Не успела я прийти в себя от нанесенного оскорбления, как квартиру наводнили эксперты. Многие из них тут были во второй раз, и взгляды, которые они кидали на хозяйку этого страшного места, нельзя было назвать сочувствующими. Мне тоже досталась немалая толика подозрений. У нас подробно и явно не веря ни одному нашему слову выяснили, как мы провели утро, записали адрес Ленчика и многозначительно при этом переглянулись. Доронин даже позволил себе издевку, сказав:
— Поезжай, Петро, может быть, еще сумеете парня откачать. Хотя если судить по первым двум жертвам, то вряд ли.
— Да мы его не трогали! — возмутилась я. — Он сам на нас набросился вот с этой штукой.
Доронин осмотрел нож, выслушал наш пересказ Ленчиковой версии и тоже не поверил в нее.
— Чушь! — сказал он, — Какой дурак будет так глупо шутить? Признайтесь, что вы хотите ввести следствие в заблуждение.
— У нас алиби, — напомнила ему Мариша. — Мы все утро были вместе, а когда я уходила, то в квартире никого не было. В конце концов, я же не виновата, что они все приходят именно сюда. Я же не могу отвечать за их поступки, они взрослые люди.
И на вчерашний вечер я тоже смогу раздобыть алиби, если только тех ребят тоже не перестреляли.
На Доронина ее слова произвели весьма слабое впечатление, он упрямо ей не верил.
— Если вы такая невинная овечка, какой прикидываетесь, — сказал он, — то объясните мне, как пострадавшие попадают к вам в дом. Ключей при них не находится. А вы настырно уверяете, что, как бы ни торопились, дверь за собой всегда закрываете.
Как вы это объясните?
— Так и объясню, если бы я врала, то мне было бы выгодней сказать, что я не помню, закрывала я за собой дверь, уходя, или нет. А я говорю правду, но вы мне почему-то не верите.
— Послушайте, — выступила вперед я. — Хватит нас оскорблять своими неоправданными подозрениями. Лучше вам заняться отработкой нашего алиби, а оно у нас такое, что не подкопаетесь. Поверьте и проверьте, а мы пока можем посидеть под домашним арестом. Честное слово, мы никуда не денемся, хотя искушение велико.
Все-таки мужчины престранный народ, мне Доронин почему-то поверил и легко согласился с моим предложением, хотя смысла в нем было не больше, чем в Маришиных объяснениях. Тем не менее они ушли, предварительно избавив нас от трупа, за что лично я им была глубоко признательна. Соседей они опросили, но многих не оказалось дома, а те, которые были дома, ничего подозрительного не слышали и посторонних не видели.
— И что мы теперь будем делать одни? — спросила у меня Мариша, когда мы остались с ней наедине. — Ты, кажется, забыла, что я боюсь призраков, а значит, ни о каком домашнем аресте речи быть не может. Я немедленно отправляюсь к тебе и буду сидеть там до тех пор, пока эта история не прояснится.
Меня это в корне не устраивало. Я, конечно, люблю Маришу, но надо же и предел знать. А я подозревала, что совместная жизнь под одной крышей будет выходить за этот предел. Ну, месяц-другой я ее еще выдержу, а потом что прикажете делать? А если расследование зайдет в тупик, а призрак не исчезнет, мне так и жить вместе с ней? А если, чего доброго, к нам наведается еще и призрак сегодняшнего трупа?
Это же вообще кошмар и полное фиаско моей личной жизни. Нет, я на это не согласна.
— Никуда ты не пойдешь, — сурово сказала я ей. — Сейчас мы переоденемся в какое-нибудь старье и приступим к поискам затерявшейся пары ключей, про которые ты толком ничего не помнишь, но уверяешь всех, что помнишь.
— Я их искала и даже специально с этой целью сделала генеральную уборку, — начала было протестовать Мариша, но я ее живо оборвала:
— Знаю я, как ты делаешь уборки; Небось провела пару раз веником по шкафам да прошлась пылесосом по своему ковру, ну и, может быть, еще протерла поверхности столов. Скажешь, что я не права?
Мариша устыдилась и ничего не сказала. Мы переоделись в старье, как это понимала Мариша. В моем представлении в этих вещах еще можно было смело съездить на пару вечеринок, но спорить я не стала, и мы приступили к уборке. Горы пыли, которые мы обнаружили за отодвинутым холодильником, подтвердили правоту моих слов. Мы их смели в пакет и осторожно исследовали на предмет обнаружения металлических предметов удлиненной формы. Но ничего, кроме пустых пивных крышек, мы там не нашли. Под газовой плитой и за стиральной машиной мы тоже ничего примечательного не обнаружили.
Ключи обнаружились под мойкой, они мирно висели на березовом венике, с которым нормальные люди ходят в баню, а ненормальные, вроде Мариши, держат дома на всякий случай. Судя по привольно расположившемуся на венике поселению пауков, он стоял тут не один месяц.
