Однако еще один, последний, успех порадовал христиан при начале царствования Бодуэна. Войско Саладиново внезапно вторглось в пределы палестинские, все предавая огню и мечу, и осадило Аскалон; болезненный король поспешил туда с малою своею дружиной при первом слухе о нашествии неприятеля. На том месте, где некогда дружины первых крестоносцев, предводимые Готфридом, победили полчища египтян, не усомнился и слабый его потомок выступить с тремястами рыцарей против неверных, уповая, при собственной немощи, на силу Божью и на содействие Честного Древа Креста. Оно поразило внезапным ужасом врагов: ветви его, по сказанию очевидцев, казалось, возросли до неба и простерлись до краев горизонта. Бежали неверные, бросая оружие по дороге, и едва спасся сам Саладин, утратив все свое войско, стан и воинские снаряды; давно не было одержано более полной победы. Бедуины пустынные довершили расхищение и гибель бежавших. Но год спустя уже Саладин явился с новыми силами на берегах Иордана и поразил там новых пришельцев западных, брата короля Франции и других владетельных графов; в то же время Бодуэну должно было заботиться об обновлении стен иерусалимских, приходивших в упадок от ветхости. Богатейшие граждане наложили на себя добровольную дань для сего необходимого дела, и опять укрепился Св. Град.
Засухи и голод принудили враждующих, христиан и магометан, заключить невольное перемирие на два года; ибо не было средств содержать войско в опустошенных пределах Сирии. Саладин удалился в Египет с толпами голодного народа. В то же время целое племя маронитов, обитавших в горах Ливанских, совершенно независимое по своему гражданству и церкви, присоединилось к римской, признав над собой власть латинского патриарха Св. Града. Духовный и вместе гражданский союз сей принес некоторую отраду областям христианским в Сирии, но более княжеству Антиохийскому и графству Триполийскому, нежели королевству; ибо воинственные марониты ограждали их со стороны Ливана от нападения турок Еще не кончилось условленное перемирие с султаном, как уже начались враждебные действия с обеих сторон. Саладин захватил корабль с паломниками западными, занесенный бурею в Дамиету; а владетель Карака, Рено, продолжал грабить караваны магометанских паломников и даже отважился овладеть Меккою; но смелое предприятие рушилось, и воины его, взятые в плен турками, принесены были в жертву на празднике Байрама вместе с овцами, пред дверями Каабы, дома Аврамова; некоторые из них погибли в самом Каире, пред лицом раздраженного султана, от руки Софиев и проповедников Корана. Саладин поклялся бородою своего пророка отомстить христианам за их святотатственное покушение, подступал с войском к Караку и Бейруту, опустошил Галилею и опять на время удалился в Месопотамию; ибо он должен был еще сокрушить род Атабеков, который держался в сих пределах. Смерть сына Нуреддинова и взятие Алепа сделали его, наконец, полным властителем Сирии, как и Египта, и тогда уже мог он обратить все силы на единственных врагов своих – христиан.
Ежедневно и повсеместно ожидали его нападения, а между тем болезнь прокаженного короля усилилась до такой степени, что он ослеп и лишен был употребления рук и ног. В столь горестном положении Бодуэн был вынужден отказаться от верховной власти, с сохранением только королевского титула; но избранный им правитель, Лузиньян, супруг Сибиллы, не внушал никому доверия; глас народа был гласом Божьим, ибо в скором времени обнаружились неспособность и малодушие правителя, когда он, с двадцатитысячным войском и тысячью тремястами рыцарей, позволил неприятелю, пред своими глазами, опустошать пределы Галилейские. Общий ропот и негодование побудили короля взять из слабых рук кормило правления; он даже хотел лишить Лузиньяна графства Аскалонского и расторгнуть его брак с Сибиллою; но непреклонный вассал заключился в стенах Аскалона, и напрасно царственный слепец болезненными руками сам стучал в закрытые ворота города. Тогда, призывая Бога в свидетели измены Лузиньяна, он назначил правителем королевства Раймунда, графа Триполийского, и венчал в храме Воскресения младенца Бодуэна, сына сестры своей, королем Иерусалимским. В палатах Соломоновых, где обитали властители латинские, в последний раз дан был великолепный пир, на коем граждане Иерусалима служили, по обычаю, королю и его баронам.
