Доббинъ между-тѣмъ, осаждаемый съ такимъ постоянствомъ и настойчивостью, продолжалъ хранить самое ненавистное спокойствіе духа и сердца. Онъ отдѣлывался обыкновенно добродушнымъ смѣхомъ, когда молодые товарищи Трильйоннаго Полка подшучивали надъ лестнымъ къ нему вниманіемъ миссъ Глорвины.
— Что вы тутъ толкуете, господа! говорилъ майоръ Доббинъ, она лишь только набиваетъ руку, практикуется надо мной, какъ на фертепьяно мистрисъ Тозеръ, потому-что на всей нашей станціи нѣтъ болѣе удобнаго инструмента. Я слишкомъ старъ для такой прекрасной леди, какъ миссъ Глорвина.
И продолжая попрежнему разъѣзжать съ Глорвиной на утреннія и вечернія прогудки, онъ въ тоже время писалъ для нея ноты, переписывалъ стихи для ея альбома, и неутомимо игралъ съ нею въ шахматы. Все это, какъ извѣстно, составляетъ простѣйшій и самый обыкновенный родъ занятій для британскихъ джентльменовъ, отправляемыхъ за океанъ. Другіе, напротивъ, не обнаруживая особенной склонности къ миролюбивому препровожденно времени у домашняго очага, отправляются на охоту бить кабановъ, куропатокъ и бекасовъ, или оставаясь на чьей-нибудь квартирѣ, поигрываютъ въ карты и потягиваютъ водку.
Сэръ Михаэль Одаудъ, съ своей стороны, отказался наотрѣзъ принимать какое бы то ни было участіе въ замыслахъ своей супруги и сестры, хотя обѣ леди неоднократно упрашивали его принудить ненавистнаго майора къ интересному объясненію, и вдолбить въ дубинную его голову, что честный джентльменъ не долженъ такимъ постыднымъ способомъ мучить и томить невинную дѣвушку, привязавшуюся къ нему всей душой.
— А мнѣ-то какая нужда? говорилъ старый воинъ, покуривая свой гукахъ, — майоръ не ребенокъ, и я ему не дядька. Самъ можеть обратиться къ вамъ, если Глорвина нужна для него.
Но всего чаще онъ пробовалъ извернуться разными шуточками, объявляя, напримѣръ, что «майоръ Доббинъ еще слишкомъ молодъ для поддержанія хозяйства, и поэтому написалъ онъ недавно письмо къ своей мама, требуя отъ нея приличныхъ наставленій и совѣтовъ; соотвѣтствующихъ такому торжественному случаю въ его жизни».
Этого мало. Безсовѣстный Одаудъ, въ частныхъ сношеніяхъ съ майоромъ, считалъ даже своей обязанностью предостеречь его противъ козней своей жены и сестры.
— Смотри, братъ Добъ, говоридъ оии держи ухо востро. У меня тамъ собираются навести на тебя такую баттарею… понимаешь? Жена выписала недавно изъ Европы огромный ящикъ разнаго хлама, и между прочимъ кусокъ розоваго атласа для Глорвины. Это не поведетъ къ добру, если ты разинешь ротъ, пріятель, атласъ сдѣлаетъ свое дѣло, и ты какъ-разъ попадешь въ силки.
Дѣло въ томъ однакожь, что ни красота, ни хитрыя изобрѣтенія моды, не оказывали побѣдительнаго вліянія на сердце майора. Почтенный другъ нашъ создалъ въ своемъ мозгу особый женскій идеалъ, нисколько не похожій на миссъ Глорвину въ ея розовомъ атласѣ. Кроткая, слабая и нѣжная женщина въ черномъ платьѣ, съ большими глазами и каштановыми волосами; говоритъ она очень рѣдко, и мелодическій голосокъ ея не имѣетъ ни малѣйшаго сходства съ голосомъ Глорвины; нѣжная молодая мать съ ребенкомъ на рукахъ, съ улыбкой приглашающая майора взглянуть на этого младенца, розощекая дѣвочка, которая когда-то порхала и пѣла какъ беззаботная птичка на Россель-Скверѣ, и потомъ, любящая и счастилвая, облокачивалась на плечо вѣтреннаго Джорджа Осборна — таковъ былъ этотъ образъ, наполнявшій, денно и нощно, всю душу честнаго майора. Очень можетъ быть, что Амелія не совсѣмъ была похожа на портретъ, созданный воображеніемъ майора, хранилась у него въ одномъ изъ ящиковъ конторки модная картинка, которую Вилльямъ еше въ Лепдонѣ, укралъ дома у своихъ сестеръ и привезъ въ Индію на свою мадрасскую квартиру, это, по его словамъ, совершеннѣйшая копія мистриссъ Эмми. Я видѣлъ картинку и могу увѣрить, что на ней было намалевано лицо какой-то бездушной куклы въ модномъ платьѣ. Почему знать? Легко статься, что сантиментальная Амелія мистера Доббина была столько же непохожа на дѣйствительную мистриссъ Эмми, какъ и эта нелѣпая картинка, на которую онъ любовался въ сердечной простотѣ? Но развѣ не всѣ влюбленные настроены на одинъ и тотъ же ладъ? И кто знаетъ, лучше ли имъ будетъ, если холодный разсудокъ разоблачитъ передъ ними обожаемый предметъ во всей наготѣ, и они должны будутъ признаться, что ошибались? Мистеръ Доббинъ именно находился подъ вліяніемъ этой чарующей силы, которая страннымъ образомъ извращаетъ обыкновенныя идеи к понятія здороваго человѣка. Онъ не любилъ ни съ кѣмъ разговаривать о своихъ чувствахъ, спалъ себѣ спокойно, и кушалъ съ удовлетворительнымъ аппетитомъ, несмотря на пассію своего сердца. Голова его немного посѣдѣла съ той поры, какъ мы видѣли его въ послѣдній разъ, но чувства его ннсколько не измѣнились: не охладѣли, не огрубѣли и не постарѣли. Любовь его была столько же свѣжа, какъ воспоминанія пожилаго человѣка о впечатлѣніяхъ дѣтскихъ лѣтъ.
