Прогрохотала на Гатчиной весенняя гроза. В землю зло били короткие оранжевые молнии, лупил крупный дождь. Теперь чисто, свежо, птицы делятся впечатлениями.
На нашей лестнице живет старушка с плачущим голосом. Я не знаю, как ее зовут, и в какой квартире она обитает. Иногда ее подолгу не видно. Она глуховата и плохо видит.
Мы с ней здороваемся. Она долго приглядывается, и тогда я стою и жду, чтобы она меня узнала.
Вчера мы возвращались с гулянья, и она угостила Максима булочкой с марципаном.
- Милый ты мой, ешь, миленький, - вытягивала и кривила она мясистые губы. И чуть не плакала от ощущения своей старости и умилением детством Максима. - Мне уже ничего не надо...
В глазах ее стояла горечь расставания с жизнью.
25 мая 1983г.
Вчера меня выгнали в отпуск.
Приехал на дежурство, а за столом сидит с кроссвордом рыжий Женька Сержантов. Я его знал по главной площадке. Учится на заочном в Автомобильном институте. Плотный, угловатый, работал в техотделе. "Теперь я соловьев буду по ночам слушать, - говорит мечтательно. - Иди в бухгалтерию отпускные оформляй. Река в Африке, пять букв, не знаешь?" Если бы и знал, не сказал терпеть не могу кроссворды разгадывать. Но отпуску обрадовался. Я и забыл про него с этими комиссиями и судами. Я же в гараж по переводке оформлялся все правильно, отпуск мне давно положен.
26 мая 1983г.
Заезжал вчера Серега Барышев. Привез мой рассказ про Булкина и Людочку. Сказал, что плохой рассказ. Беспомощная вещь. А новелла "Двое" ему понравилась.
Барышев - прообраз главного героя моей повести - Крикушина. Но в таком виде, какой он есть в жизни, пускать на страницы повести его нельзя. Его надо "причесать" и слегка подлакировать. Иначе он к середине второй страницы напоит всех действующих лиц, сам упьется, все будут лежать влежку, и от них ничего, кроме похмельных стонов не услышишь. Так я Сереге и сказал. Он заржал радостно.
Читаю Вениамина Каверина - "Скандалист или вечера на Васильевском острове", 1928 года сочинение. Есть стилистически интересные места. Такое, например, пульсирующее начало: "Едва начался доклад, как все уже спали. Все!" Прозу Каверина, как и коньяк, надо потреблять маленькими глотками.
Каверин: "Он уже ходил по комнате и трогал вещи".
"Сущевский, беллетрист, байбак и пьяница, негромко бил в барабан, забытый музыкантами в артистической комнате Капеллы".
"Но он не растерялся, напротив того - действовал уверенно и, главное, с легкостью, с легкостью необычайной".
Хорошая ритмическая проза. Завидую.
Когда во время писательства я обнаруживаю, что начинаю замечать окружающие меня вещи - пепельницу, чашку с чаем, часы и т.п., то понимаю, что проку не будет, и встаю из-за стола.
28 мая 1983г.
Прочитал сборник 1967 года "Тетка Егориха", Константина Воробьева. Говорят, Воробьев умер. Жаль. Хороший сборник.
Там есть стихи Наума Коржавина о писательстве:
Ни трудом и не доблестью
Не дорос я до всех.
Я работал в той области,
Где успех - не успех.
Где тоскуют неделями,
Коль теряется нить,
Где труды от безделия
Нелегко отличить...
Ну куда же я сунулся?
Оглядеться пора!
Я в годах, а как в юности
Ни кола, ни двора...
В самую точку. Это и про меня тоже.
Старушка, увидев нас с Максимом, спросила: "Ты его из очага привел?" И стала рассказывать, как долго разыскивала по всем дворам свою скамейку, лавку, на которой обычно сидела. Три заявления писала. И наконец пионеры помогли - принесли. Но деньги - 2 рубля - не взяли. "Наверное, пионерам нельзя, что ли?.."
Если бы не было сигарет, то чертовски хотелось бы курить. Но на столе лежит пачка сигарет, и о табаке не думается.
