— Отдай. — Я протягиваю руку. Лицо горит.
— Но я еще не дочитал. — В его голосе звенит смех.
Он снова обращается к листку:
— «Но что, если ответ скрывается не в одном аморальном типе, а в прогнивших идеалах всей фракции? Что, если мы доверили свой город кучке вербующих приверженцев тиранов, которые неспособны привести нас от нищеты к процветанию?»
Я бросаюсь к нему и пытаюсь выхватить листок, но он держит его высоко над моей головой, так что нужно подпрыгнуть. Прыгать я не стану. Вместо этого я со всей силы наступаю ему на пальцы ноги. Он стискивает зубы, чтобы не застонать.
Затем я бросаюсь на Молли в надежде застать ее врасплох и сбить с ног, но, прежде чем успеваю дотянуться, прохладные руки обхватывают меня за талию.
— Это мой отец! — визжу я. — Мой отец, жалкие трусы!
Уилл тащит меня прочь, оторвав от земли. Я учащенно дышу и пытаюсь выхватить листок, пока его не продолжили читать. Я должна сжечь его, должна уничтожить, должна!
Уилл вытаскивает меня из комнаты в коридор, впиваясь ногтями в кожу. Захлопнув дверь, он отпускает меня, и я толкаю его со всей силы.
— Что? По-твоему, я не способна противостоять этой жалкой правдолюбке?
— Нет. — Уилл загораживает дверь. — Просто не хотел, чтобы ты устроила драку в спальне. Успокойся.
С моих губ срывается смешок.
— Успокоиться? Успокоиться?! Это о моей семье они говорили, о моей фракции!
— Нет, не о твоей. — Под его глазами темные круги, он выглядит изможденным. — Это твоя бывшая фракция, и ты не можешь помешать им говорить, так что нужно просто не обращать внимания.
— Да ты вообще слушал? — Краска схлынула с моих щек, и я дышу немного ровнее. — Твоя дурацкая бывшая фракция уже не просто оскорбляет Альтруизм. Она призывает сбросить все правительство.
Уилл смеется.
— Ничего подобного. Эрудиты заносчивы и скучны, вот почему я от них ушел, но они не революционеры. Им просто нужно больше влияния, и они обижены на Альтруизм за то, что их не слушают.
— Они не хотят, чтобы их слушали, они хотят, чтобы с ними соглашались, — возражаю я. — Нельзя выбивать согласие силой. — Я обхватываю лицо ладонями. — Поверить не могу, что мой брат присоединился к ним.
— Полегче. Они не так уж и плохи, — резко произносит он.
Я киваю, но не верю ему. Не могу представить, чтобы Эрудиция совершенно не испортила человека, хотя Уилл кажется нормальным.
Дверь снова открывается, и выходят Кристина и Ал.
— Моя очередь делать татуировку, — говорит Кристина. — Пойдешь с нами?
Я приглаживаю волосы. Вернуться в спальню немыслимо. Даже если Уилл отпустит меня, силы будут неравны. Единственный вариант — пойти с друзьями и постараться забыть о том, что происходит за стенами лагеря Лихости. У меня достаточно забот и без тревоги за семью.
Ал идет впереди, посадив Кристину на закорки. Она визжит, когда он прорубается сквозь толпу. Люди по возможности широко расступаются перед ним.
Мое плечо еще горит. Кристина уговорила меня тоже сделать татуировку печати Лихости. Это круг с пламенем внутри. Моя мать никак не отреагировала на татуировку на ключице, так что сомнений насчет татуировок не осталось. Это образ жизни Лихости, такая же неотъемлемая часть инициации, как обучение бою.
Кристина также уговорила меня купить блузку, в вырезе которой видны плечи и ключицы, и снова подвести глаза черным карандашом. Я больше не сопротивляюсь ее попыткам преобразить меня. Особенно с тех пор, как обнаружила, что они мне нравятся.
Мы с Уиллом идем за Кристиной и Алом.
