Стояли немногочисленные шеренги - с сотню солдат из запасного, да такие приблудные стрильцы как Грабчак. Гауптштурмфюрер кратко пояснил обстановку: батальон связи внезапно атакован, ведет бой, нужны добровольцы для "удара взаимопомощи". Выручить камрадов и не допустить выхода врага в тыл дивизии - есть благородный долг и обязанность каждого честного солдата рейха.
...Гул боя, рокот вездесущих советских штурмовиков и едва слышный топот сапог, выходящих из строя добровольцев... Только немцы из строя и выходили. Бледнел от злобы гауптштурмфюрер, брезгливо смотрели на неподвижных галичан самонадеянные германцы.
Микола стоял как положено - смотрел строго перед собой, мимо командира батальона. Нема дурных. Чем тому батальону связи теперь поможешь? Шо он там, на старых позициях сидел и ждал? На все божья воля. И вообще во всем немецкое командование само виновато - откуда Советы в тылу взялись, а? Куда разведка и господа начальники смотрели? Непобедимый германский порядок, стойкость и предусмотрительность... Теперь вот погибнут хлопцы ни за шо...
...Катили связисты обратно к дивизиону. Рассудительный Заремба, вздыхал:
- Вот оно как - не сдержали москалей на фланге. Прорыв вышел. Пропадут хлопцы. Ни за что пропадут. Там, говорят, кавалерия у Советов. Лютуют, сплошь башкиры. Эх, беда, ведь не пробьются наши.
- Я ж там, в батальоне, каждого стрельца знаю, - хмуро сказал Микола. - Золото, а не хлопцы. До последнего стоять будут. Немцы могли бы танками помочь. Так ведь не дадут брони, суки.
- Бросят, как пить дать бросят. Слышь, Микола, а ведь хлопцы могут в лес пробиться. Сообразят, точно говорю. Там свои люди...
- Ты помалкивай. Еще неизвестно как дело обернется...
Вечером появились точные сведения, что батальон связи полностью полег, со всей техникой и машинами. Говорили, что в плен советские гвардейцы никого не брали. Вроде бы подошел после боя чекистский батальон из смерша и всех пленных шашками порубал. Микола вместе с камрадами-связистами выпил шнапса за помин душ, геройски загыблых, но в шашки не очень поверил - небось, просто постреляли хлопцев из пулемета. Не, сдаваться в плен нельзя. Жестоки краснюки к СС. Плохо дело. И заначку было до слез жалко - десятник хозяйственного взвода клялся, что ранец как свой сохранит, да разве теперь с мертвяка спросишь. Эх, портсигар нужно было с собой носить - ведь чистое серебро. Да и шоколад жалко. Девять плиток... Москали клятые, чтоб вас...
Ночью куда-то перешли, окопались, Грабчак успел подремать, потом сдернули с криком и пинками...
... Неслись упряжки противотанковой батареи, трясся ошалевший Микола, цеплялся за неудобный поручень передка, придерживал коленом катушку, пристроившийся рядом рябой шарфюрер, сопел, норовил заехать в лоб стволом прыгающей винтовки. Ездовой гнал с гиком, свистом - батарея неслась, не разбирая дороги. Как попал на безумный передок шутце Грабчак, за что судьба так наказала - не понять. Противотанковую батарею с позиций сняли одним мигом, бросили навстречу прорвавшимся советским танкам. Но Грабчака-то за что?! У протипанцерников свои связисты имеются, раз не их всех разбомбило, так пусть догоняют и сами...
Поздно. Летел молодой шутце, кинутый безжалостным приказом, навстречу своей гибели, старался катушки довезти. Ой, за шо, за шо так?!
