— А какова роль Семена?
— Чисто коммерческая. Клиентов он ищет в Африке, Юго-Восточной Азии, Латинской Америке. Он иностранец. Здесь ему больше вертеться нечего. Но его начальство тоже контрактов хочет — на модернизацию всего нашего хлама под западные стандарты. Так что Шимон в деле.
— А здесь что у нас за офис?
В этот момент в кабинет вошел строевым шагом Антон с подносом в руках. Крепкий эспрессо и печенье были очень кстати. Отвечая на мой вопрос о нашей общей фирме, Игорь Борисович ухмыльнулся свойственным ему образом:
— «Золотого теленка» все читали. Так вот, у нас почти что фирма «Рога и копыта» имени Остапа Бендера. Хотя и не совсем, нужно сказать. Дело в том, что практически все, что мы поставляем или комплектуем запчастями, было изготовлено еще в СССР. Сам товар, как я уже сказал, за рубежом. Но это же — техника. Она имеет свои сроки годности, ресурсы. Необходимо что-то менять, досылать, ремонтировать. И клиент должен знать, что после покупки может рассчитывать на сервис и обеспечение расходными материалами. А это все уже далеко не всегда в Польше или в Венгрии есть. Приходится что-то докупать у производителей. Географически заводы, до сих пор производящие комплектующие и осуществляющие сборку и ремонт военной техники, расположены в основном в России и на Украине… В Украине, как теперь принято говорить… у них, там. И разумеется, покупатель хочет иметь все документы и сертификаты, подтверждающие пригодность получаемого товара. Причем выданные в стране происхождения. Иногда можно обойтись формальным продлением ресурсов и сроков хранения. Что-то, как я уже говорил, придется завозить для ремонта и обслуживания. Это, так сказать, одна сторона нашей деятельности. Этим преимущественно стану заниматься я и мои люди. Другая часть работы будет на тебе. Необходимо иметь в качестве прикрытия статус торговой компании. Мы должны присутствовать на рынках стран третьего мира. Именно они — потребители нашего основного товара. Не в США же наши старые «МиГи» отправлять! А в интересующих нас царствах-государствах все военные поставки делаются как? Правильно! С учетом интересов сторон, принимающих решения. То есть за взятки. Сами чиновники у тебя денег никогда не возьмут — это поручается обычно неофициальным агентам из числа местных бизнесменов. Эти ребята занимаются своим бизнесом — торгуют у нас индийским чаем, тайским рисом, персидскими коврами, китайскими вазами. Но самый большой их куш — доля от взяток за импорт в их собственную страну военной продукции. Вот таких ребят мы будем здесь выявлять, холить-лелеять и дружить с ними взасос. Это — твоя часть чемодана. А кроме того, ты будешь по полному своему праву регулировать деятельность Егерева. Ты — формально, разумеется, — главный владелец его бизнеса за рубежом. Он отныне будет лишь наемным генеральным директором с небольшим пакетом акций в кармане. Поняла?
— То есть, прикрываясь чаем и кофе, мы становимся просто торговцами оружием? — переспросила я. — Но, насколько я понимаю, это и опасно, и вообще как-то…
Этот мой вопрос немало раздражил Игоря Борисовича. Но, блеснув глазами, он, как всегда, сохранил холодное спокойствие.
— Во-первых, — он начал загибать пальцы, — что касается торговли оружием, так именно этим занимался твой любимый Сема-Шимон. И не надо притворяться, что ты в нем видела исключительно продавца гондонов и тестиков. Во-вторых, нам насрать, что там все эти черные, желтые и прочие пупырчатые друг с другом будут делать. В-третьих, лучше пусть купят у нас самолет за три миллиона баксов, чем у китайцев сто тысяч «калашниковых» за те же деньги. Самолет им только для престижа и грохота нужен, а из «калашей» реально убивают. Мы никакой стрельбой, патронами, снарядами и прочей дрянью заниматься не планируем. Пока, во всяком случае! И кстати! Это и есть как раз одна из тем, по которым мы достанем Егерева. А то он совсем ох… от жадности — за всякое г… хватается, мудило! В-четвертых, если кого и будут сажать, то не акционеров, то есть тебя, а все этого же мудака, возомнившего себя олигархом. И наконец, в-пятых! Тебя никто не спрашивает, готова ли ты всем этим заниматься. Нечего, блин, рожу кривить!
