— Спасибо, — благодарю я.
— Есть еще кое-что, прежде чем ты пойдешь готовиться к приветственному банкету. — Он жестом подзывает к себе одного из незнакомцев.
Женщина с синими волосами протягивает ему маленький черный ящик. Он открывает его и достает шприц и длинную иглу.
При виде них я напрягаюсь. Оранжево-коричневая жидкость в шприце напоминает ту, которую нам впрыскивали перед симуляциями. А с ними должно быть покончено.
— По крайней мере, ты не боишься уколов, — замечает он. — Я впрысну тебе маячок, который активируется, только если тебя сочтут пропавшей. Обычная предосторожность.
— И часто люди пропадают? — хмурюсь я.
— Нечасто, — ухмыляется Эрик. — Это новая разработка, любезность Эрудиции. В течение дня мы обработали всех лихачей, и, полагаю, остальные фракции очень скоро последуют нашему примеру.
У меня сводит живот. Я не могу позволить ему что-либо впрыскивать, особенно нечто, разработанное эрудитами… возможно, даже Жанин. Но и отказаться я не могу. Если я откажусь, он вновь подвергнет сомнению мою лояльность.
— Хорошо, — с трудом говорю я.
Эрик направляется ко мне с иглой и шприцем в руке. Я убираю волосы с шеи и наклоняю голову набок. Я смотрю в сторону, пока Эрик протирает мою шею антисептической салфеткой и вводит иглу под кожу. По шее разливается боль, резкая, но мимолетная. Он убирает иглу в ящик и налепляет на место укола пластырь.
— Банкет через два часа, — сообщает он. — На нем будет объявлен твой ранг среди других неофитов, в том числе прирожденных лихачей. Желаю удачи.
Небольшая толпа высыпает из комнаты, но Тобиас задерживается. Он останавливается у двери и манит меня за собой, и я повинуюсь. Стеклянный зал над Ямой кишит лихачами, некоторые ходят по канатам у нас над головами, другие болтают и смеются, сбившись в кучки. Он улыбается мне. Похоже, он ничего не видел.
— Говорят, тебе встретилось всего семь препятствий, — замечает он. — Практически неслыханно.
— Ты… ты не наблюдал за симуляцией?
— Только на экранах. Лидеры Лихости — единственные, кто видит все, — отвечает он. — Похоже, они поражены.
— Ну, семь страхов не так поразительны, как четыре, — возражаю я, — хотя тоже неплохо.
— Я удивлюсь, если ты не получишь первый ранг, — заверяет он.
Мы входим в стеклянный зал. Толпа еще здесь, но поредела после того, как последний неофит — я — закончил испытание.
Люди замечают меня через несколько секунд. Я держусь рядом с Тобиасом, пока на меня показывают пальцами, но не могу идти достаточно быстро, чтобы избежать одобрительных возгласов, хлопков по плечу, поздравлений. Глядя на людей вокруг, я понимаю, какими странными они показались бы моему отцу и брату и какими нормальными кажутся мне, несмотря на множество металлических колечек в лицах и татуировок на плечах, шеях и торсах. Я улыбаюсь им в ответ.
Мы спускаемся по лестнице в Яму.
— У меня есть вопрос. — Я прикусываю губу. — Что тебе рассказали о моем пейзаже страха?
— Вообще-то ничего. А в чем дело?
— Да так, ерунда. — Я ногой отбрасываю камешек с тропинки.
— Ты собираешься вернуться в спальню? — спрашивает он. — Потому что если тебе нужен мир и покой, ты можешь остаться со мной до банкета.
У меня сводит живот.
— Что случилось? — спрашивает он.
Я не хочу возвращаться в спальню и не хочу бояться его.
— Идем, — соглашаюсь я.
Он закрывает за нами дверь и сбрасывает ботинки.
— Хочешь воды?
— Нет, спасибо. — Я держу руки перед собой.
— С тобой все в порядке? — Он касается моей щеки, кладет на нее ладонь, перебирает мои волосы длинными пальцами.
Он улыбается и целует меня, придерживая за голову. Жар медленно разливается по мне. И страх, зудящий в груди, как сигнал тревоги.
Не отпуская мои губы, он снимает с меня куртку. Я вздрагиваю, когда она падает, и отталкиваю его, мои глаза горят. Не знаю, почему я так себя чувствую. Я не чувствовала ничего подобного, когда он целовал меня в поезде. Я прижимаю ладони к лицу, закрывая глаза.
— Что? Что не так?
Я качаю головой.
— Не говори мне, будто ничего не случилось.
Его голос холоден. Он хватает меня за руку.
— Слушай. Посмотри на меня.
Я отнимаю ладони от лица и поднимаю взгляд. Его обиженные глаза и яростно стиснутые зубы поражают меня.