...Село осталось правее, батарея на рысях вынеслась к полю. Русских пока видно не было, словно вымерло все кругом, лишь темнела цепочка неглубоких пустых окопчиков у проселка. И качалось поле, на которое вот-вот танки Советов выйдут... плоское, с нечастыми копнами и скирдами, да одиноким, видать, брошенным из-за неисправности, грузовиком. Соскочила с дороги быстроногая батарея, гарцевал на гнедом скакуне пидхорнужий, взмахивал плетью, указывая позиции:
- Разворачивайся, не медли! Минуты по счету...
...Ржали кони, расчеты снимали с передков приземистые панцертовки[2]. Артиллеристы спешили - и последнему дурню ясно, что выйдет, если "тридцатьчетверки" застигнут батарею неразвернутой. Хоть слегка окопаться бы успеть...
- Та разве здесь позиция?! - стонал ездовой-вистун, пытаясь успокоить разгоряченных лошадей. - Зарыться не успеем, упряжки девать некуда. За скирдой прятать, что ли?
Миколе было не до лошадей: сгреб три катушки, а куда бежать, где командир батареи, разве разберешь?
- Вон они, по леву руку. На те две скирды смотри, - крикнул грузный усач-командир орудия. - Та не топчись как столб фонарный...
Расчет успел развернуть орудие стволом к пологому подъему, развели станины...
Микола, бормоча ругательства, двинулся до командования. Ох ты ж, божечки, все жилы так порвешь. Висящий на шее телефонный аппарат норовил ударить по коленям. Где старший телефонист, с инструментом и вторым аппаратом? Свалился в скачке да потерялся? Гнали жутко, да вистун и сам до того хитрожопый...
Как следует обложить старшего вистуна Микола не успел. Лязгнуло, заскрипело металлически и с ближайшей скирды посыпалось сено. Оживали скирды. Оборачивались к ним изумленные взмыленные артиллеристы... Из сена полыхнуло...
...Как можно было не разглядеть спрятанные под сеном танки, объяснить вовсе невозможно. Наверное, со спешки и тряски не всмотрелись. Ведь учили протипанцирников всем этим хитростям. Приказ спешили выполнить, дурни этакие. А невиновным связистам погибай зазря...
Впрочем, шутце Грабчак связистом уже не считался, поскольку отступал налегке. Бежалось быстро, даже винтовку и прочую амуницию чувствовать перестал. Как на крыльях несло. За спиной ахали танковые выстрелы - на отдельного человека наводчики пока не разменивались, практически в упор уничтожали орудия, передки и упряжки. Разрывы, ржание лошадей, крики раненых... Минута, две... Потом снаряды начали рваться среди удирающих к селу дивизионников, засвистели над головой строчки свинца из танковых пулеметов... Но Грабчаку везло - сразу взял верно - к овражку, домчался одним из первых, скатился в благословенную сырость, пополз прочь... Единственный раз обернулся на склоне: бегущие, падающие люди и лошади, за ними осевшие скирды, и неспешно шевелящиеся среди них бронированные жуки, показавшиеся удивительно небольшими[3]...
До своих артиллеристов Грабчак домчался быстро - артдивизион, до сих пор не понесший больших потерь, казался местом надежным, солидным, только за него и держись. Микола пытался рассказать о мгновенной гибели батареи, но немец-обершарфюрер шагнул сзади к кричащему Грабчаку, развернул... врезал в левый глаз, но у Миколы из обеих искры посыпались. Немец гавкнул про паникера и вонючую жопу, отшвырнул к брустверу... Потом хлопцы налили полкружки шнапсу, сглотнул и пришлось вновь за провода взяться. Даже покурить не дали, ироды...
К вечеру поползли слухи, что Советы в тыл прорвались, пытаются от резервов отрезать...
Во тьме дивизион отошел назад, связь и прикомандированных телефонистов оставили в распоряжение переместившемуся к селу штабу фузилёров.
Настроение у офицеров было хуже некуда - открыто говорили, что немцы "дурни биснувати". Нужно прорываться, пока Советы окончательно кольцо окружения не замкнули. Фрайтаг[1] специально медлит - решил дивизию положить, шоб германцы из котла выскочили.