Ну, это уже слишком! Я поставила чашку, встала и, посмотрев ему прямо в глаза, процедила сквозь зубы:
— Знаете ли, господин Чертков, я не думаю, что беседа в таком тоне и в таких выражениях будет способствовать нашей успешной работе!
В голове моей вертелись совсем другие слова. Он это понял и решил не обострять разговор без всякого резона.
— Сама знаешь, где мы живем. — Тон Игоря Борисовича был почти примирительным. — И я, кстати, носом не водил и лишних вопросов не задавал, когда тебя надо было из тюрьмы вытаскивать. И с Иссой этим твоим по просьбе Семена разобрались, конечно, но и тебе придется играть по правилам… А правила у нас хоть и не писаные, но строгие!
Образовалась непродолжительная пауза.
— В общем, так, — сказал Чертков, вставая со своего кресла. — Егерев сейчас здесь. Приехал договариваться, чтобы ему здесь открыли зеленую улицу и за красивые глаза решали его проблемы со всей документацией. Да, еще он, долбоеб, сообразил потребовать от Николая Васильевича, организовавшего весь этот бизнес, «умерить», как он выразился, свои аппетиты и аппетиты его друзей из Министерства обороны. Он даже не понимает, о чем и о ком говорит, урод! Его направили к нам, и моя задача вправить ему мозги, познакомить с тобой и показать на то место возле параши, где его ждут не дождутся! Твое появление будет для него большим сюрпризом. Он-то уверен, что ты не в курсе, да и вообще хрен знает где, не при делах и без крыши. В течение часа он должен приехать и наконец узнать, что он никто и звать его никак. Иди к себе. Я позову. Надеюсь, ты очень хорошо понимаешь — выбора у тебя нет!
Честно говоря, все сказанное моим бывшим сотрудником, а теперь партнером, да еще и начальником, было, что называется, ударом грома средь ясного неба. Неба ясного, я, правда, давно не видела и тишиной не помню, когда в последний раз наслаждалась. Так что сравнение, наверное, не вполне удачное… Главное, чего я не могла понять, становлюсь я теперь настоящим торговцем оружием или нет. Выбора, как мне только что сказали, у меня не оставалось, но все равно хотелось убедить себя, что ничего плохого я делать не стану. Взять, например, Семена. Я, конечно, понимала, что основной его бизнес — поставка стрелкового оружия российскому спецназу, ОМОНу и так далее. Но разве это плохо? Или, во всяком случае, однозначно ли это плохо? Так или иначе, лучше или хуже, но все эти формирования предназначены для искоренения преступности в нашей стране. Да, разумеется, далеко не всегда они действуют в интересах этого самого государства! Да, мы все знаем, что самое совершенное оружие порой исчезает со складов спецслужб и перекочевывает в карманы преступников. Но нельзя же отвечать за все зло в этом мире! К тому же мне объяснили, что никакими минами и снарядами мы заниматься не будем и поставки все будут только в государства, не подпадающие под эмбарго. А это значит, все эти голопузые африканские детки без ног и без рук не будут иметь к нам никакого отношения! Наоборот, мы будем участвовать в их защите! Успокоив несколько свою совесть, я вздохнула с облегчением. И вообще, мне не оставили выбора. За считаные недели меня вытащили из тюрьмы, и теперь я должна отрабатывать! У меня достаточно денег для того, чтобы отдать весь бизнес, открыть какую-нибудь школу подводного плавания на Красном море, жить спокойно и счастливо без проблем и забот. Но мне не дают этого сделать — я должна отрабатывать свою свободу! Не более чем полминуты я шла от Черткова к своему кабинету, но этого оказалось вполне достаточно, чтобы осознать себя невинной заложницей обстоятельств. Как говорил небезызвестный Дейл Карнеги, каждому человеку очень важно осознавать свою доброту и свою значимость. В доброте своей обычно никто не сомневается, а что касается значимости… Во всяком случае, я ощущала, что переход от тестов на беременность и презервативов с усиками к самолетам и вертолетам является гигантским шагом в моей деловой карьере.
