Хольц раздумывал, глядя в приоткрытую дверь кабинета. Из столовой до него доносился смех Камиллы. Он слышал о Пайне и не раз видел его на выставках. У него хорошая репутация, и в будущем он может быть полезен. Сам Хольц останется в тени, а все возможные неприятности свалятся на Виллерса.
— Ну хорошо, — наконец сказал он в трубку. — Завтра я позвоню Францену. Дождешься моего звонка, а потом можешь дать его номер Пайну. Хотя, — Хольц издал звук, который по незнанию можно было принять за смех, — «дать», наверное, неправильное слово.
Виллерс поморщился. От этой маленькой гадины ничего не скроешь.
— Ну, вероятно, я возьму с него небольшую плату за информацию, — признался он.
— Даже не сомневаюсь. Ладно, со мной можешь не делиться. Купишь ящик «Крюга» за мою услугу — и мы в расчете.
Возвращаясь в столовую, Хольц чувствовал себя очень щедрым. А пятьдесят процентов, которые он получит с гонорара Францена, и так выльются в шестизначную цифру.
— Извините, — улыбнулся он своим гостям, садясь за стол. — Моя матушка во Флориде обедает рано и считает, что все должны поступать так же.
Он положил в рот кусочек молодой баранины и прикинул, не увеличить ли свою долю до шестидесяти процентов. С учетом дикой стоимости международных звонков это будет только справедливо.
А Виллерс тем временем изучил содержимое своего холодильника — наполовину пустая бутылка водки плюс почерневший кусок ливерной колбасы — и решил в предвкушении будущего гонорара сходить куда-нибудь пообедать. У него еще немало останется после того, как он купит этому ублюдку его шампанское. Уж винтажное-то он точно выбирать не станет.
13
Телефонный звонок, раздавшийся над самым ухом, бесцеремонно выдернул его из сна, и даже натянутая на голову подушка не заглушила навязчивые трели. Андре почувствовал, как рядом кто-то зашевелился, потом ощутил тепло чужой кожи и наконец тяжесть на своей груди, когда Люси потянулась за трубкой.
Он смутно слышал ее сонное «але», а потом подушку с уха сняли, и Люси легонько прикусила его мочку.
— Это Камилла.
Она сунула ему трубку и пристроила голову у него на плече. Андре с трудом подавил зевок.
— Ну наконец-то! Я так рада, что тебя застала!
Чересчур громкий и бодрый голос Камиллы заставил его поморщиться и отодвинуть трубку подальше от уха.
— Как дела, Камилла?
— Лучше не бывает, дорогуша, вот только очень соскучилась по тебе. Нам надо о многом поговорить. Знаешь, у меня сегодня образовалось окно, и я подумала — почему бы не пригласить моего любимого фотографа на ланч? Только мы вдвоем.
Андре услышал, как Люси прошептала ему в шею: «„Моего любимого фотографа“! Боже милостивый».
— Андре, ты меня слушаешь?
— Да. Конечно. Отлично.
— Ну и хорошо. В час в «Ройялтоне»?
— Да, в час в «Ройялтоне».
— Андре, а кто сейчас снял трубку? — не удержалась Камилла.
— А, это. Приходящая уборщица. — Люси подняла голову, усмехнулась и довольно больно куснула его за шею. Андре невольно охнул. — По четвергам она всегда приходит рано.
— Сегодня среда, дорогуша. Увидимся в час.
Следующие полчаса Андре провел, энергично желая Люси доброго утра. Наконец она оттолкнула его руки и выскользнула из постели.
— Все, мне надо идти. Все остальное оставь на потом, хорошо? — Она вернула подушку ему на ухо.
Под приглушенный шум душа Андре опять задремал, ощущая непривычное блаженство, чувствуя ее запах на простынях и подушках, удивляясь, зачем надо было ждать так долго. Окончательно он проснулся, только когда почувствовал запах кофе, а рука Люси коснулась его плеча.
— Андре, пора бы уже навести порядок в твоей квартире.
Он сел на кровати и забрал у нее чашку с горячим напитком.
— Да, Лулу.
— У тебя холодильник похож на научную лабораторию. Там целые колонии плесени, и они быстро размножаются.
— Да Лулу.
Она наклонилась, чтобы поцеловать, его.
— И постарайся ни во что не влипнуть, слышишь?
Он начал скучать, едва за ней закрылась дверь.
Четырьмя часами позже, все еще ощущая легкое и радостное головокружение, Андре шел следом за официантом к заказанному Камиллой столику. Лица остальных клиентов, словно линзы фотокамер, поворачивались в его сторону в надежде увидеть знаменитость и тут же отворачивались, даже не пытаясь скрыть ни интереса, ни последующего разочарования.