Грабчак понял, что все здесь и полягут. Но бояться сил не осталось - усталость такая навалилась - хоть в лоб стрелять будут, не пошевелишься. Микола заполз в какую-то яму и на оклики командира связистов не отзывался. Плащ-накидку на голову намотал и идите все к бисовой матери.
Только с рассветом понял, что под крупом убитой лошади спал. Ладно, что смердела, все одно не до девок Грабчаку гулять. Но примета скверная...
Примета сполна оправдалась - день истинно адовым стал. С утра Советы атаковали с нескольких сторон: у Подгорец, на Сасово, на Колтив... 31-й полк держался из последних сил, немцы временами перебрасывали подкрепления, поддерживали. Москали наседали, вновь ударяли "катюшами" и бомбами - казалось, ничего живого не останется. У Опак многократно сходились с русской пехотой вплотную, "тридцатьчетверки" в гущу не лезли - мели огнем издали...
...- Ко второй роте пойдешь. Вот приказ - пусть один взвод налево оттянут и фланг держат. Знаешь где второй роты позиции?
- Да я же с дивизиона и...
- Знайдешь! Тут овражком, як поднимешься ще километра два и поближе к кладбищу. Не проскочишь...
Микола пошел, зная что не дойдет. Отводить полк нужно, тут любому дурню понятно. Тяжелый дивизион москали разбили, никакой телефонной и радиосвязи не осталось, танков немцы совсем не дают. Как скот подсунули - на убой. Сами отходят, а здесь подыхай как муха...
Овражек был неглубок и набит немцами: вышедшее из боя подразделение пыталось привести себя в порядок. Казалось здесь больше раненых, чем стоящих на ногах. Микола протрусил поверху, по склону, внезапно оказался на прореженной осколками опушке - впереди шел бой.
Пехота Советов, в выгоревших гимнастерках и драных телогрейках, немногочисленная, но сплошь с автоматами, уже уцепилась за развалины крайних хат. Устанавливали пулемет, перебежками кидались через огороды. Горели хаты, дым прибивало к земле. От центра села и от кладбища в этот дым строчили галицийские пулеметы - старались москалей к земле прижать. В ответ, издали, размеренно, как часы бил русский танк или самоходка - прикрывал подход своих подкреплений. Через поле растерзанного низкорослого соняшника[2] спешил взвод Советов...
Микола, залег под молодым дубком, и попытался разглядеть, что у москалей стреляет. На занятиях учили разбирать типы русских танков и штурмовых орудий, но сейчас издали, да сквозь дым разве разберешь... Вернуться нужно и доложить. Вторую роту сейчас искать, все равно, что гузном на мину сидать...
Внезапно ударили по окраине минометы: взрывы лопались среди развалин и огородов, разлеталась земля и картофельная ботва. Советская пехота мигом исчезла. Минометный налет был краток: два десятка мин и галичане кинулись в контратаку. Меж кладбищенских крестов поднялась чуть ли не рота фузилеров: с примкнутыми штыками, с напористым криком "Слава!", немецкий гауптштурмфюрер и украинский поручник, пригибаясь, подбадривали взмахами пистолетов...
Славно хлопцы шли, геройски. Но недолго. Едва миновали ограду кладбища, как навстречу ударили автоматы. Густо строчили, будто батальон москалей у околицы в засаде ждал. Падали дивизионники, но шли вперед. Лопнуло несколько гранат, и Советы нараз тоже на "ура" поднялись. Вставали из воронок и грядок изрытых, согнутые и линялые, вроде разрозненные, но тут же озверело, единой горстью, сыпанули навстречу остаткам фузилерной роты. На миг смешалось все: очереди в упор, блеск штыков, пистолетные и винтовочные хлопки. Ни "Слава!", ни "Ура" уже не слышно - только матерное и вой звериный. С поля спешило подкрепление москальское, откуда-то танки явились, перемалывая последние соняшники, к околице ползли...