Истребив в себе беспокойство и неуверенность, я принялась осваивать свой кабинет. Кроме того, необходимо было познакомиться как следует со своей пока единственной сотрудницей — Ириной. Интересно, правду ли сказал Чертков, что она лесбиянка? Впрочем, я понимала, что это не самая подходящая тема для первого дня совместной работы.
Через сорок минут позвонил Антон и хорошо поставленным голосом доложил, что меня ждут.
Беседа с новоиспеченным олигархом уже началась и проходила не в самом кабинете Черткова, а в небольшой переговорной. Игорь Борисович почему-то выбрал себе место на самом краешке стола. Во главе восседал крупный нескладный мужчина в дорогом синем костюме и галстуке кричащего зеленого цвета. Лицом Арсений Натанович чем-то напоминал нашего несчастного Рому. Он был крайне важен и напыщен. При разговоре его нижняя губа брезгливо оттопыривалась, а изо рта вылетали белые капли слюны. На мой приход и приветствие он никак не отреагировал. Я поняла, что ему про меня еще не рассказали, и я для него пока лишь офисная пыль. Игорь Борисович, наоборот, прямо-таки засветился при моем появлении радостью и счастьем. Будто сам не обзывал меня час назад! Он жестом пригласил меня сесть рядом с собой и вновь изобразил на своем лице крайнюю степень внимания. Егерев держал речь. Здесь же находились двое его сотрудников: педерастического вида француз, как я поняла — юрист, и тощая блондинка без бровей, сисек и попы — переводчица. Она все время подправляла лежащий перед бизнесменом диктофон, который тот то и дело сталкивал с места, хаотично двигая руками. Судя по всему, господин Егерев дорожил каждым своим словом и требовал записывать все, что произносит, словно это величайшая историческая ценность. Кроме заботы о диктофоне, девица выполняла и свои непосредственные профессиональные обязанности: противным шепотом переводила речь босса юристу. Тот важно кивал, подобострастно поглядывая на вещающего шефа.
Истребив в себе беспокойство и неуверенность, я принялась осваивать свой кабинет. Кроме того, необходимо было познакомиться как следует со своей пока единственной сотрудницей — Ириной. Интересно, правду ли сказал Чертков, что она лесбиянка? Впрочем, я понимала, что это не самая подходящая тема для первого дня совместной работы.
Через сорок минут позвонил Антон и хорошо поставленным голосом доложил, что меня ждут.
Беседа с новоиспеченным олигархом уже началась и проходила не в самом кабинете Черткова, а в небольшой переговорной. Игорь Борисович почему-то выбрал себе место на самом краешке стола. Во главе восседал крупный нескладный мужчина в дорогом синем костюме и галстуке кричащего зеленого цвета. Лицом Арсений Натанович чем-то напоминал нашего несчастного Рому. Он был крайне важен и напыщен. При разговоре его нижняя губа брезгливо оттопыривалась, а изо рта вылетали белые капли слюны. На мой приход и приветствие он никак не отреагировал. Я поняла, что ему про меня еще не рассказали, и я для него пока лишь офисная пыль. Игорь Борисович, наоборот, прямо-таки засветился при моем появлении радостью и счастьем. Будто сам не обзывал меня час назад! Он жестом пригласил меня сесть рядом с собой и вновь изобразил на своем лице крайнюю степень внимания. Егерев держал речь. Здесь же находились двое его сотрудников: педерастического вида француз, как я поняла — юрист, и тощая блондинка без бровей, сисек и попы — переводчица. Она все время подправляла лежащий перед бизнесменом диктофон, который тот то и дело сталкивал с места, хаотично двигая руками. Судя по всему, господин Егерев дорожил каждым своим словом и требовал записывать все, что произносит, словно это величайшая историческая ценность. Кроме заботы о диктофоне, девица выполняла и свои непосредственные профессиональные обязанности: противным шепотом переводила речь босса юристу. Тот важно кивал, подобострастно поглядывая на вещающего шефа.