— Ну, и как это понимать? — сердито отплевываясь от клубов пыли и потревоженных паучков, спросила я у Мариши.
Мариша кратким ответом удовольствоваться не пожелала и прочла мне небольшую лекцию, которая начиналась так:
— Пауки вреда никому не приносят, сидят себе тихонько и под ногами не мешаются. Наоборот, от них сплошная польза. Во-первых, — сказала она, загнув палец, — они приносят деньги в дом, во-вторых, они питаются другими насекомыми. Заметила, у меня почти нет мух и комаров. Догадалась теперь почему? А в-третьих, они мне нравятся своей основательностью, как где поселятся, сразу начинают вить гнездо. Поэтому я их не только не гоняю, а приветствую и предоставляю кров и безопасное убежище и в их дела не суюсь.
— Это заметно и без твоих слов, — заявила я. — Сколько, по-твоему, ты сюда не заглядывала? Хотя бы приблизительно сказать можешь?
— Это легче легкого, — обрадовалась Мариша. — Веник я сделала на даче как раз на прошлую Троицу.
Потом он у меня несколько недель сох в ванной, но душ я принимаю часто, поэтому он там плохо сох, и к тому же с него все время сыпалась какая-то труха прямо мне на голову, поэтому я его переместила в пенал, но там с него стали сыпаться листья и попадать в разные важные бумаги, и я его определила под мойку. Это было в середине осени, и он уже был настолько плох, что идти с ним в баню было стыдно.
К кольцу от ключей, помимо фарфоровой бабочки, был прицеплен маленький клочок бумажки, на котором был написан телефон.
— А это еще что? — удивилась я. — Что за дополнительный брелок?
— Ой! — повторно обрадовалась Мариша. — Ты просто удивительно благотворно влияешь на мои дела. Сразу все находится, у тебя, видимо, аура такая.
Представляешь, эта бумажка того самого типа, про которого я совершенно твердо была уверена, что он ушел вместе с моими ключами. А оказывается, он тут и ни при чем вовсе. Теперь всегда буду звать тебя, когда затею уборку.
Вывод, который сделала Мариша, заставил меня слегка пожалеть о своем неумном стремлении помочь ей. Она еще предлагала помыть полы в комнатах, намекая, что за последние годы у нее пропала масса нужных вещей, но я не дала себя окончательно закабалить. Поэтому Марише пришлось самой мыть полы, а я села на жалобно тренькнувший телефон и попыталась дозвониться до бывшей Ленчиковой каланчи, которой Мариша по политическим соображениям не могла позвонить сама. Там долго не снимали трубку, но наконец мне повезло.
— Алле, — произнес мужской баритон, от звука которого у меня сладко защемило сердце и задрожал мой собственный голос, поэтому мое приветствие оказалось слегка смятым, но все-таки там поняли, чего я хочу, и все тот же голос ответил:
— Ее нет дома, и в городе, собственно говоря, тоже. Она уехала в Сочи, что-нибудь передать?
Так как я растерянно молчала, то голос сжалился надо мной и предложил альтернативу:
— А если хотите, то можете перезвонить ей завтра, она должна вернуться.
Я, обрадованная, промычала нечто, отдаленно напоминающее благодарность.
— Не за что, — сказал баритон и повесил трубку.
Переведя дыхание и обретя дар речи, я бросилась к Марише.
— Знаешь, кто сейчас состоит в любовниках у твоей каланчи? — возбужденно подпрыгивая на влажных плитках, голосила я. — Тот самый Вовчик, про которого ты сказала, что он голубой, а он оказался профессиональным киллером. Твой жених его приволок ко мне знакомиться, помнишь. Я с ним только что разговаривала по телефону, он сидит у твоей каланчи, а ее величество отдыхают на югах и завтра вернутся.
— Ты не перепутала? — недоверчиво спросила Мариша. — Он же сидит в тюрьме. И вообще, ты же с ним виделась всего несколько раз, а потом он проболтался тебе о своей профессии и ты от него сбежала.
— Это ничего не меняет, — настаивала я. — Все равно я на всю жизнь запомнила, как он тянет свое «алле». Ни один человек не сможет повторить, даже если вдруг ему и придет такая охота. Это точно он.
— Вряд ли он ее любовник, — продолжала сомневаться Мариша. — Тогда бы они вместе поехали отдыхать. А он сидит тут и ждет ее.
— Может быть, ему надо было вернуться раньше, поэтому он и сидит один. Но в любом случае они близки, я бы только близкому человеку разрешила жить у меня, пока меня нет.
— Может быть, ему надо было вернуться раньше, поэтому он и сидит один. Но в любом случае они близки, я бы только близкому человеку разрешила жить у меня, пока меня нет.