— Иногда я задумываюсь, — как можно спокойнее произношу я, — какой тебе в этом прок. В этом… что бы это ни было.
— Какой мне в этом прок, — повторяет он и отступает, качая головой. — Ты идиотка, Трис.
— Я не идиотка. И потому прекрасно вижу, насколько странно, что из всех девчонок на свете ты выбрал меня. Как будто тебе нужно только… гм, ну ты знаешь… это…
— Что именно? Секс? — Он сердито смотрит на меня. — Знаешь, если бы мне было нужно только это, ты не была бы первой в моем списке.
У меня такое чувство, будто он ударил меня под дых. Конечно, я не первая в его списке… не первая, не самая красивая, не желанная. Я прижимаю ладони к животу и отворачиваюсь, борясь со слезами. Я не из тех, кто плачет. И не из тех, кто кричит. Я несколько раз моргаю, опускаю руки и смотрю на него.
— Я ухожу, — тихо говорю я. И поворачиваюсь к двери.
— Нет, Трис.
Он хватает меня за запястье и заставляет вернуться. Я со всей силы отпихиваю его, но он хватает мое второе запястье, удерживая скрещенные руки между нами.
— Извини, что сказал это. Я имел в виду, что ты не такая. И я понял это, когда встретил тебя.
— Ты был препятствием в моем пейзаже страха. — Моя нижняя губа дрожит. — Ты в курсе?
— Что? — Он отпускает мои запястья и снова кажется уязвленным. — Ты боишься меня?
— Не тебя. — Я прикусываю губу, чтобы она перестала дрожать. — Быть с тобой… с кем угодно. У меня никогда раньше не было отношений, и… ты старше, и я не знаю, на что ты рассчитываешь, и…
— Трис, — сухо говорит он, — не знаю, во власти какого заблуждения ты находишься, но все это ново и для меня.
— Заблуждения? — повторяю я. — Хочешь сказать, что никогда…
Я поднимаю брови.
— О! О! Я просто думала… — что все в таком же восторге от него, как и я. — Гм. Ну, сам знаешь.
— Что ж, ты ошибалась.
Он отводит глаза. Его щеки пылают, как будто он смущен.
— Знаешь, мне можно рассказывать все. — Он берет мое лицо в руки. Кончики его пальцев холодные, ладони теплые. — Я добрее, чем казалось во время обучения. Честное слово.
Я верю ему. Но его доброта здесь ни при чем.
Он целует меня между бровей, в кончик носа, прижимается губами ко рту. Я балансирую на грани. В моих венах вместо крови бурлит электричество. Я хочу, чтобы он целовал меня, хочу. Я боюсь, куда это может завести.
Он кладет руки мне на плечи, и его пальцы касаются края бинта. Он отстраняется, наморщив лоб.
— Ты ранена? — спрашивает он.
— Нет. Это новая татуировка. Она зажила, просто… я хотела ее прикрыть.
— Можно посмотреть?
Я киваю с комком в горле. Спускаю рукав и высвобождаю плечо. Он мгновение смотрит на него и затем проводит по коже пальцами. Они вторят очертаниям моих костей, которые торчат сильнее, чем мне хотелось бы. Там, где его пальцы касаются моей кожи, все меняется. Внутри меня все трепещет. Не только от страха. От чего-то еще. От желания.
Он отводит край бинта в сторону. Проводит взглядом по символу Альтруизма и улыбается.
— У меня такой же, — смеется он. — На спине.
— Правда? Можно посмотреть?
Он закрывает татуировку бинтом и натягивает мою футболку обратно на плечо.
— Ты просишь меня раздеться, Трис?
Нервный смешок вырывается из моего горла.
— Только… частично.
Он кивает, его улыбка внезапно исчезает. Он поднимает глаза на меня и расстегивает толстовку. Она скользит с его плеч, и он швыряет ее на стул. Мне больше не хочется смеяться. Я могу только смотреть на него.
Он сводит брови, хватается за низ футболки и одним быстрым движением стаскивает ее через голову.
На его правом боку пляшет пламя Лихости, но больше на груди знаков нет. Он отводит глаза.
— В чем дело? — хмурюсь я. Такое впечатление, что ему… не по себе.
— Я редко предлагаю на себя посмотреть, — отвечает он. — Собственно, никогда.
— Не представляю почему, — тихо говорю я. — В смысле, ты бы себя видел!
Я медленно обхожу его. На его спине краски больше, чем кожи. Здесь нарисованы символы всех фракций: Лихость наверху позвоночника, Альтруизм сразу под ней, другие три, поменьше, еще ниже. Несколько секунд я смотрю на весы, которые представляют Правдолюбие, глаз, который означает Эрудицию, и дерево, которое символизирует Товарищество. Вполне логично, что он нанес на себя символ Лихости, своего прибежища, и даже символ Альтруизма, своей родной фракции, как и я. Но остальные три?