Арсений Натанович скомкал какую-то предшествующую моему появлению фразу, обтер рукавом пиджака обметанный белым рот и обратился непосредственно к Черткову:
— Я ничего не хочу и не буду обсуждать с вами. Не тот, сами понимаете, уровень! Я настаиваю, чтобы вы поняли, что мой визит на вашу, с позволения сказать, фирму — это только знак вежливости по отношению к условно… назовем это так, к условно уважаемым людям. Вы понимаете это?
Игорь Борисович, улыбаясь, покивал головой. Я достаточно знала Черткова, чтобы понимать: ничего хорошего его доброжелательные кивки не сулят. Чтобы убедиться в этом, нужно было только взглянуть в его холодные, стальные глаза. Но у все более раздувающегося от собственной важности Егерева ума на это не хватало. Инстинкт самосохранения бизнесмена был подавлен осознанием собственного величия, и он продолжал хамить.
— Но, увы, даже они, эти люди, что послали меня, не понимают, что и для них я уже перешел на самую высшую ступень не только в бизнесе, но и в политике. Я уже давно не на их уровне! Таких, как я, в мире единицы: собственно, я, Билл Гейтс и еще там парочка всяких других. Чего тут говорить! Мой бизнес — это бизнес мирового уровня. Я помногу живу в Париже и часто бываю в Елисейском дворце. Приезжая в Лондон, я встречаюсь с этой… с английской королевой… ну…
— С Елизаветой Второй! — писклявым голосом подсказала ему переводчица.
— Да, правильно, с Елизаветой Второй! Просто вылетело ее имя из головы — всех не упомнишь! Вы, надеюсь, меня понимаете?
Игорь Борисович изобразил на своем лице полное понимание того, что бизнесмен Егерев не может помнить имена всех королев, добивающихся возможности с ним пообщаться.
— Правильно! Вы — здравомыслящий человек! И вы, извиняюсь, знаете свое место! А эти, наши, точнее ваши, знакомые чиновники, заметьте, среднего, очень среднего уровня чиновники из Министерства обороны, пытаются указывать мне, мне, Арсению Егереву, с кем мне договариваться о распределении прибылей в моем, напоминаю, в моем бизнесе!
Он делано рассмеялся. Вслед за ним визгливо хихикнула переводчица, и понимающе улыбнулся педик-юрист. Егерев был явно удовлетворен, что его величие не вызвало ни у кого сомнений.
— Ну, что вы на это скажете? — спросил он Черткова.
Игорь Борисович, не меняя выражения лица, привстал, протянул руку, взял диктофон, на который до настоящего момента записывалась речь Арсения Натановича, и поднес его к своим губам. Это действие, надо сказать, вызвало некоторое удивление и самого Егерева, и его свиты. Что такого мог сказать этот человек, чтобы оно было достойно сохраняться в веках вместе с откровениями великого Арсения Егерева?! А Чертков тем временем направил свой жесткий взгляд прямо в глаза бизнесмена и абсолютно спокойно, можно даже сказать сочувственно, спросил его:
— Ты что, с детства такой мудак или просто забыл, как хозяйская з… пахнет?!
Ночной кошмар и не только
Нет людей, которые ничего не боятся. И у каждого страхи свои. Иногда они иррациональные, странные и даже смешные. Но от этого они не менее мучительны. Лично я боюсь ночных кошмаров. А точнее, одного конкретного кошмара, который периодически посещает меня во время, казалось бы, безмятежного сна. Ночной кошмар — понятие сугубо индивидуальное. У человека есть в глубинах подсознания нечто такое, что по неведомым причинам более прочих ужасов мира реального пугает его. И страх перед явлениями совершенно нереальными или же в настоящей жизни вовсе безобидными зачастую заполняет человеческий сон, превращая его из благостного отдыха в утомительное страдание, безмерно усугубляющее томление мятущегося духа.