Та же история повторялась во всех модных ресторанах, где собирались на бизнес-ланчи пенки нью-йоркского общества. Своим успехом эти заведения были обязаны не столько кухне, которую мало кто замечал, сколько звездности клиентуры. А как известно, звезды — модели, актеры, писатели и сливки медиа-сообщества — это публика очень чувствительная ко всем тонкостям ритуала и к собственному рейтингу, показателем которого служит отведенное им место. Изгнание за дальний столик в каком-нибудь глухом углу означает для них забвение, и для тех, кто сидит там, минеральная вода превращается в уксус, а карпаччо из тунца — в пепел. «Скажи, что ты ешь, и я скажу, кто ты», — говаривал когда-то великий Брилья-Саварен, но в наши дни это высказывание явно устарело. «Скажи, где ты сидишь, и я скажу, кто ты», — звучит гораздо современнее, и не исключено, что скоро в меню будут предлагать не блюдо дня, а personna gedujour [31], почтившего ресторан своим присутствием.
Андре размышлял об этом, пока его вели через зал и усаживали за один из центральных столиков с почтением, полагающимся гостю одного из самых преданных и выдающихся клиентов. Камилла, разумеется, опоздала. Она лавировала между столиками, рассчитывая в основном на память, потому что глаза были закрыты черными очками. Ее появление вызвало в зале рябь оживления и приветствовалось залпами воздушных поцелуев.
— Андре! — воскликнула она так, точно его присутствие за столиком было для нее приятным сюрпризом, украсившим безрадостный день. — Как ты поживаешь? Дай-ка я тебя разгляжу. — Что она и сделала, опустив очки до середины носа и наклоняя голову то к одному плечу, то к другому. — Вижу какой-то особенный блеск в глазах, дорогуша. А что это у нас на шее? Андре втянул голову и засмеялся.
— Ты прекрасно выглядишь, Камилла. Давно тебя не видел. Дела?
— Не то слово, дорогуша. Работала день и ночь, чтобы сделать тебе маленький сюрприз. Но сначала расскажи свои новости. Я, кажется, где-то слышала, что ты был в Европе?
— Несколько дней в Англии. Андре изложил ей тщательно отредактированную версию своей поездки, украсив ее описаниями лорда Лампри и гобеленов из Тротл-Холла. Он как раз заканчивал рассказ об ожившей курице, когда сумочка Камиллы сначала завибрировала, а потом и зазвонила. Пока она болтала по телефону, он сделал заказ, и официант остался стоять у него за спиной, дожидаясь окончания разговора. Камилла подробно описала ему, какую именно комбинацию листьев салата она предпочитает, а потом с усталым вздохом незаменимого и потому задерганного руководителя повернулась к Андре:
— Так на чем мы остановились?
— Ты собиралась рассказать мне, чем была так занята.
Он откинулся на спинку стула, даже не представляя, чего ожидать, и затем в течение получаса подвергался массированной атаке Камиллы, любящей и умеющей убеждать. Черные очки были сняты за ненадобностью, глаза не мигая смотрели в его глаза, рука изящно жестикулировала и иногда для убедительности сжимала его пальцы, а тарелка с салатом так и осталась нетронутой. Любой сторонний наблюдатель мог бы с уверенностью сказать, что для этой дамы не существует ничего, кроме сидящего напротив молодого человека. За долгие годы Камилла отточила интонации и жесты до совершенства, и даже Андре, уже не раз присутствовавший при подобном спектакле, был покорен. Да, надо сказать, и сама идея, которую с таким пылом продавала Камилла, показалась ему весьма привлекательной. Она хорошо его знала и очень тщательно выбрала наживку.
Речь шла о книге. Нет, не просто о книге, а об исчерпывающем реестре всех самых замечательных домов мира. Андре будет их фотографировать, а журнал оплачивать все расходы. Одна из дочерних компаний Гарабедяна возьмет на себя издание и рекламу. Все величайшие дома мира, дорогуша! Голос Камиллы срывался от полноты чувств, как у политика, делающего предвыборные обещания. И прямо над названием — тут она сделала паузу, чтобы написать что-то в воздухе — твое имя! Потом будет рекламное турне и иностранные издания — Германия, Италия, Япония, весь мир! — выставка фотографий и версия на диске. После этого Андре, несомненно, станет самым известным в мире фотографом в своей области. И, само собой, получит кучу денег — продажа авторских прав за границу, на телевидение, авторский гонорар и отчисления с переизданий. Деньги будут просто сыпаться на него. Камилла восторженно махнула волосами и уставилась на Андре в ожидании ответа.
Несколько мгновений он в самом деле не мог найти слов. Это была воплощенная мечта, шанс всей его жизни. При иных обстоятельствах он бы уже заказывал шампанское и обнимал Камиллу, рискуя испортить ее макияж. Но сейчас на дне души шевелился упрямый червячок сомнения. Слишком уж гладко все получалось, слишком своевременно.