"Начиная новую вещь, надо содрать с себя старые обои".
В этой связи не понимаю Жорж Санд (кажется, это была она), которая ночью, закончив роман, выпила чашечку чая и начала новую повесть. Скорее всего, я ее читал, была у меня на книжном стеллаже ее книга - но ничего не помню.
31 мая 1983г.
Сегодня тесть перевез нас в Зеленогорск.
На багажнике автомобиля ехала большая двуспальная кровать, которую они нам отдали, купив себе новую спальню. Подозреваю, что на этой кровати и была сделана девочка, ставшая моей женой. Ольга говорит, что помнит эту крепкую прибалтийскую кровать с раннего детства - прыгала на ней, кувыркалась, устраивала домики для себя и кукол, играла в пароход. Покувыркались на ней и мы с Ольгой, когда ее родители были в отпуске; а потом сдали матрас в перетяжку на Лермонтовском проспекте - такое задание оставили Ольге родители, отправляясь на машине в Вологодскую область, на Белое озеро. Нам еще пришлось доплачивать мастеру за скорость - мы длили расставание с широкой кроватью до последнего. На остальных диванчиках и кушетках спать вдвоем было тесно. И вот кровать наша.
Максимка опять приболел - температура, сопли, кашель. Решили лечиться в Зеленогорске, на его родине.
Весь день устраивались на новом месте. Устроились.
У Ольги с завтрашнего дня начинается отпуск. У меня - продолжается. Осталось 17 дней. И много, и мало.
Боюсь, быт затрет. Хочу заняться: баней, огородом, благоустройством территории, на рыбалку выбраться, с сыном погулять, поднять спортивную форму, т.е. продолжить бег по утрам, и самое главное - дописать повесть + подчистить и переделать заготовки рассказиков; сделать их рассказами.
Заранее уверен, что на все времени не хватит, но не желать такого не могу. Так я жадно устроен.
7 июня 1983г.
Вчера поправил печку в бане, переложил камни, прочистил дымоход, намыл пол, стены, полки, а сегодня протопил хорошенько и парился. Чудный пар был. Окатывался холодной водой, пил из банки квас, покуривал, отворив окошко.
И взгрустнулось, чуть не до слез. Вспомнил, как парились с Феликсом и Молодцовым. Весело было.
Сижу в предбаннике и вижу Феликса. Прямо передо мною стоит. "Писать надо, а не пописывать, - говорит с хитроватой ухмылкой. - Вот бери пример со старшего брата. Когда мне надо было книжку в издательство сдать, я послал все на хер, и сел на месяц в Публичке. Книга - это поступок".
Когда тебе хорошо, хочется, чтобы рядом были друзья. Счастье в одиночку не интересно.
Бегаю по утрам. Километра полтора набегаю.
Племянник Вовка купил мотоцикл с рук. Уже врезался сзади в "Победу" на шоссе. Жив, здоров, "Победа" цела. Ходит героем. Правил не знает, ездит без прав.
17 июня 1983г.
Вышел на работу.
Отпуск истек. Отпуск тю-тю.
Меня оставили на 3-й площадке. Это большая удача. Это огромная удача! Тьфу, тьфу, тьфу... Сашка Игнатов сказал сегодня на планерке у главного инженера, что меня надо перевести туда "на постоянку для усиления кадров". Сказал похвальные слова в мой адрес.
Повесть идет и легко и трудно. Я хочу отделать ее так, чтобы ни у кого не было вопросов. Это первая повесть, и она должна разить наповал своим интересом.
Открыл верхнюю крышку приемника. Пыльная пластинка Магамаева, засохшая муха, скрюченные апельсиновые корки и окаменевший папиросный окурок с обкусанным мундштуком...
На площадке тишина. Никто не бьет по железу, никто не гавкает по селектору, никто не врывается в вагончик с вопросом: "Мишка не проезжал?" В открытое окно с занавеской доносятся голоса проходящих мимо дачников: "Мы на этой электричке и приехали. А в каком вагоне ехали?" Щенки лежат в тени под вагончиком - на сене и ватниках. Подросли, гавкают, вцепляются мелкими зубами в тряпку и бегают с ней.