— Поверить не могу, что ты сделала еще одну татуировку. — Он качает головой.
— Почему? — спрашиваю я. — Потому что я Сухарь?
— Нет. Потому что ты… благоразумная.
Он улыбается. У него ровные белые зубы.
— И чего ты боялась сегодня, Трис?
— Слишком много ворон, — отвечаю я. — А ты?
Он смеется.
— Слишком много кислоты.
Я не спрашиваю, что он имеет в виду.
— Просто поразительно, как все это работает, — замечает он. — В сущности, мы имеем борьбу между таламусом, который порождает страх, и лобной долей, которая принимает решения. Но симуляция происходит исключительно в голове, так что, когда тебе кажется, будто с тобой что-то делают, в действительности ты сам делаешь это с собой и…
Он умолкает.
— Извини. Я говорю как эрудит. Дурная привычка.
Я пожимаю плечами.
— Звучит интересно.
Ал едва не роняет Кристину, и она хватается за первое, что подворачивается под руку, а именно его лицо. Он дергается и поудобнее берется за ее ноги. На первый взгляд Ал кажется счастливым, но его улыбкам не хватает беспечности. Я беспокоюсь о нем.
Я вижу у пропасти Четыре, окруженного группой людей. Он смеется так сильно, что хватается за перила, чтобы не упасть. Судя по бутылке в его руке и раскрасневшемуся лицу, он пьян или вот-вот опьянеет. Я привыкла видеть Четыре суровым, наподобие солдата, и забыла, что ему всего восемнадцать.
— Ой-ой, — произносит Уилл. — Тревога: инструктор!
— По крайней мере, это не Эрик, — откликаюсь я. — Еще заставил бы нас соревноваться, кто первым струсит.
— Конечно, но Четыре пугает. Помнишь, как он приставил пистолет к голове Питера? Я думал, Питер обмочится.
— Питер это заслужил, — твердо отвечаю я.
Уилл не возражает. Несколько недель назад он мог бы возразить, но теперь все мы видели, на что способен Питер.
— Трис! — окликает Четыре.
Мы с Уиллом обмениваемся взглядами — наполовину удивленно, наполовину с опаской. Четыре отлипает от перил и подходит ко мне. Ал и Кристина, идущие впереди, останавливаются, и Кристина соскальзывает на землю. Ничего удивительного, что они пялятся. Нас четверо, но Четыре обращается только ко мне.
— Ты изменилась. — Его речь, обычно резкая, стала замедленной.
— Ты тоже. — Он действительно выглядит более расслабленным и юным. — Чем занимаешься?
— Флиртую со смертью, — хихикает он. — Пью рядом с пропастью. Наверное, не лучшая мысль.
— Наверное.
Не уверена, что Четыре в таком виде мне нравится. В нем есть что-то тревожащее.
— Не знал, что ты сделала татуировку. — Он смотрит на мою ключицу.
Он прихлебывает из бутылки. Его дыхание сильно и едко пахнет. Как дыхание того бесфракционника.
— Точно. Вороны. — Он оборачивается на друзей, которые продолжают развлекаться без него, в отличие от моих. — Я предложил бы тебе зависнуть с нами, но ты не должна видеть меня таким.
Очень хочется спросить, почему он предложил бы мне зависнуть с ним, но ответ, вероятно, как-то связан с бутылкой в его руке.
— Каким? — спрашиваю я. — Пьяным?
— Да… то есть нет. — Его голос становится мягче. — Настоящим, наверное.
— Я притворюсь, что ничего не видела.
— Очень мило с твоей стороны.
Он наклоняется к моему уху и произносит:
— Хорошо выглядишь, Трис.
Его слова застают меня врасплох, и сердце подскакивает в груди. Напрасно, ведь, судя по тому, как блуждает его взгляд, он понятия не имеет, о чем говорит. Я смеюсь.
— Будь добр, держись подальше от пропасти, ладно?
— Конечно. — Он подмигивает мне.