Микола привстал, поднял винтовку, собираясь пальнуть в сторону москалей, но передумал. Хоть и далеко, но могут заметить. Да и нет приказа связному в бой вступать. Иная задача. Не нашел вторую роту, так нужно доложить что неприятельские танки атакуют. Дисциплина превыше всего...
Насчет танков шутце Грабчак не доложил. Так уж обстоятельства сложились. У овражка наткнулся на хлопцев - сказали, что командир 31-го полка убит и есть приказ отходить. Насчет приказа было не очень понятно, но Микола рассудил, что приказ все равно будет, да и вообще какой с шутце спрос? Вон, у фузилеров унтер есть, на него сослаться можно.
Уходили через реденькую рощу, чудом под обстрел не попали - тяжелые москальские мины легли позади. К группке прибилось еще несколько стрельцов, так и шли, пока разъяренный немец-обер наперерез не выскочил. Грозил на месте застрелить, затвором машинговера[3] щелкал. Но обошлось. Оказалось, позиции 29-го полка и здесь всех стрильцов собирают...
-------------------------------
Следующие дни для Миколы слились в один. Ад, истинный ад. Налеты, обстрелы, попытки уйти в безопасное место, бесконечная беготня и поиски пропадающих солдат. Повезло, что хорунжий Тимкевич взял в связные. Микола числился вроде как при штабе: сначала так и не переформированного батальона, потом роты, потом "боевого отряда прорыва". Все смешалось: немцы и галичани, "хиви[1]". Еще держали позиции разрозненные группы 454-й охранной дивизии, но севернее обороны практически не имелось, большевики сбивали заслоны, сжимали кольцо. Говорили, что извне "крышку котла" пробивают штурмовые орудия 8-й танковой, но Грабчак не верил - не сунутся в этот ад немцы.
...Отходили в одну сторону, поворачивали, пережидали обстрел и бомбежку. Овраги, поля, истерзанные гаи...
...Приказано было пробиваться через железную дорогу в сторону Подольских высот. Хорунжий Тимкевич пытался разглядеть в бинокль позиции противника - там постукивал пулемет, но в вечернем сумраке ничего разобрать не удавалось. Микола и обершарфюрер-старший десятник Зачепков старались держаться рядом с офицером - вроде ординарцев и охраны. Андрий Зачепков служил во взводе полевой жандармерии, коих дивизионники не шибко любили, но сейчас все так перепуталось, что... Вообще-то Зачепков был коренаст и силен - без труда волок, кроме своего, и ранец с офицерскими консервами - умней пока держаться рядом...
Бомбежки уже кончились - темно для авиации Советов. Вечер пришел, теплый, еще безлунный, благословенный. Но Миколу озноб бил - чуяло сердце - всех в прорыве положат.
Сгущалась темнота и разом стрельба усиливалась. По всей долинке двигались группы прорыва: многочисленные, настроенные отчаянно, некоторые немцы с пулеметами, "панцерфаустами" и "офенрорами[2]", но остальное тяжелое оружие и раненые уже оставлены. Как сказал хорунжий "на кон поставлено усе".
...Коротко крикнул немец-командир группы. Встали, пошли во тьму, навстречу взлетающим нитям трассеров, взрывам мин...
...Микола шел, бежал, падал, боясь одного - потерять хорунжего. Офицер наверняка вывести должен - он образованный, умный, из Львова, с самого начала войны ушел поляков университетских, да жидов давить.
...Дергалась сырая тьма от бега солдатского, где-то рядом текла речка, пахло тиной и спокойствием. За ивняком густо рвались мины, но то в стороне. Грабчак молился, бежал за пятнистой, перечеркнутой ремнями спиной хорунжего...