— А я бы любого пустила, если бы он только пообещал не продавать мои вещи и не переклеивать обои.
— Но все равно, если он все это время находился в городе и в его распоряжении были ключи от твоей квартиры, то он становится подозреваемым номер один. Убийства — это же его профессия. Хоть в этом-то ты со мной согласна?! — в отчаянии взвыла я.
С этим Мариша была настолько согласна, что даже перестала мыть пол, бросила тряпку и принялась сдирать с себя свой вельветовый комбинезон с явным намерением куда-то идти.
— Куда это ты собралась? — осведомилась я.
— Как куда? В милицию. Буду жаловаться и требовать, чтобы они оградили меня от этого психа. У него там с моим бывшим благоверным какие-то разборки, а я страдай? Нет, спасибо.
Про разборки я слышала впервые, и мне это очень не понравилось. Кто его знает, может быть, он и против меня чего-нибудь имеет и, завершив с Маришей, начнет подкидывать трупы уже мне?
— Нельзя ли узнать поподробней? — попросила я.
— Сама толком ничего не знаю, потому и жила так спокойно. Год назад этого Вовку посадили, и в этом каким-то образом был замешан мой женишок, а у меня всегда своих дел по горло, чтобы выяснять про чужие. Да Мишка не больно-то и делился со мной, но все-таки мне удалось понять, что Вовку взяли после того, как он всадил пять пуль в одного толстосума, но так и не прикончил его. И были еще несколько провалов, мазилой этот Вовка был редким. В последний раз он умудрился попасть в задницу кому-то из своих же. Но кто был этот бедняга, мне Мишка так и не сказал, а потом мы с ним расстались, и я совершенно забыла про Вовчика. Все-таки я полагаю, что его сдали свои же, чтобы насолить ментам, пускай, мол, они теперь с ним возятся.
И потому я была совершенно уверена, что его выпустят не раньше чем через пару десятилетий, а он снова тут как тут. И что мне теперь делать?
— Но ты ведь ни в чем не виновата перед этим Вовкой, — попыталась утешить я ее.
— Конечно, не виновата! — прорыдала Мариша. — А только чего он тогда мне трупы таскает?
— Может, и не он?
— А кто? Он самый и есть. Ему по статусу положено, вот он и старается.
— А почему он убивает именно твоих любовников, это по меньшей мере странно. Что он против них может иметь? Может быть, твой жених попросил его о такого роде услуге?
— Ты с ума сошла! — возмутилась Мариша. — Мы с ним расстались окончательно и бесповоротно, он не может иметь ко мне решительно никаких претензий. Я ему больше года назад сказала, что между нами ничего не может быть из-за его профессии, и он согласился. И вообще, он был добрым мальчиком и никогда не запрещал мне встречаться с другими.
А даже если предположить, что это все-таки по его просьбе их убивают, то все равно, зачем ему хотеть смерти моих приятелей, если ему сидеть еще неизвестно сколько. Он же понимает, что одного убьют, а на его место немедленно найдется другая кандидатура. Что ж бедному Вовке всех метелить? Он же не меценат, за все услуги деньги берет, и немалые, моему бывшему столько не наскрести. На одного или на двух он еще может изыскать средства, но не на всех же.
— И все равно странно, — сказала я.
— Вот именно, — горячо поддержала меня Мариша. — Поэтому я к Доронину и собираюсь. А ты, если хочешь, можешь остаться дома.
— Ну уж нет, — решительно отказалась я. — Тут у тебя второй день трупы визитеров находят, так я не хочу оказаться в их числе. В милиции куда как безопасней. Я пойду с тобой.
Мы снова переоделись. Мариша попросила меня пойти вперед и подождать ее внизу. И когда я уже начала думать, что Мариша передумала, она возникла возле меня, и мы вместе отправились к Доронину.
Против всякого ожидания он к нашим словам прислушался и немедленно отправил группу на задержание. Благо Мариша помнила адрес каланчи, по которому сейчас обитал Вовка. Мы вызвались поехать с ними, и нас взяли без разговоров, подозреваю, что этому сильно способствовало то, что Мариша не скрывала того факта, что помнит адрес лишь частично, то есть она помнила только улицу и одну цифру, но определить, что собой представляла эта цифра, затруднялась. Иногда ей казалось, что это номер дома, а иногда, что это квартира или вообще этаж или корпус. До Авиационной улицы мы добрались быстро. За нашей «девяткой» ехал «газик», до отказа наполненный крепкими ребятами в пятнистой одежде и вооруженными автоматами. Всю дорогу я провела в размышлениях о том, какую роль выполняет их пятнистая форма в черте города. Как камуфляжная она однозначно не годилась, а не опасаться людей с автоматами смог бы только законченный псих.
— Приехали, — сообщила Мариша, — вот этот дом, а вон ее балкон.