Я против воли улыбаюсь. Уилл прочищает горло, но я не хочу отворачиваться от Четыре, даже когда он возвращается к друзьям.
Затем Ал бросается ко мне, как будто катящийся валун, и перекидывает через плечо. Я верещу, мое лицо горит.
— Пойдем, малышка, — произносит он. — Я отнесу тебя на ужин.
Я упираюсь локтями в спину Ала и машу Четыре, пока Ал уносит меня.
— Я думал, что спасаю тебя, — замечает Ал, когда мы идем прочь, и опускает меня на землю. — Что это было?
Он пытается говорить беспечно, но вопрос выходит почти грустным. Он все еще слишком заботится обо мне.
— Ага, нам всем хотелось бы это знать, — напевно добавляет Кристина. — Что он тебе сказал?
— Ничего. — Я качаю головой. — Он был пьян. Он даже не понимал, что говорит.
Я прочищаю горло.
— Вот почему я улыбнулась. Видеть его таким… забавно.
— Конечно, — соглашается Уилл. — Это вовсе не потому…
Я пихаю Уилла локтем под ребра, прежде чем он успевает договорить. Он стоял достаточно близко, чтобы услышать, как Четыре сделал мне комплимент. Не хватало только, чтобы он всем об этом растрепал, особенно Алу. Ему и без того несладко.
Дома я проводила спокойные приятные вечера в кругу семьи. Мать вязала шарфы соседской детворе. Отец помогал Калебу делать домашнее задание. В камине горел огонь, и мое сердце билось ровно, поскольку я делала то, что должна, и кругом царил мир.
Меня никогда не таскал на плече здоровяк, и я не смеялась за обеденным столом до колик в животе и не прислушивалась к гулу сотни голосов одновременно. Поменьше покоя; это и есть свобода.
Глава 20
Глава 20
Я дышу через нос. Вдох, выдох. Вдох.
— Это всего лишь симуляция, Трис, — тихо произносит Четыре.
Он не прав. Предыдущая симуляция просочилась в мою жизнь, во сне и наяву. Кошмары, включающие не только ворон, но и чувства, которые я испытывала во время симуляции, — ужас и беспомощность, которые, как я подозреваю, и являются моим истинным страхом. Внезапные приступы паники в ванной, за завтраком, по дороге сюда. Ногти, обгрызенные до крови. И я не единственная, кто плохо себя чувствует, это очевидно.
И все же я киваю и закрываю глаза.
Я в темноте. Последнее, что я помню, — металлическое кресло и игла в руке. На этот раз нет поля, нет ворон. Сердце колотится в ожидании. Какие чудовища выползут из мрака и лишат меня здравого смысла? Долго ли придется их ждать?
В нескольких футах впереди загорается голубой шар, затем еще один, наполняя зал светом. Я нахожусь на дне ямы, рядом с пропастью, в кольце неофитов. Их руки сложены на груди, лица пусты. Я ищу Кристину и вижу ее среди них. Никто не двигается. От их неподвижности у меня сжимается горло.
Я вижу что-то перед собой — свое собственное тусклое отражение. Я касаюсь его, и мои пальцы встречают стекло, прохладное и гладкое. Я поднимаю глаза. Надо мной лист стекла; я в аквариуме. Я нажимаю на стекло над головой, чтобы проверить, можно ли открыть ящик. Стекло не поддается. Я замурована.
Мое сердце бьется быстрее. Мне не нравится быть в ловушке. Кто-то стучит по стенке передо мной. Четыре. Он указывает на мои ступни, ухмыляясь.
Еще несколько секунд назад мои ноги были сухими, но сейчас вода стоит на полдюйма, и носки насквозь мокрые. Я приседаю, чтобы посмотреть, откуда берется вода, но она словно прибывает ниоткуда, поднимаясь со стеклянного дна аквариума. Я смотрю на Четыре, и он пожимает плечами. Он присоединяется к толпе неофитов.