— Я считаю, что мы все совершили ошибку, — тихо говорит он. — Мы стали принижать добродетели других фракций, развивая свои собственные. Я не хочу этого делать. Я хочу быть смелым, и самоотверженным, и умным, и добрым, и честным.
Он прочищает горло.
— Я постоянно борюсь с добротой.
— Никто не идеален, — шепчу я. — Ничего не получится. Один недостаток замещается другим.
Я обменяла трусость на жестокость; обменяла слабость на свирепость.
Я провожу по символу Альтруизма кончиками пальцев.
— Знаешь, надо предупредить их. И поскорее.
— Я знаю. Мы предупредим.
Он поворачивается ко мне. Я хочу прикоснуться к нему, но боюсь его наготы, боюсь, что он заставит меня тоже обнажиться.
— Это пугает тебя, Трис?
— Нет, — хрипло отвечаю я и прочищаю горло. — Не всерьез. Просто я… боюсь своих желаний.
— И чего же ты хочешь? — Его лицо становится напряженным. — Меня?
Я медленно киваю.
Он тоже кивает и осторожно берет мои руки. Кладет мои ладони себе на живот. Глядя вниз, поднимает мои ладони по животу и груди и прижимает к своей шее. Мои руки покалывает от близости его кожи, гладкой, теплой. Лицо пылает, но я все равно дрожу. Он смотрит на меня.
— Когда-нибудь, — говорит он, — если ты не передумаешь, мы можем…
Он умолкает и прочищает горло.
— Мы можем…
Я слегка улыбаюсь и обнимаю его, прежде чем он успевает договорить, прижимаюсь щекой к груди. Я чувствую щекой его сердцебиение, такое же учащенное, как и у меня.
— Ты тоже боишься меня, Тобиас?
— Ужасно, — улыбается он.
Я поворачиваю голову и целую впадинку под его горлом.
— Возможно, ты больше не появишься в моем пейзаже страха, — шепчу я.
Он нагибает голову и медленно целует меня.
— Тогда все будут называть тебя Шесть.
— Четыре и Шесть, — пробую я.
Мы снова целуемся, и теперь это кажется знакомым. Я точно знаю, как соотносятся наши тела: его рука на моей талии, мои ладони на его груди, давление его губ на мои. Мы запечатлели друг друга в памяти.
Глава 32
Пока мы идем в столовую, я внимательно изучаю лицо Тобиаса в поисках следов разочарования. Мы провели два часа, лежа на его кровати, разговаривая и целуясь, и в конце концов задремали, пока не услышали крики в коридоре — люди направлялись на банкет.
Если что-то и изменилось, то он стал менее серьезным. Во всяком случае, больше улыбается.
Дойдя до входа, мы разделяемся. Я вхожу первой и бегу к нашему с Уиллом и Кристиной столу. Через минуту он входит вторым и садится рядом с Зиком, который протягивает ему темную бутылку. Тобиас отмахивается.
— Куда ты подевалась? — спрашивает Кристина. — Все остальные вернулись в спальню.
— Просто бродила вокруг. Слишком нервничала, чтобы с кем-то разговаривать.
— У тебя нет причин нервничать. — Кристина качает головой. — Я всего-то на минутку отвернулась, чтобы поболтать с Уиллом, как ты уже исчезла.
Я замечаю в ее голосе нотку зависти и снова жалею о невозможности объяснить, что я была хорошо подготовлена к симуляции из-за того, кто я есть. Остается просто пожать плечами.
— Какую работу ты выберешь? — спрашиваю я.
— Пожалуй, мне понравится работа, как у Четыре. Обучать неофитов. Они у меня света божьего не взвидят. То-то весело будет! А ты?
Я так сосредоточилась на прохождении инициации, что почти не думала об этом. Я могла бы работать на лидеров Лихости… но они убьют меня, если узнают, кто я. Какие еще есть варианты?
— Наверное… я могу быть послом в других фракциях. Думаю, мне поможет то, что я переходник.
— Я так надеялась, что ты скажешь «будущий лидер Лихости», — вздыхает Кристина. — Потому что именно этого хочет Питер. Он без умолку болтал об этом в спальне.
— Я хочу того же, — добавляет Уилл. — Надеюсь, я буду стоять выше его… о да, и всех прирожденных лихачей. Совсем о них забыл.
Он стонет.
— О боже. Это совершенно исключено.
— Вовсе нет. — Кристина тянется к его руке и переплетает с ним пальцы, как будто это самая естественная вещь на свете.
Уилл сжимает ее ладонь.
— Один вопрос. — Кристина наклоняется вперед. — Лидеры, которые наблюдали за твоим пейзажем страха… они над чем-то смеялись.
— Неужели? — Я до боли прикусываю губу. — Приятно, что мой ужас их позабавил.
— Как ты думаешь, что это было за препятствие?
