Потом нас пригласили на просмотр фильма, и я общался с самим Никитой Сергеевичем Хрущевым, но об этом я напишу ниже.
ВТОРАЯ ВСТРЕЧА
Прошло время.
— Мжаванадзе твой «Не горюй!» видел? — спросил меня директор «Мосфильма» Владимир Николаевич Сурин, когда я его случайно встретил во дворе студии.
— Думаю, что нет.
— А можешь ему показать? Ходы есть?
— Вроде бы есть.
— Бери картину, лети к нему. Если ему фильм понравится, пусть он сообщит об этом нашему министру.
Накануне Сурин показывал фильм министру, и тому «Не горюй!» активно не понравился.
— Какая же это комедия, когда там все подряд умирают?! — возмутился он.
— Это не чистая комедия, это трагикомедия, — попробовал объяснить Сурин.
— А тогда почему в начале фильма этот Кикабидзе едет на осле и у него ноги по земле волочатся? — спросил министр.
Это объяснить Сурин не мог. И мне пришлось лететь в Тбилиси.
В Тбилиси мы с Резо Габриадзе показали фильм Дэви Стуруа, секретарю ЦК по идеологии, — Дэви был младшим братом моего приятеля, журналиста Мэлора Стуруа.
Стуруа-младшему фильм понравился, и он сказал, что завтра, после заседания бюро, вместо обещанной французской комедии он покажет Мжаванадзе и членам бюро наш фильм. (О том, что министр наш фильм забраковал, мы Дэви не сказали: для него это было бы «мнение Москвы».)
Назавтра к шести, как было назначено, мы с Резо явились в ЦК. Заседание все не кончалось, и мы с Резо часа три околачивались возле зала и строили предположения, что может им не понравиться. В итоге у нас получилось, что им может не понравиться все.
Мжаванадзе и другие члены бюро появились где-то около девяти. Впереди шли Дэви и русский генерал-полковник (очевидно, командующий Закавказским военным округом), потом Мжаванадзе и второй секретарь (русский), а за ними тянулись человек восемь усталых грузин весьма почтенного возраста. Дэви представил Мжаванадзе Резо и меня. Василий Павлович поздоровался с нами за руку, а мне сказал:
— Мы же с вами знакомы, Георгий, помните?
Я ответил, что, конечно, помню, и предложил перенести просмотр на завтра, потому что они, очевидно, устали после такого долгого заседания.
— Не надо ничего переносить, фильм веселый, смотрится легко, — сказал Дэви.
— Но это не чистая комедия, — предупредил я, — это трагикомедия.
— Это как? Сначала трагедия, а потом комедия? — спросил Василий Павлович.
— Нет, у них наоборот — сначала весело, а потом грустно, — объяснил Дэви. — Но общее впечатление светлое.
И мы начали смотреть картину. Самым активным зрителем оказался генерал. Когда на экране запели песню: «Однажды русский генерал вдоль по Кавказу проезжал, и грузинскую он песню по-мингрельски напевал…», — генерал, который сидел в первом ряду, обернулся, взглянул на нас с Резо и сказал: «Ну, ну…»
«Не надо было эту песню петь», — подумал я.
— Напрасно мы эту песню взяли, — шепнул мне на ухо Резо.
Когда на экране появился парикмахер, которого играл Филиппов, генерал спросил:
— Это актер Сергей Филиппов?
— Да, — ответил я.
— Он у вас грузина играет?
— Да.
— Ну-ну.
«Надо было на эту роль грузинского актера взять», — подумал я.
— Не надо было Филиппова брать, — прошептал мне на ухо Резо.
Когда появилась Настя Вертинская, которая играла Мэри, русский генерал снова спросил:
— У вас и Анастасия Вертинская грузинку играет?
— У Анастасии Александровны мама грузинка, товарищ генерал, — сказал Дэви.
— Ну-ну, — повторил генерал.