Рассказывал недавно Максиму байку, как я поймал в Африке тигра и привез его связанным на корабле в Ленинград, где и отдал пионерам, которые оттащили его в зоопарк.
- Помнишь тигра в зоопарке?
- Помню.
- А кто его поймал?
- Максимка.
"Вот так вот, папочка", - прокомментировала из соседней комнаты Ольга.
Ольга с Максимом в Зеленогорске, у нее отпуск до конца июня, но она хочет перебраться к родителям на "69-й км". Там, говорит, будет легче. Легче, так легче. Переберемся. Там две комнаты внизу и одна наверху. Веранда, кухня. Водопровод. Две бабушки, дедушка. Собака Клайда - боксер. Смогу ли писать там, в таком колхозе?
25 июня были у Молодцова на дне рождения в Колпино. 45 лет. Вспоминали Феликса. Скучновато без него. Скучно.
Курили на балконе. 8-й этаж. Ижорский завод хорошо виден. Друзья Молодцова, тоже строители, указывали руками - кто что строил и в каком году. Говорили так:
- Во-он труба! Видишь? Это котельная. Это я в семьдесят пятом году строил. А вон видишь, рядом с градирней зеленая крыша, левее трубы? Видишь? Это склад. Это мы в семьдесят шестом с Джурабековым строили.
Джурабеков (перс, непревзойденный мастер плова в казане, на открытом огне, владелец красавицы-жены, русской певуньи):
-Та-та-та, это мы строили. Та-та-та. Как сейчас помню.
Молодцов рассказал, как его вызвали на коллегию министерства в Москву и предупредили, что желательно быть в светлом костюме - возможно, будут иностранцы. А у Молодцова все костюмы - темные. Он прибежал перед поездом домой и надел бежевый костюм сына-студента. Моего племянника Димки, стало быть. И только в поезде заметил, что к подкладке пиджака пришиты большие потайные карманы из белой материи - для "крокодилов", шпаргалок на листе бумаги обычного формата. Оторвал, матерясь, и радуясь, что заметил.
Во времена Молодцова пользовались "гармошками". Он говорит, что никогда не пользовался. Верю - Молодцов хорошо учился, и вообще, это не в его характере. Он Димку сам натаскивал к вступительным экзаменам в институт. Взял отпуск и натаскивал в Зеленогорске. Димка ходил бледный от учебы и по полчаса сидел в туалете - прятался от бати и занятий. Молодцов лютовал восемь часов занятий в день с небольшим перерывом на обед.
Но сдал племянничек экзамены, поступил.
27 июня 83 г.
Живем на "69-м километре", у тестя на даче. Пишу, печатаю. День проносится мгновенно. Только распишешься - ночь, все ложатся спать. Перебираюсь с машинкой на веранду и под зуденье комаров стучу часов до четырех. Здесь жить спокойней - не отвлекает огород и хозяйство, как в Зеленогорске. Но скучновато, если ничего не делать руками. Выйдешь в сад-огород - все прибрано, все ухожено, окурок выбросить некуда. Подойдешь к маленькому пруду, в который я однажды нырнул поутру, подстрекаемый будущей женой и ее подружкой ("Да, да, здесь глубоко, купаться можно"), посмотришь на головастиков в темной торфяной воде, на стрекозу, зависшую над своим отражением, вспомнишь, как влетел руками в илистое дно и стоял потом обалдевший и грязный перед хохочущими девицами, плюнешь незаметно в траву и - опять к машинке.
4 июля1983г. Дежурю в ОТХ на 3-й площадке.
Сегодня "сшил" последние куски повести "Феномен Крикушина". Мы с Ефимом Ильиным договорились: я даю ему на рецензию "Крикушина", он мне - свою повесть. Ольга прочитала "Феномен" - ей понравилось. Эх, если бы она была редактором журнала... Чувствую - возни и беготни с устройством повести предстоит немало. Сатиру не любят в печатных органах. Но биться надо. Моя первая повесть...
9 июля 1983.
Два дня провел с дочкой. Они заехали в Ленинград по пути в Молдавию, едут в отпуск.