До балкона было, мягко говоря, высоковато.
— А он еще дома? — пришла мне запоздалая мысль. — Может, он пошел перекусить?
— Вас это волновать не должно, — распорядился Доронин. — Этим займутся профессионалы.
Мы отнюдь не возражали и, забившись на заднее сиденье, не сводили восторженных глаз с этих самых профессионалов. Они очень энергично расползлись по дому и прилегающим к нему кустам.
— Теперь пора, — заявил Доронин и открыл перед нами дверцу.
— Чего это? — удивилась Мариша.
— Пойдем наверх, ты должна представиться и любым путем вынудить его открыть дверь. Это поможет избежать стрельбы.
Мариша открыла рот и изрекла совершенно жуткую вещь, осмыслив которую я поняла, что умираю.
— Возьмите лучше Дашку, она с ним встречалась, и он был в нее без памяти влюблен. Так что ей он откроет без слов.
— Вот как? — воодушевился Доронин. — Вы, оказывается, все знакомы?
Без психоанализа было ясно, что он имеет в виду. Я метнула на Маришу взгляд силой в десять баллов, но она притворилась, что ничего не заметила.
— Я не могу, — попыталась я объяснить. — Он меня давно забыл, и виделись мы всего несколько раз.
— Вот это мы сейчас и проверим, забыл он тебя или нет, — бормотал Доронин, вытаскивая меня из машины.
Как я ни упиралась, уже через несколько минут меня поставили перед совершенно незнакомой дверью и велели звонить.
— Когда спросит «Кто там?», ты ему представишься и наплетешь что-нибудь жалостливое, чтобы открыл, ясно? — инструктировал меня Доронин. — И не вздумай говорить что-нибудь типа: «Мы бы тут хотели с тобой поговорить» или «У моих друзей к тебе есть пара вопросов». Никаких упоминаний во множественном числе, пусть думает, что ты одна.
— Ладно, — буркнула я и утопила кнопку звонка.
Врать мне не пришлось, дверь распахнулась сразу же, и передо мной действительно возник Вовка. Если у меня еще оставалась слабая надежда, что его голос мне просто померещился, то сейчас она растаяла как дым.
— О! — радостно воскликнул он. — Не ждал!
Это было единственное, что его порадовало, да и то только на одну, очень короткую минутку. После того, как, оттолкнув меня, в квартиру рванули люди в камуфляже, у него больше не было причин для радости, и он уже не был столь приветлив, осыпая меня удивительными словами, о существовании которых в русском языке я до сих пор не подозревала.
Возникший шум привлек внимание востроносенькой старушонки, которая вылезла на лестницу и приготовилась принять деятельное участие в сражении. Доронин вежливо попросил ее не высовываться и сидеть тихо, тогда, возможно, ей посчастливится и она не пострадает. Но старушенция попалась на редкость настырная и себе на уме. Слова Доронина на нее не подействовали, а если и подействовали, то весьма слабо: она продолжала торчать на пороге и с любопытством прислушиваться к звукам, доносящимся из-за дверей напротив. Вдоволь насладившись ими, она открыла рот и щелкнула пару раз великолепными вставными челюстями для привлечения нашего внимания. Доронин болезненно вздрогнул, но взял себя в руки и пробормотал:
— Мне-то что, хочет схлопотать, так ее дело.
Но старушенции его реакция показалась явно недостаточной. Она еще разок клацнула фарфором и удовлетворенно произнесла:
— Наконец-то его заберут отсюда. Давно пора. Сил никаких нет. Целыми днями крутит музыку, и добро бы Наташу Королеву или «Иванушек», так нет же, поставит западных придурков, они и воют дурными голосами так, что голова кругом идет, а барабаны по ушам: «бум-бум, бум-бум». Что же вы так задержались? Я вам еще вчера ночью звонила и утром сегодня тоже, потому что невозможно: он из дома ни на минуту не уходит и музыка у него орет, не затыкаясь.
Просто удивительно, ну буквально ни на минуту.
Я специально его караулила и подружек на улице подговорила, чтоб они смотрели, но он уже два дня как вернулся, сидит дома, словно сыч, и ни ногой никуда. Как он без свежего хлеба-то обходится?
Дотошная бабулька закончила свой монолог и, должно быть, осталась довольна. Примерно с середины ее рассказа наше внимание было полностью приковано к ее рту, мы боялись пропустить хоть слово нежданной свидетельницы. Когда она закончила, мы переглянулись. Доронин умел считать не хуже меня, а я уже давно сложила два плюс два и смекнула, что человек не может быть одновременно в двух местах, а значит, Вовчик, который, по свидетельству очевидицы, провел дома безвылазно все то время, пока на квартире у Мариши творились жуткие вещи, автоматически выпадал из круга подозреваемых.