Мжаванадзе во время просмотра молчал, только один раз, когда убили офицера — жениха Мери, он повернулся ко мне (Дэви посадил нас с Резо прямо за Мжаванадзе) и спросил:
— А теперь будет трагедия?
— Да, еще двое умрут, Василий Павлович, — виновато ответил я и подумал:
«Действительно, для веселой картины смертей у нас многовато».
Когда на экране, во время тризны, Серго Закариадзе сказал: «Я хочу при жизни знать, что будут говорить обо мне после смерти», — генерал хохотнул, кто-то сзади грустно протянул: «Да-а-а». А Мжаванадзе вздохнул.
«Сталина вспомнили», — подумал я.
— Про Сталина думают, — прошептал Резо.
Фильм закончился, зажегся свет. Все оставались на своих местах и молчали.
— Какие будут мнения? — наконец спросил Мжаванадзе.
— По-моему, неплохой фильм, — твердо сказал Дэви, глядя в упор на генерала.
— Не согласен, — категорически заявил генерал. — Фильм не неплохой, а хороший! И актеры подобраны замечательные, товарищ Стуруа!
Дэви успокоился.
— Я совершенно с вами согласен, товарищ генерал!
— То-то же! — последнее слово генерал оставил за собой.
— Ну что ж, мне кажется, можно поздравить наших гостей с удачной работой, — сказал Мжаванадзе, глядя на второго секретаря.
Тот кивнул. (Второй секретарь во всех республиках Советского Союза был обязательно русский.)
Мжаванадзе встал и пожал нам с Резо руки. И второй секретарь пожал нам руки. И генерал пожал нам руки. А старичок, который сидел рядом со мной и проспал весь фильм на моем плече, поднялся и закричал:
— Дорогие мои, если бы вы знали, как я вами горжусь! — и горячо поцеловал меня. — Молодцы! — Он горячо поцеловал Резо. — Дорогой вы наш! — Он хотел было поцеловать и генерала, но тот быстро отклонился, технично увернулся, чувствовалось, что генерал занимается боксом.
Потом Дэви отвел нас в свой кабинет и угостил коньяком. Я поблагодарил его за устроенный просмотр и сказал, что было бы неплохо, если бы они дали от имени Мжаванадзе телеграмму нашему министру и поздравили его с хорошим фильмом. Министру будет приятно. Дэви сказал, что у них нет практики — давать телеграммы, но они найдут способ, как сообщить нашему министру о мнении Василия Павловича.
ЦК — ЭТО ЦК, А ВОВА — ЭТО ВОВА
На следующий день мне надо было срочно вылетать в Москву. (Приемные экзамены на Режиссерских курсах.) В авиакассе мне сказали, что на сегодня билетов нет. Я показывал свое «мосфильмовское» удостоверение, говорил, что очень надо, врал, что срываются какие-то важные съемки, мне сочувствовали, но разводили руками — ничем не можем помочь, билетов нет. Тогда я пошел к своей тетушке — Верико Анджапаридзе. Верико сразу же позвонила министру грузинской авиации. Министр авиации сказал, что для племянника самой великой актрисы в мире у него всегда билеты есть. Минут через пятнадцать он перезвонил, извинился и сказал, что сегодня, оказывается, особый день и билетов нет. Билеты есть на завтра, на любой рейс.
Тогда я позвонил в ЦК Дэви Стуруа.
Дэви сказал, что билет не проблема. Я ему сообщил, что Верико говорила с министром, и тот сказал, что сегодня какой-то особый день и билетов нет.
— Ну, министр — это министр, а ЦК — это ЦК.
Через десять минут и Дэви сказал, что билетов на сегодня действительно нет. Особый день.
И я пошел в гостиницу.
По дороге зашел в «Воды Лагидзе» выпить вкусной газировки, которую очень люблю, там встретил Вову Мартынова. Вова Мартынов — тбилисский «свой парень», то есть человек, которого знали все и который знал всех. Он спросил по-грузински:
— Что ты такой грустный?
Русский Вова говорил со мной только на грузинском, считал, что мне нужна практика.