Маришке уже 4 года! "Папа, ты не уедешь? Папа, мой папочка, - обнимая. - Папа, папочка, я тебя люблю. А ты меня любишь?" - И так весь день.
Она еще не знает, что у меня другая семья, есть сын Максим и жена Ольга. Для нее я просто живу в Ленинграде, а они - в Мурманске. Я сказал Татьяне, что пора бы их познакомить - брата и сестру. Желательно быстрее, чтобы они привыкли, пока маленькие. Нет, нет, нет, был ответ. Еще чего! Вот вырастет и сама разберется.
С Татьяной мы ни полусловом не обмолвились о ее захвате квартиры и моей принудительной выписке. Она молчит, потому что чует кошка, чье мясо съела. А мне от разговоров легче не станет. Да и злость прошла.
Татьяна с Маришкой уезжают завтра, и саднит душу от этих "Папа, папочка, мой папа..." Когда мы ходили с нею в зоопарк и катались в повозке, запряженной пони, она сидела у меня на руках и все время прижималась ко мне щекой, трогала усы, целовала. Она и зверей, по-моему, не видела...
Вчера мы поехали с ней в Зеленогорск и перед пляжем зашли в дом.
- Ты здесь живешь, да? - запрыгала она по комнате.
- Да.
- А ты здесь один живешь? - остановилась.
- Пойдем, пойдем, я уже плавки взял.
- А чей это мячик?
- Хочешь, бери.
Она стала внимательно оглядываться.
- А чей это халат?
- Пойдем, Мариша, на автобус опоздаем.
Я подхватил ее на руки, закрыл дом и чуть не бегом рванул на автобусную остановку, словно и правда опаздывал. Купил мороженое.
Мы лежали на диком пляже в зарослях тростника, ходили брызгаться на теплое мелководье, и иногда она смотрела на меня серьезно, что-то "накручивая" в своей головке. Молчала.
- А чьи там сандалики лежали? - спросила на обратном пути.
- Одного мальчика.
- А как его зовут?
- Максим.
Если бы она спросила: "Он твой сыночек?", я бы сказал - "Да. И твой братик". И рассказал бы все.
Но она не спросила.
Татьяна, когда я привез Маришку, и слышать не захотела о знакомстве с Максимом.
Но я дожму ситуацию. Может быть, следующим летом.
12 июля 1983г.
Зеленогорск. Жара 30 градусов. Купался. Печатал.
В кафе "Лето" около ручья, где мой отец после войны ловил форель размером с крупную селедку, а я - в детстве - пескарей, а сейчас уже фиг что поймаешь, в кафе около этого ручья я наблюдал за могильщиком Иосифом армянином с женскими египетскими глазами. Он охмурял тетку дачного вида. Что-то ей заливал, пытался гладить руку, и когда она с его деньгами пошла в буфет за выпивкой, он торопливо спрятал под стол свою инвалидную палку.
Сашка Померанцев по дороге в Рощино заехал ко мне в Зеленогорск. Ему осталось три месяца. Налил ему стакан водки, сам пить не стал. Он спросил про повесть, стал читать стихи Маяковского, цитировать Бунина.
- Саня, ехал бы ты к своей Белобрысой. Ждет.
- Но колкие замечания мелких завистников не трогали сердце юного героя... Дай повесть почитать. На обратном пути из Рощино отдам.
- Ни за что! - был мой ответ.
Сашка сказал, что Осипов прислал весточку - пристроился в тюремной больнице на проспекте Газа - санитаром. Блатная должность. Неспроста.
14 июля 1983 г. Гатчина, гараж
Из шоферских баек. В цистерну молока бросают кусок масла или горбушку хлеба, и пока молоко везут до завода по кочкам и ухабам наших дорог, получается шмат масла - килограмма на два.
Вчера ходили на залив и купали Максима. Я зашел с ним в воду, и мы окунулись. Максим не боялся. Потом я держал его за живот, и он колотил ногами воду - так, словно пытался идти в воде. Смеется, доволен. Пару раз хлебнул воды, но держался бодрячком. Затем Ольга забрала его у меня и тоже стала купать. На берег он выходил сам. Вода доходила ему до груди, и он шел, ступая на цыпочках и держа меня за руку.