Патриарх Ираклий с великими магистрами госпитальеров и храмовников посланы были в Европу просить помощи для гибнущей Палестины. Они предстали в Вероне перед папой Луцием, изгнанным из Рима своим соперником, и Фридрихом, императором Германским, умоляли и короля Франции Филиппа Августа, только что воцарившегося, и могущественного Генриха II, короля Английского: все было напрасно, ибо еще не изгладились следы второго несчастного похода. Генрих обещал помощь и дал только денег; раздраженный патриарх напомнил ему данную им клятву идти в Палестину за убийство архиепископа Томаса Беккета, но гневная речь не произвела желаемого действия. Ираклий возвратился ни с чем; первосвятитель римский, будучи не в силах подвигнуть Запад, принужден был действовать иными средствами и написал умилостивительное послание в защиту христиан закоснелому врагу их султану Саладину и брату его Малек-Аделю. «Мы ненавидим наше настоящее, писал архиепископ Вильгельм Тирский, и с ужасом ожидаем будущего; враги наши во всем имеют над нами верх, и мы достигли той степени, что уже не можем переносить ни зол, ни врачеваний!» Сими словами заключает свою летопись красноречивый писатель, ибо уже не в силах был продолжать картины бедствий и описывать падения Св. Града. Многие знамения, на небе и на земле, предвещали близкую его гибель, как некогда, во дни иудеев, страшные вихри и землетрясения, затмения солнца и луны; но вернейшим знаком было всеобщее развращение нравов, начиная с патриарха Ираклия, которого нечистая жизнь служила соблазном целому городу. «Древний враг человекам исключительно царствовал в Иерусалиме, рассеяв повсюду бурю мятежа; другие народы, восприявшие некогда свет веры из Св. Града, видели в нем тогда пример всякого беззакония; потому презрел Господь свое наследие и наказал оное железным жезлом Саладина». Так говорит латинский современный писатель Вальтер о безнравственном состоянии, до какого допустили себя соплеменники его во Св. Граде.
В столь бедственных обстоятельствах несчастный король Бодуэн угас посреди окружавших его раздоров о верховной власти, и вслед за ним скончался младенец Бодуэн V; это было последнее царственное погребение у подножья Голгофы; род Готфрида и Бодуэна отходил к покою, Иерусалим подвигался в падению. Тотчас по кончине обоих королей граф Триполийский созвал баронов королевства в Наблуз, для совещания; патриарх и великий магистр храмовников остались в Иерусалиме и предложили венец Сибилле, сестре умершего Бодуэна Прокаженного. В заключенном храме Воскресения тайно совершился последний обряд царского венчания, и тогда же, по взаимному согласию с патриархом, Сибилла возложила другой венец на бедственную главу своего супруга, в залог падения королевства. Напрасно граф Триполийский умолял баронов избрать королем молодого Торона, мужа другой дочери Амори, Изабеллы. Сам Торон и вслед за ним прочие бароны, опасаясь междоусобий, покорились Сибилле; граф Раймунд вынужден был удалиться в свой удельный город Тивериаду и даже просил помощь от султана на тот случай, если король нападет на него.
Еще одно нападение Рено де Шатильона на караван, шедший в Мекку, возбудило мщение Саладина. Он провозгласил в мечетях Каира и Дамаска священную войну против врагов ислама (1167 г.), выступил с войсками для защиты караванов и осадил Карак. Сын его Афдал перешел Иордан и приблизился к Назарету; не более ста тридцати рыцарей – храмовников и госпитальеров – сразились с многочисленным неприятелем и, после невероятных подвигов, пали в битве, исключая одного великого магистра храмовников, который спасся на гибель Иерусалима. Тогда король Гуго де Лузиньян и граф Раймунд примирились, при виде угрожавшей опасности, и дружески обнялись пред всем народом на площади иерусалимской.
Взятие Иерусалима Саладином
Битва при Тивериаде
Со стороны христиан и магометан готовились с крайним ожесточением, к решительной битве. Султан уже обещал своим эмирам богатейшие области и города королевства. Халиф воссылал молитвы о взятии Иерусалима, и ему вторили, от Хорасана до берегов Нила, последователи Корана, приведенные Саладином под его единовластие. Восемьдесят тысяч войска перешли Иордан с могущественным султаном Сирии и Египта и остановились при Тивериаде. Король, граф Триполийский, и все бароны собрались в Иерусалим, чтобы совещаться о мерах защиты; весь силы должны были выступить туда, откуда угрожала опасность. Деньги, присланные королем Англии, употребили на вооружение. Честное Древо Креста пронесли по стенам и улицам Св. Града, и патриарх вручил его епископам, дабы сопутствовало стану ратных; но грустные предчувствия исполняли сердца жителей Иерусалима, и между ними разгласилось предсказание, что Честное Древо уже не возвратится в Сион.