Я ему сказал о проблеме с билетом.
— Э! Я думал у тебя действительно что-то случилось! Пойдем и возьмем билет!
— Билетов на сегодня нет.
— Для нас, Гия, билеты у них есть! Пошли!
Народу у кассы было очень много, к окошку не подойти. Вова, высокий и широкоплечий, снял кепку, вытянул руку с кепкой вверх, приподнялся еще на цыпочках и крикнул на весь зал:
— Нана, это я, Вова! Посмотри сюда! Кепку мою видишь?!
— Вижу твою кепку, Вова! Что хочешь?
В Тбилиси было две джинсовых кепки, одна у Вовы, вторая — у знаменитого футболиста, форварда сборной СССР, Давида Кипиани.
— Один билет в Москву на час пятнадцать! — крикнул Вова.
— Паспорт давай!
Вова взял у меня паспорт и попросил передать его в кассу.
— Подожди! А деньги? Деньги возьми! — сказал я.
— Деньги я ей отдам, не волнуйся — сказал Вова. (У меня он денег не взял, когда я начал настаивать, он сочувственно посмотрел на меня и сказал, что я совсем обрусел.)
На самолет я успел. Летел и думал:
«Министр — это министр, ЦК — это ЦК, а Вова — это Вова!»
ЧЕЙ-ТО ПАПАША
Продолжение
Через неделю мне позвонил Сурин и спросил:
— А ты убежден, что твое кино Мжаванадзе понравилось?
— Да.
— А почему тогда не сообщают? Вчера на встрече с прокатчиками министр опять проехался по «Мосфильму». Сказал, что сняли такое безобразие, как «Не горюй!».
— Может, они сообщили, а министр не боится Мжаванадзе?
— Кандидата в члены Политбюро, не боится?! Он что, Александр Матросов?! (Легендарный герой Великой Отечественной войны.)
— А почему тогда не сообщают? Вчера на встрече с прокатчиками министр опять проехался по «Мосфильму». Сказал, что сняли такое безобразие, как «Не горюй!».
— Может, они сообщили, а министр не боится Мжаванадзе?
— Кандидата в члены Политбюро, не боится?! Он что, Александр Матросов?! (Легендарный герой Великой Отечественной войны.)
Еще прошла неделя, и мне опять кто-то сказал, что министр снова ругал картину. Я понял, или министр — Александр Матросов, который ничего не боится, или
Дэви — Павлик Морозов, который смело предает родных и друзей.
А 25 августа (я точно помню дату, потому что это день моего рождения) министр картину похвалил. Случилось это так.
Кабинеты министра и его заместителя Баскакова были напротив общей приемной. Народу в этой приемной всегда было полно. Но все к заместителю Баскакову, — к министру никто не ходил, потому что он никогда ничего не решал. В тот день в приемной сидели директора кинотеатров, ректор ВГИКа и мультипликаторы во главе с Котеночкиным (режиссер знаменитого мультфильма «Ну, погоди!») — все к Баскакову.
Вдруг дверь кабинета министра распахнулась, вышел министр, оглядел присутствующих и сказал твердо:
— Фильм «Не горюй!» — хороший и нужный фильм! И хватит об этом!
Котеночкин тут же позвонил мне и сообщил, что министр картину хвалит. Примерно через час позвонил Сурин и сообщил, что фильму «Не горюй!» присвоили первую категорию. А ближе к вечеру позвонили из иностранного отдела «Госкино» и сказали, что фильм посылают на фестиваль в Аргентину, в Мар-дель-Плата.
Спасибо за подарок ко дню рождения!
ТРЕТЬЯ ВСТРЕЧА (ПОСЛЕДНЯЯ)
В 1978 году раздался звонок:
— Георгий, здравствуй, это Василий Павлович беспокоит.
— Здравствуйте, Василий Павлович!
— Георгий, ты меня совсем забыл, я уже год в Москве, а ты мне ни разу не позвонил!
— Василий Павлович, извините, но у меня нет вашего телефона.