До ссоры с Китаем китайцев в СССР было так много, что их и за иностранцев не считали. "А, китаец - свой парень". В основном, это были студенты. Они хорошо говорили по-русски. Про них ходили анекдоты. А сейчас, в 1983 году по культурному обмену к нам приехали учиться всего 10 китайцев. И столько же наших уехало в КНР.
16.07.83. Гатчина, гараж.
Прошли макушку лета.
Гложут сомнения: что я написал? Ефим Ильин говорит, что повесть написана очень хорошо, и будь он редактором журнала - рвал бы ее у меня из рук. Но при этом есть и замечания. Чувствуется влияние Житинского, Шефнера, и кое-что по мелочам. Принципиальных замечаний у него нет. Слышать такое приятно. Но... Сам я не чувствую, что написал хорошо. Неудовлетворенность какая-то осталась. Хотя это и черновик, а точнее - первый черновой вариант, отпечатанный на машинке. Работы с ним еще много.
Вчера Эля задним числом справляла свое пятидесятилетие. Говорила, что любит нашу семью, обнималась со всеми. Я не пил. Пришел, отдал подарки и цветы, потом ушел в Клуб сатиры, а когда вернулся, было уже неинтересно. Все казались мне пьяными. Молодцов сказал, что любит меня, и посоветовал не робеть. Я его тоже люблю. И всех поодиночке люблю, но когда все, кого ты любишь, выпьют и заговорят, а ты сидишь трезвый и слушаешь - появляется раздражение. И еще эта наша нелепая манера подсоединяться к тосту репликами и добавлениями, комментариями сказанного. Один встает с рюмкой и начинает говорить:
- Я хочу выпить за нашу дорогую Элечку, которая..
- Да, Элечка у нас очень дорогая, какая у нее брошка появилась симпатичная...
- И сама она симпатичная...
- ...которая является для нас примером доброты и...
- Не только доброты, - встревает какой-нибудь охламон, - но и женственности!
- ...доброты и женственности...
- А как она хорошо готовит! - влезет какая-нибудь дама-сотрудница.
- И на работе ее уважают!
И стоит бедняга с рюмкой, тост уже сбился, уже обсуждают колготки и шарфики, которые давали в "Пассаже". Постоит, постоит и буркнет: "За тебя, Элечка!".
И тут начинается: так за что мы пьем? Что, все уже выпили? Ну, Элечка, за тебя!
Затоптали тост своим бескультурьем и говорливостью. Из самых лучших побуждений затоптали - всяк хотел добавить что-нибудь хорошее.
А человек, может, самого главного не успел сказать, ради чего поднимался с рюмкой.
Трудно представить грузинское застолье в этой ситуации. Это наше, русское.
Я бы предложил действовать так: перебили тебя - сядь и дай слово перебившему: "Пожалуйста, говорите вы. У вас, видно, что-то более важное. Прошу! Я вас пропускаю вперед".
Примерно так все и было на мой трезвый взгляд. И до обидного мало говорили о Феликсе.
И я ушел с тяжелым сердцем. Поехал на Васильевский, принял душ, отошел немножко, позвонил Барышеву, потом позвонила из Зеленогорска Ольга. У них все в порядке.
Поковырялся в бумагах, покурил и лег спать. И проспал на полчаса на работу.
26 июля 1983. Гатчина. Дежурю в ОТХ.
20 июля в Зеленогорск приезжали Аркаша Спичка и Ефим Ильин. Говорили о моей повести, парились в бане, пили. Я экспромтом завалил пол в бане свежескошенной травой. Пахло приятно. Спичка был в восторге. Мне и самому понравилось. Аркадий афористичен, застенчив и крайне деликатен. Потом, взяв Ольгу, ходили в "Домик лесника". Уже без Спички - он уехал электричкой. На следующий день опохмелялись и вели всякие разговоры. За пивом, на лавочке, мы с Ефимом неожиданно придумали сюжет пьесы - "Клад". Условились начать ее в сентябре у меня на даче. Ильин просто ненавидит М. Говорит, что он дерьмо. М. я знаю мало, но знаю, что пишет он хорошо.