...Забор, хата - нежданно оказались в селе. Улица, сломанные ограды и развалены, где-то визгливо ругалась баба. Отряд спешил через село, обходил зарева горящих домов. Чьи-то трупы у кустов, внезапно вспыхнувшая близкая стрельба... Околица, приказ "закрепиться"...
- От Почап немцы густо подошли, - хрипел Зачепков. - С батальон будет. Точно говорю проломимся.
Микола кивал - шлем вновь сползал на нос. Грабчак подтягивал подбородочный ремень - пальцы тряслись. Какое там "проломимся", всех положат. Будь тот день проклят, когда "добровольцем" зачислился. Застрелят Советы на месте как настоящего "эсесса". Даже руки поднимать нет смысла. Господи, ну чем Грабчак виноват?! Ну почему "эсесовец"? Это ж не специально...
...Ощупью жрали сардины из плоских банок. Микола торопливо сглатывал жирные куски, вытирал пальцы о траву.
- Ты харю утри, - шептал обершарфюрер. - Унюхает...
- Да знаю, - Микола клоком жесткой травы утирал губы. Хорунжий действительно был рядом - у соседней клуни совещался с двумя немцами-офицерами. Заметит, что консерву самовольно поделили...
...Засвистели высоко в небе снаряды - уцелевшая гаубичная батарея пыталась поддержать прорыв.
- Vorwarts![3]
...Выбежали из-под прикрытия крайних хат, рванулись по неровному полю. Темнела полоска леска, плыла над ним луна, дымом подернутая. Миг темноты проскочил - и засверкал лесок искрами вспышек - встретили Советы пулеметами.
Вновь бежал Микола за пятнистой спиной - она в сторону метнется, и Грабчак за ней. По окраине болота прорывались - туман клубился, пули над головой свистели. Бежали вперед, не стреляя, полторы сотни солдат. Иногда кто-то падал: вставал или нет, никто не смотрел...
Потом москали накрыли минометами - осколки косили бегущих, Миколу обдало мокрым песком, брызгами - как железом не задело - неведомо. Бог спас...
Проскочили болотистый луг - начался подъем. Пустые ямки-ячейки, россыпи гильз - отошел русский заслон. Впереди хаты...
- Закрепиться!
...Валялся Микола под стеной сарая. Сил хватило лишь флягу наполнить, да впрок нахлебаться - у колодца топтались десятки солдат, набирали воду почти на ощупь. Стрельба поутихла, но мины изредка рвались между хат...
Офицеры вновь совещались, небо светлело. Микола мучился: и живот после жирных сардин без хлеба крутило и душа требовала - идти, быстрей идти, пока темно, пока уцелеть можно. Появился Зачепков, повесил автомат на жердь и упал на землю. Микола унюхал аромат первача.
- Откуда?
- Дед потчует. Пьяный в дымину, - Андрий хихикнул и полез за сигаретами...
Курили, прикрывая сигареты. Втягивая дрянной дым, Микола пробормотал:
- Побьют нас.
- Проскочим. У большевичков здесь "катюш" нэма и оборона клочковата. Немцы свое дело знают, выйдем.
Микола хотел спросить "а потим шо?", но смолчал. Прикроет длань божья, и Грабчак глупостей творить не станет. Дурних нема.
Начало светать и обстрел усилился - видимо, москали артиллерию подтянули. Горели хаты, от дыма стало трудно дышать. Кричали раненые...
...Хорунжий перешел в канаву на задах - ровик прикрывала груда камней. "Штабные" перебрались туда же. По всему выходило, что командование не знало, как быть. Зачепков украдкой прикладывался к фляге - ох, щедрым тот дед был, шоб ему...
Застучали выстрелы - пехота Советов сунулась на разведку. Тут же с другой стороны заорали:
- Panzer!
...Микола видел "тридцатьчетверки" - несколько машин проползло за развалинами крайних хат. Один из танков развернул башню и ахнул по крайнему дому - взлетели обломки, за облаком пыли заскрежетали гусеницы, ворочалось бронированное чудище...