Мжаванадзе я вообще никогда не звонил и видел его всего три раза — два раза в Доме приемов на Воробьевых горах и один — в Тбилиси, когда показывал «Не горюй!».
Мжаванадзе сказал, что слышал, что я снял фильм про Грузию, и спросил, не смогу ли я его показать. Я предложил посмотреть фильм послезавтра, в среду днем, на «Мосфильме».
Чтобы получить на «Мосфильме» просмотровый зал, нужно было разрешение директора студии. Я пошел к директору (директором «Мосфильма» уже был Николай Трофимович Сизов). Сизов разрешение подписал и спросил, кому я буду показывать фильм. Я сказал — Мжаванадзе. Сизов возмутился:
— Ты еще Подгорного позови! Давай бумагу назад, я отменяю зал!
(Мжаванадзе «за неполное соответствие» отправили на пенсию уже почти два года назад, а Председателя Верховного Совета СССР Подгорного — совсем недавно, на прошлой неделе).
Я сообразил, что зря упомянул Мжаванадзе, и соврал, что зал просил Вахтанг Кикабидзе, чтобы показать фильм Алле Пугачевой и Иосифу Кобзону. А про Мжаванадзе я оговорился, перепутал с Кикабидзе.
— Вот так и напиши, что просишь зал для показа артистам, — сказал Николай Трофимович.
Мжаванадзе приехал на «Мосфильм» с женой. Фильм посмотрел, похвалил, поблагодарил, и они уехали. А я расстроился.
На тот просмотр я пригласил еще человек двадцать знакомых, которых не смог пригласить в Дом кино (не хватило билетов). Были и грузины. Я не надеялся, что мои гости, увидев Мжаванадзе, будут прыгать от радости, но думал, что они отнесутся к нему с уважением. Ничего подобного! Когда он пришел, некоторые сухо кивнули, а остальные вообще сделали вид, что его не заметили. Старика даже в дверь первым не пропустили.
Мне было стыдно.
ЛЕНИН, А, ЛЕНИН, НА МЕНЯ ПОСМОТРИ!
Когда Сталин умер, его положили рядом с Лениным, а на гранитной плите над входом в Мавзолей написали: «Ленин — Сталин». А потом подумали-подумали и решили Сталина оттуда убрать.
В 1956 году в Тбилиси, в садике на набережной, возле памятника Сталину собрался по этому поводу митинг. Ораторы говорили, что Сталина надо оставить в Мавзолее, он такой же хороший, как Ленин (Ленин стал таким плохим, как Сталин, намного позже).
В тот же день Мжаванадзе позвонил Хрущев и предупредил, что если он — Мжаванадзе — немедленно не наведет порядок, то он — Хрущев — депортирует всех грузин в Казахстан, куда Сталин депортировал чеченцев.
Министр МВД Грузии предложил разогнать митингующих водометами, но Мжаванадзе не согласился: там пожилые люди, дети — простудятся. «Два-три дня поговорят-поговорят и разойдутся по домам». Василий Павлович, боевой генерал и лихой вояка, в жизни был человеком мягким. Но министр внутренних дел Грузии подчинялся всесоюзному министру и все-таки применил водометы. Но чтобы не обидеть своего первого секретаря ЦК, не на большом митинге — у памятника Сталину, а на малом — в сквере у оперного театра. Но когда вода в пожарных машинах кончилась, митингующие снова вернулись в садик.
На другой день утром (митинг продолжался три дня) к памятнику подъехал грузовик, в кузове которого, обнявшись, стояли Сталин и Ленин, — драматический театр города Гори командировал на митинг актеров в костюмах и гриме вождей пролетариата.
Распорядитель митинга объявил в микрофон: единомышленники из Гори прислали Ленина и Сталина, чтобы все видели — Ленин и Сталин любили друг друга! И Ленин считал Сталина верным ленинцем!
— Пусть Ленин пожмет руку Сталину! — крикнули из толпы.
И Ленин пожал руку Сталину.
Пусть поцелует! — попросили из толпы.