До пятидесяти тысяч воинов христианских выступили в Галилею, на обширную равнину Сефориса, древней Диокесарии; крепости и замки остались почти без всякой защиты; все паломники, пришедшие с Запада, и даже гребцы судов явились с оружием в руках; граф Триполийский привел всех своих воинов, князь Антиохийский послал только пятьдесят рыцарей, под начальством юного сына. Вскоре услышали, что Саладин овладел Тивериадою и осаждает в замке жену графа Триполийского; в стане христиан собрался военный совет. «Тивериада – мой город, моя жена осаждена в замке, сказал граф Раймунд, мне всех ближе спасение Тивериады; но горе нам, если увлечем в безводные места воинов и коней, а Саладин заслонит нам озеро Галилейское. Дождемся здесь неприятеля, который двинется на нас, превознесенный своими победами, и та участь, которая бы нас ожидала в пустыне, встретит его здесь; жажда и меч истребят неверных, и даже, в случае поражения, нам будет куда отступить. Лучше пусть погибнет одна Тивериада, нежели все королевство». Великий магистр храмовников и Рено де Шатильон упрекнули графа в малодушии; прочие вожди одобрили мудрый совет его, и король согласился с общим мнением ожидать неприятеля. Но в ту же ночь магистр внушил подозрение слабому Лузиньяну против графа, который будто бы хотел выдать королевство Саладину; он убеждал его спасти христиан решительною битвой. Король велел двинуться к Тивериаде; в первый раз принудил он повиноваться своей воле, и это было для гибели Иерусалима.
Утром 3 июля войско выступило из стана при Сефорисе; граф Триполийский шел впереди с своею дружиною, по правому и левую руку бароны Св. земли, посредине Честный Крест, вверенный избранным мужам, и король Иерусалимский с храбрыми своими рыцарями; братья храмовники и госпитальеры замыкали войско. Христиане шли прямо к Тивериаде, и за три поприща от нее встретили сарацин, когда уже сами начинали томиться зноем и жаждою. Надлежало проникнуть сквозь тесные ущелья, чтобы достигнуть моря Галилейского, и потому граф Триполийский послал сказать королю, чтобы он поспешил пройти лежавшее на пути селение; но сарацины с такою яростью устремились на задние полки христиан, что поколебались храмовники и госпитальеры. Тогда король, не смея идти вперед и не зная, что ему делать, велел ставить шатры; многие слышали даже, как он восклицал: «Здесь все для нас кончено! Мы все погибли и погибло королевство!» С отчаянием в сердце повиновались ему дружины; страшную ночь должно было провести им на этом месте. Сыны Измаила окружили стан народа Божья и зажгли окрест него сухой ковыль; всю ночь томились христиане от пламени и дыма, голода и жажды, под тучею стрел. На рассвете султан выступил из Тивериады в битву с изнуренными; крестоносцы хотели проникнуть сквозь ущелья к озеру Тивериадскому, ибо надеялись, освежаясь водою, успешнее действовать. Уже передовой отряд графа Раймунда направился к высоте Хаттин, иначе называемой горою Блаженства, ибо оттоле проповедал Спаситель о блаженствах евангельских, – ее занимали турки. Пока еще войско строилось к битве, пешие полки, в беспорядке и без прикрытия рыцарей, устремились на высоту Хаттин, оставив в смятении прочие дружины. Король, бароны и епископы послали возвратить их для защиты Честного Креста и хоругвей. «Мы умираем от жажды и не в силах сражаться!» – было их ответом; никакие убеждения не подействовали на непокорных; между тем храмовники и госпитальеры мужественно бились в тылу, без всякого успеха, ибо число врагов беспрестанно умножалось. Одолеваемые сарацинами, они звали к себе на помощь короля; но король, видя, что пешие полки его оставили и что сам он в опасности от стрелков сарацинских, предался на волю Божью и велел опять разбивать стан, чтобы удержать, если можно, напор неприятеля. Воины в беспорядке столпились около Честного Креста; когда граф Триполийский увидел, что рыцари и все войско представляют одну смешанную толпу, от которой сам был отделен тьмою варваров, он проложил себе путь сквозь их полчища к озеру. Ежеминутно новые тысячи сарацин устремлялись на христиан, осыпая их стрелами. Епископ Акры, который нес Честное Древо, получив смертельную рану, вручил священный залог епископу Лидды. Тогда пешие полки, искавшие себе спасения на высоте Хаттина, были в свой черед окружены неприятелем и все взяты в плен или убиты. Балеан, барон Наблуза, и те, которые только могли спастись, прошли по трупам, а не по земле. Все сарацины сбежались к тому месту, где находились Честный Крест и король Иерусалимский. Легче выразиться рыданиями и горькими слезами, нежели высказать в подробности конец сего страшного дня, говорит современная летопись. Честное Древо было взято с епископом Лидды и всеми его защитниками; король и его брат, маркиз Монфератский, достались в плен неприятелю и с ними все храмовники и госпитальеры, которые еще не погибли в битве. Господь уничтожил народ свой, излив на него всю чашу своей ярости. Так рассказывает о сей несчастной битве свидетель ее и боец Карл Корнуольский, родом из Англии, и то же повторяют летописцы арабские: Ибн Алатир и Эмадеддин. «Великий Крест взят был прежде короля, и много неверных около него погибло; они украсили его золотом и драгоценными камнями и почитали первым долгом защищать в битвах, преклоняя колена, когда воздвигалось древо; взятие оного было для них горше, нежели плен их государя. Когда король франков взошел на высоту Хаттина, рыцари, около него бывшие, опрокинули мусульман к подошве холма; омрачилось лицо Саладина, и он схватил себя за бороду, страшными клятвами возбуждая своих воинов; опять взобрались они на вершину и опять устремились на них франки. «Бегут, бегут!» воскликнул стоявший подле Саладина сын его; «Умолкни, – сурово отвечал ему отец, – тогда только будут они совершенно побеждены, когда упадет королевское знамя», и в ту минуту оно упало. Увидя это, султан сошел с коня и, простершись на землю, со слезами благодарил Бога за победу».