Ужаснейшим видением, посещавшим мои сны с самой ранней юности, была гигантская стрекоза, а точнее, даже не сама стрекоза, но огромные сетчатые глаза ее. Стрекоза появляется внезапно и неотвратимо. Я сама не понимаю каждый раз, сон это или явь. Чудовищное насекомое надвигается на меня медленно, но неуклонно. И я, словно парализованная, наблюдаю свои собственные множественные отражения в сверкающих ячейках. Человеческое существо интуитивно воспринимает зрачки, направленные на него, как некое отражение — если и не души, то, по крайней мере, примитивного сознания живого организма. И мы находим или преданность в наивных глазах пса, или печаль во взгляде усталой лошади, или хотя бы злость и жажду крови в безжалостном остром взгляде изготовившейся для последнего прыжка пантеры. И мы знаем, что там, в глубине черепной коробки, не только у человека, но и у зверя есть мозг, пристанище сознания, на которое можно воздействовать добротой, твердостью или, по крайней мере, устрашением. За взглядом же стрекозы не стоит ничего. Мозг отсутствует. И нет прибежища даже малому осколку вселенского духа. Есть только голод, который и управляет живым автоматом. Сожрать и оставить потомство — это самый примитивный алгоритм жизни. В алгоритме этом почти нет условных блоков. Программа существования насекомого столь проста, что в ней даже не нашлось места для реальной заботы о сохранении собственной жизни, ибо слишком коротка и ничтожна сама эта… жизнь.
Стрекоза неумолимо надвигается. Остановить ее невозможно. В выпуклых глазах читается лишь безразличие абсолютно ко всему, в том числе и к собственной смерти. Помощь может прийти только извне — из реального мира. Кто-нибудь или что-нибудь должно вырвать меня из парализующего кошмара.
В этот раз спасение принес телефонный звонок. Семь тридцать утра. В другой раз я вместо «здрасьте» спросонья послала бы любого абонента туда, куда Макар телят не гонял. Но сейчас я схватилась за телефонную трубку, словно за спасательный круг. Мерзкая трель звонка прозвучала божественной фугой — ведь теперь я спасена от холодной безликой смерти!
— Слушаю вас! — прокричала я каким-то чужим срывающимся голосом. — Говорите же!
Звонила Оля Ильина, сестра моего Лени. Наконец-то! С момента своего освобождения я долгое время не могла связаться с семьей Ильиных. Только два дня назад я дозвонилась до Лениной сестры и сообщила ей свои новые телефоны. Говорить она тогда не смогла, так как была на занятиях, и обещала перезвонить. Она успела лишь сказать, что Леня сейчас в очередной раз обследуется в больнице — врачи решают, может ли ему помочь операция на шейном отделе позвоночника и каков риск при ее проведении. Ленин мобильник был практически всегда выключен, наверное, в связи с условиями, в которых он находился в своей палате, в кабинетах врачей и на процедурах.
Разговаривали мы недолго. Я с благодарностью приняла поздравления по случаю окончания своих мытарств, после чего она поделилась со мной не самыми приятными новостями. Леня не был парализован, но, вылезая из кресла-каталки, мог только несколько шагов пройти, опираясь на костыли или держась за стены. Врачи, не будучи уверены в пользе возможной операции, оценивали риск как очень высокий. Параллельно исследования выявили еще несколько скверных моментов. По мнению медиков, у Лени маловероятно восстановление нормальной рефлекторной деятельности в половой сфере. То есть, если перевести на русский язык, врачи считают, что он, скорее всего, останется на всю жизнь импотентом. А кроме того, занимаясь этой малоприятной проблемой, в ходе лабораторного обследования они установили, что, вне связи с произошедшим, мой любимый бесплоден — концентрация нормальных сперматозоидов в его семенной жидкости в десятки раз меньше нормы.