И Ленин поцеловал Сталина.
— И Сталин тоже пусть поцелует Ленина! — потребовали из толпы.
И Сталин поцеловал Ленина.
— Пока не разденутся и не лягут, у них ничего не получится! — крикнул кто-то.
Все засмеялись.
— Прошу цирк не устраивать! — распорядитель митинга сердито постучал по микрофону, — мы здесь важные вопросы решаем!
Слово предоставили поэту, который прочитал свои стихи о Сталине.
Ленин и Сталин простояли в кузове грузовика весь день. Ленин время от времени выкидывал вперед правую руку (как это делал актер Щукин в фильме «Ленин в Октябре») и выкрикивал: «Да здравствуют Маркс, Энгельс, Ленин и Сталин!». А Сталин посасывал трубку и медленно, по-сталински, расхаживал по грузовику — два шага туда, два обратно (как это делал актер Геловани в фильме «Падение Берлина»). Изредка Сталин слезал с кузова, прятался за грузовик и, жадно затягиваясь, выкуривал сигарету «Дукат». (Трубкой он затягиваться не умел: кашлял.)
На следующий день митинг продолжился. Сталин и Ленин с утра снова стояли на боевом посту. К митингующим тбилисцам присоединились приехавшие из других городов «сталинисты». Однорукий старенький полковник из Краснодара сказал, что написал речь, но не будет ее читать, просто задаст пару вопросов Владимиру Ильичу:
— Ленин, а Ленин! Сюда смотри! Вот скажи народу, кто для тебя Мавзолей построил?! Кто?!
— Сталин? — неуверенно спросил Ленин.
А кто все твои заветы выполнил? Кто, Пушкин?
— Зачем Пушкин?! Товарищ Сталин Иосиф Виссарионович все выполнил, — сказал Ленин с грузинским акцентом.
— А теперь, когда его из Мавзолея выносят, почему ты молчишь?!
— Я? — растерялся Ленин.
— Ты на меня смотри, чего глазами бегаешь! Отвечай народу, почему?!
— Потому что он умер! — выручил Ленина Сталин.
— Правильный ответ! В этом все дело! Ленина нет, Сталина нет, и этим воспользовались ревизионисты и антимарксисты! Я предлагаю написать заявление и послать его в Китай товарищу Мао Цзэдуну…
— Товарищ полковник, — остановил его осторожный распорядитель, — не отклоняйтесь от темы.
В середине дня Сталин посмотрел на часы, кряхтя, слез с грузовика (ему было за семьдесят), подошел к распорядителю и сказал ему что-то на ухо.
— Товарищи, — обратился распорядитель к народу, — Сталин просит, чтобы мы его отпустили, у него вечером спектакль. Отпускаем?
— Нет! Не отпускаем!
Тогда Сталин взял микрофон и взмолился:
— Товарищи, у меня замены нет: спектакль сорвется! Разрешите отлучиться! Очень прошу!
— А Ленин?
— Ленин остается, Ленин будет с вами, — сказал Сталин. — Робик, скажи им! — обратился он к Ленину.
— Ребята, — закричал Ленин. — У меня на этой неделе спектаклей нет! Я все время буду здесь с вами стоять! Сколько скажете — столько и буду!
— Поклянись! — потребовали из толпы.
— Клянусь мамой! — закричал Ленин.
Кончилось все трагично. По приказу из центра в город вошли войска МВД. Были убитые.
ХОЖДЕНИЕ ПО МУКАМ
Я решил снимать «Гекльберри Финна» Марка Твена.
В «Госкино» сказали:
— Валяй.
И мы с Викторией Токаревой сели писать сценарий. Но тут позвонил Калатозов и предложил быть сценаристом в совместном советско-итальянском фильме. Сценарист с итальянской стороны — отец итальянского неореализма Чезаре Дзаватини, в главной роли — звезда мировой величины Альберто Сорди, продюсер — киномагнат Дино де Лаурентиис, режиссер — он, Калатозов.