Граф Раймунд бежал в Триполи и там умер с отчаяния, подозреваемый христианами в измене. Сын князя Антиохийского, Рено, граф Сидонский, и юный граф Тивериадский, последовавшие за Раймундом на поле брани, спаслись от общего поражения. Писатели восточные прославляют мужество франков в сей жестокой битве: «Рыцари их стояли железной стеной, в своих латах, доколе не пали под ними истомленные кони; вся долина усеяна была трупами, и сие обширное поле смерти благоухало райскими цветами для последователей Корана», – так выразил свою жестокую радость летописец арабский. Судя по множеству мертвых, казалось, ни один из воинов Креста не достался в руки врагов живым; но, когда стали собирать пленных, от множества их можно было опять подумать, что вовсе никто не убит; по сороку всадников связывали одною веревкой; один человек стерег двести, и недоставало покупателей для стольких пленников – за обувь продавали рыцаря. Милостиво принял Саладин короля Гуго де Лузиньяна в шатре своем и предложил ему прохладный напиток; когда же король хотел передать кубок Шатильону, султан остановил его, воскликнув: «Не должен пить в моем присутствии этот изменник, ибо я не могу пощадить его». Рено с твердостью отвечал на все угрозы, и султан поразил его саблею; голова Рено скатилась к ногам короля. Это был началом кровопролития. На другой день Саладин велел привести всех рыцарей храмовников и госпитальеров и позволил своим эмирам собственноручно убивать их, чтобы избавить землю от столь проклятого рода. Пощажен был один великий магистр храмовников за гибельный совет; сами рыцари не просили себе пощады, но с жадностью устремлялись под меч сарацинский. Даже те, которые не принадлежали к обоим орденам, называли себя их именем, чтобы только добыть мученический венец.
Саладин быстро воспользовался своею победой; он немедленно занял замок Тивериады и отпустил графиню Триполийскую. Не более двух дней держалась Акра, устрашенная его оружием; Наблуз, Рамла, Кесария, Яффа, Бейрут открыли ворота победоносному султану. Тир отразил его, хотел держаться и Аскалон, но сам король Иерусалимский, водимый пленником в стане Саладина, убедил жителей пощадить жен своих и детей. Согласились доблестные защитники Аскалона, но первым условием сдачи положили освобождение их недостойного короля, и тронутый Саладин обещал возвратить через год свободу Лузиньяну.
Тогда обратился он, со всеми силами, к Св. Граду. Королева, патриарх с клиром, дети убитых при Тивериаде воинов и многочисленные семейства христиан, искавшие убежища в стенах его от грабежей сарацинских, – таковы были защитники Св. Гроба, для которого столько миллионов людей устремились из Европы; плач и смятение наполнили Иерусалим. Султан призвал к себе старейшин города и сказал им: «Знаю, как и вы, что Иерусалим есть дом Божий, не хочу осквернить его кровопролитием; оставьте стены ваши, а я уделю вам часть своих сокровищ и дам столько земли, сколько можно обработать». – «Не можем, отвечали они, уступить тебе города, в котором умер за нас Господь наш, еще менее можем продать его». Раздраженный Саладин поклялся Кораном обрушить стены и башни Иерусалима и отомстить за смерть мусульман, погибших при осаде его крестоносцами. Во время переговоров внезапно затмилось солнце, и христиане приняли сие затмение за горькое предзнаменование; однако, одобренные духовенством, приготовились к защите города. Они избрали своим вождем Балеана Ибелина, владетеля Наблузского, который спасся от битвы Тивериадской, мужа опытной доблести и всеми уважаемого за свою добродетель. Балеан озаботился укреплением стен и устройством новой дружины и, по недостатку рыцарей, произвел их пятьдесят из числа простых граждан; все те, которые только могли носить оружие, поклялись пролить кровь свою за Господа Иисуса; по недостатку денег все меры показались законными среди угрожавшей опасности, и народ не соблазнился, когда перелили в деньги драгоценную крышу с часовни Св. Гроба.