Вода поднимается быстро. Она доходит уже до лодыжек. Я снова колочу по стеклу кулаком.
— Эй! — кричу я. — Выпустите меня отсюда!
Вода скользит по обнаженным икрам, прохладная, мягкая. Я сильнее ударяю по стеклу.
— Выпустите меня отсюда!
Я смотрю на Кристину. Она склоняется к Питеру, который стоит рядом с ней, и что-то шепчет ему на ухо. Они дружно смеются.
Вода покрывает мои бедра. Я барабаню кулаками по стеклу. Я больше не пытаюсь привлечь внимание, просто пытаюсь вырваться на свободу. Я лихорадочно колочу по стеклу, сколько есть сил. Отступаю назад и ударяю плечом о стекло — раз, два, три, четыре. Бьюсь о стекло, пока плечо не начинает болеть, зову на помощь, наблюдаю, как вода поднимается до пояса, ребер, груди.
— Помогите! — кричу я. — Пожалуйста! Пожалуйста, помогите!
Я колочу по стеклу. Я умру в этом аквариуме. Я провожу дрожащими руками по волосам.
Среди толпы неофитов я замечаю Уилла, и что-то вспыхивает у меня в подсознании. Какие-то его слова. «Ну же, думай». Я прекращаю стучать по стеклу. Дышать тяжело, но я должна попытаться. Надо набрать побольше воздуха, сколько удастся за несколько секунд.
Мое тело всплывает, невесомое в воде. Я подплываю к потолку и откидываю голову назад, а вода тем временем покрывает подбородок. Задыхаясь, я прижимаю лицо к стеклу, втягивая как можно больше воздуха. Затем вода покрывает меня, замуровывая в аквариуме.
«Не паникуй». Что толку — сердце колотится, мысли путаются. Я барахтаюсь в воде, ударяясь о стенки. Пинаю стекло со всей силы, но вода замедляет удар. «Симуляция происходит исключительно в голове».
Я кричу, и вода заполняет мой рот. Если это происходит в моей голове, я способна контролировать ситуацию. Вода жжет глаза. Бесстрастные лица неофитов глядят на меня. Им все равно.
Я снова кричу и толкаю стенку ладонью. Я что-то слышу. Треск. Когда я убираю ладонь, в стекле остается трещина. Я ударяю второй рукой рядом с первой, и новые трещины разбегаются по стеклу длинными искривленными пальцами. В груди печет, как будто я проглотила огонь. Я пинаю стенку аквариума. Пальцы ноги ноют от удара, и я слышу долгий низкий стон.
Стекло разлетается вдребезги, и вода выносит меня вперед. На воздух.
Задыхаясь, я сажусь в кресле. Я глотаю воздух и трясу руками. Четыре стоит справа, но не помогает мне встать, а только глядит на меня.
— Что? — спрашиваю я.
— Как ты это сделала?
— Что сделала?
— Разбила стекло.
— Я не знаю.
Четыре наконец протягивает мне руку. Я спускаю ноги с кресла и уверенно встаю. Спокойно.
Он вздыхает, хватает меня под руку и наполовину выводит, наполовину вытаскивает из комнаты. Мы быстро идем по коридору, и я останавливаюсь, выдергивая руку. Он молча смотрит на меня. Если я не спрошу, он так ничего и не скажет.
— Что? — спрашиваю я.
— Ты дивергент, — отвечает он.
Я гляжу на него, и страх пульсирует во мне электричеством. Он знает. Откуда он знает? Наверное, я совершила ошибку. Проговорилась.
Надо вести себя непринужденно. Я прислоняюсь к стене и спрашиваю:
— Какой еще дивергент?
— Не притворяйся идиоткой! — рявкает он. — Я заподозрил это еще в прошлый раз, но сейчас сомнений нет. Ты управляла симуляцией. Ты дивергент. Я удалю запись, но если ты не хочешь лежать мертвой на дне пропасти, изволь придумать, как скрыть это во время симуляций! А теперь прошу меня извинить.