— Понятия не имею.
— Ты лжешь, — уличает она. — Ты всегда покусываешь щеку изнутри, когда лжешь. Это тебя выдает.
Я перестаю покусывать щеку изнутри.
— Уилл сжимает губы, если тебе от этого легче, — добавляет она.
Уилл немедленно прикрывает рот.
— Ладно, скажу. Я испугалась… близости.
— Близости, — повторяет Кристина. — Типа… секса?
Я напрягаюсь. И заставляю себя кивнуть. Даже если бы, кроме Кристины, никого рядом не было, мне все равно захотелось бы ее немедленно придушить. Я обдумываю несколько способов причинить максимум вреда, затратив минимум сил, и пытаюсь испепелить ее взглядом.
Уилл смеется.
— И как это было? — спрашивает она. — В смысле, кто-то просто… попытался это сделать? И кто же?
— Да никто. Незнакомый мужчина… без лица. А как твоя моль?
— Ты обещала никому не говорить! — вопит Кристина и шлепает меня по руке.
— Моль, — повторяет Уилл. — Ты боишься моли?
— Не какая-нибудь жалкая стайка моли, — поясняет она, — скорее… целый рой. Повсюду. Все эти крылышки, ножки и…
Она содрогается и качает головой.
— Ужасно, — с притворной серьезностью соглашается Уилл. — Узнаю свою девочку. Круче нее только ватные шарики.
— Да заткнись ты.
Где-то визжит микрофон, так громко, что я прижимаю ладони к ушам. Я оглядываюсь в поисках Эрика, который стоит за одним из столов с микрофоном в руке и постукивает по нему кончиками пальцев. Закончив стучать и дождавшись, когда толпа лихачей затихнет, Эрик прочищает горло и начинает:
— Мы здесь не большие мастера говорить. Красноречие — удел эрудитов.
Толпа смеется. Интересно, они знают, что он раньше был эрудитом и под напускным безрассудством и даже жесткостью лихача он больше эрудит, чем кто-либо друг ой? Сомневаюсь, что они стали бы над ним смеяться, если бы знали.
— Так что я не буду долго тянуть. Наступил новый год, и нам досталась новая толпа неофитов. И чуть меньшая толпа новых членов фракции. Наши поздравления!
При слове «поздравления» комната взрывается, не аплодисментами, а стуком кулаков по столам. Звук вибрирует в моей груди, и я усмехаюсь.
— Мы верим в отвагу. Верим в действие. Верим в свободу от страха и приобретение навыков, которые помогут изгнать зло из нашего мира, чтобы добро могло процветать и приумножаться. Если вы верите в то же самое, добро пожаловать.
Несмотря на то что Эрик, вероятно, ни во что из перечисленного не верит, я невольно улыбаюсь, потому что я — верю. Как бы сильно лидеры ни извратили идеалы Лихости, эти идеалы все же могут стать моими.
Снова стук кулаков, на этот раз в сопровождении возгласов.
— Завтра, став членами фракции, лучшие десять неофитов первым делом выберут себе профессии в порядке завоеванных рангов, — продолжает Эрик. — Я знаю, что все с нетерпением ждут именно рангов. Они были определены по сумме трех оценок: первая — за боевой этап обучения; вторая — за симуляционный этап; третья — за последнее испытание, пейзаж страха. Ранги появятся на экране за моей спиной.
Едва он произносит слово «спиной», как на экране размером почти со всю стену вспыхивают имена. Рядом с номером один — моя фотография и имя «Трис».
Тяжесть падает с моих плеч. Я и не сознавала ее, пока она не исчезла вместе с необходимостью ее таскать. Я улыбаюсь, и по моему телу разливается покалывание. Первая. Дивергент или нет, я член этой фракции.
Я забываю о войне, забываю о смерти. Уилл крепко обнимает меня. Я слышу одобрительные возгласы, смех и крики. Кристина указывает на экран, ее глаза широко распахнуты и полны слез.
1. Трис
2. Юрайя
3. Линн
4. Марлин
5. Питер
Питер остается. Я подавляю вздох. Но потом я читаю оставшиеся имена.
6. Уилл
7. Кристина
Я улыбаюсь, и Кристина тянется через стол, чтобы обнять меня. Я слишком растеряна, чтобы протестовать против нежностей. Она тихонько смеется.
Кто-то обнимает меня со спины и орет над ухом. Юрайя. Я не могу обернуться, поэтому протягиваю руку назад и сжимаю его плечо.
— Поздравляю! — кричу я.
— Ты их сделала! — вопит он в ответ. Он со смехом отпускает меня и бежит в толпу прирожденных лихачей.
Я вытягиваю шею, чтобы еще раз посмотреть на экран. Дочитываю список до конца.
Восемь, девять и десять — прирожденные лихачи, имена которых мне почти незнакомы.