Он возвращается в симуляционную комнату и хлопает дверью. Сердце поднимается к горлу. Я управляла симуляцией, я разбила стекло. Я не знала, что это признак Дивергенции.
Откуда он знал?
Я отлепляю ладони от стены и иду по коридору. Мне нужны ответы, и я знаю, у кого они есть.
Я иду прямо в тату-студию, где в последний раз видела Тори.
Людей вокруг немного, потому что в середине дня большинство на работе или в школе. В тату-студии три человека: мастер рисует льва на плече клиента, а Тори разбирает стопку бумаг на стойке. Когда я вхожу, она поднимает глаза.
— Привет, Трис. — Она бросает взгляд на второго мастера, который слишком сосредоточен на своем занятии, чтобы заметить нас. — Идем в заднюю комнату.
Я иду за ней за занавеску, которая разделяет две комнаты. В задней комнате стоят несколько стульев, лежат запасные иглы, краски и блокноты, на стенах висят рисунки в рамках. Тори задергивает занавеску и садится на стул. Я сажусь рядом и постукиваю ногой, чтобы чем-то заняться.
— Как дела? — спрашивает она. — Как симуляции?
— Весьма неплохо. — Я киваю несколько раз подряд. — Даже слишком неплохо, говорят.
— Вот как.
— Пожалуйста, помоги мне понять, — тихо прошу я. — Что это значит — быть…
Я медлю. Лучше не произносить здесь слово «дивергент».
— Кто я такая, черт побери? Как это связано с симуляциями?
Поведение Тори меняется. Она откидывается на спинку стула и скрещивает руки на груди. Ее лицо принимает настороженное выражение.
— Помимо прочего, ты… тот, кто сознает, что находится в симуляции, что происходящее нереально, — отвечает она. — Тот, кто может управлять симуляцией или даже прервать ее. И еще…
Она наклоняется и заглядывает мне в глаза.
— Тот, кого… поджидает смерть, ведь ты еще и лихачка.
В груди копится тяжесть, как будто каждая фраза Тори падает камнем на дно. Во мне растет напряжение, которое я не в состоянии сдерживать… сейчас я заплачу, или закричу, или…
Я издаю хриплый смешок, который почти сразу стихает, и спрашиваю:
— Выходит, мне предстоит умереть?
— Необязательно, — отвечает она. — Лидеры Лихости пока не знают о тебе. Я немедленно стерла результаты твоей проверки из системы и вручную ввела результат «Альтруизм». Но не совершай ошибок. Если они узнают, кто ты, то убьют тебя.
Я молча смотрю на нее. Она не кажется сумасшедшей. Она говорит уверенно, хоть и несколько торопливо, и я ни за что не заподозрила бы ее в неуравновешенности, но это так и есть. В нашем городе никого не убивали с самого моего рождения. Даже если отдельные люди способны на это, лидеры фракции — никогда.
— У тебя паранойя, — говорю я. — Лидеры Лихости не убьют меня. Люди не убивают друг друга. Больше не убивают. В этом и смысл всего этого… смысл фракций.
— Да неужели? — Она опускает руки на колени и смотрит прямо на меня, ее лицо искажает внезапная ярость. — Они прикончили моего брата, так почему не тебя? Чем ты лучше его?
— Твоего брата? — Я суживаю глаза.
— Да. Моего брата. Мы оба перешли из Эрудиции, только его проверка склонностей не дала однозначного результата. В последний день симуляций его тело нашли в пропасти. Сказали, он совершил самоубийство. Вот только мой брат отлично справлялся с обучением, встречался с одной неофиткой, был счастлив. — Она качает головой. — У тебя ведь тоже есть брат? Как по-твоему, знала бы ты о его желании покончить с жизнью?
Я пытаюсь представить самоубийство Калеба. Сама мысль кажется нелепой. Даже будь Калеб несчастен, он никогда не пошел бы на это.