Мы уже сказали, какимъ-образомъ двѣ миссъ Доббинъ и мистриссъ Эмми писали изъ Европы письма въ Индію, къ майору Доббину. Въ одномъ изъ этихъ писемъ, Амелія, чистосердечно и простодушно, поздравляла своего друга съ приближающимся днемъ бракосочетанія его съ миссъ Одаудъ.
«Сестрицы вашиг только-что сейчасъ бывшія у меня, на Аделаидиныхъ Виллахъ, извѣстили меня объ истгтномъ событіи, по поводу котораго я считаю своимъ долгомъ принести вамъ свое искреннее поздравленіе. Надѣюсь, что молодая леди, съ которой, какъ я слышала, вы готовитесь соединитть свою судьбу, окажется, во всѣхъ отношеніяхъ достойною человѣка, представляющаго собою олицетворенную доброту, прямодушіе и честность. Бѣдной вдовѣ теперь остается только молиться за васъ обоихъ, и желать вамъ всякаго благополучія. Джорджинька съ любовію посылаетъ поклонъ своему милому крестному папашѣ, и надѣется, что, во всякомъ случаѣ, вы не забудете его. Я сказала ему, что скоро другія, тѣснѣйшія узы соединятъ васъ навсегда съ такою особою, которая, по всей вѣроятности, заслуживаетъ всей вашей любви. Эти узы будутъ конечно сильнѣе всякихъ друіихъ, однакожь, тѣмъ не менѣе, я увѣрена, что бѣдная вдова и сынъ ея, котораго всегда вы покровительствовали и любили, займутъ и теперь уголокъ въ вашемъ сердцѣ.»
Мысли этого рода были еще сильнѣе развиты въ другомъ посланіи, на которое мы намекнули.
Одинъ и тотъ же корабль привезъ изъ Европы и ящикъ съ модными товарами для леди Одаудъ, и это знаменитое письмо, которое Вилльямъ Доббинъ поспѣшилъ вскрыть прежде всѣхъ другихъ пакетовъ, адресованныхъ на его имя. Впечатлѣеіе, произведенное чтеніемъ интереснаго докумеита было очень сильно, и даже сопровождалось нервическимъ раздраженіемъ въ майорѣ, который съ этой минуты возненавидѣлъ отъ всего сердца, и миссъ Глорвину, и розовый атласъ, и все, что могло имѣть какое-нибудь отношеніе къ розовому атласу. Вилльямъ Доббинъ рѣшительно проклялъ бабьи сплетни и весь женскій полъ. Все въ этотъ день безпокоило его и раздражало. Жаръ былъ несносный, парадъ тянулся очень долго, молодые люди за общимъ столомъ болтали ужасную чепуху. Э, Боже мой! И кому нужно знать, что поручикъ Смитъ настрѣлялъ столько-то бекасовъ, а прапорщикъ Браунъ выдѣлывалъ такіе-то курбеты на своемъ новокупленномъ конѣ? Ему ли степенному мужу сорока почти лѣтъ, слушать такой вздоръ? Всѣ эти шуточки наполняли даже стыдомъ майорское сердце, между-тѣмъ, какъ старикъ Одаудъ, несмотря на огромную лысину на своей головѣ, хохоталъ до упаду, и слушалъ, съ неимовѣрнымъ наслажденіемъ, какъ остритъ лекарскій помощникъ, и какъ потѣшается вся эта молодежь. Что за странный человѣкъ, этотъ старикъ Одаудъ! Тридцать лѣтъ слушаетъ онъ одно и то же, и никогда не надоѣдаетъ ему эта болтовня! Да ужь, если сказать правду, самъ Доббинъ чуть-ли не пятнадцать лѣтъ сряду былъ постояннымъ и весьма благосклоннымъ слушателемъ всего этого вздора. А теперь?.. Но вотъ кончился скучный обѣдъ, и полковыя дамы принялись за свои безконечныя сплетни и пересуды. Нѣтъ, это ужь изъ рукъ вонъ! Нестерпимо! невыносимо!
— О, Амелія, Амелія! восклицалъ майоръ Доббинъ въ глубинѣ своей души, одной тебѣ только былъ я безгранично вѣренъ, и ты же вздумала упрекать меня! Тебѣ ли оставить понятіе этой, невыразимо-скучной жизни, которую веду я здѣсь вдали отъ тебя, за океаномъ? Ничего нѣтъ мудренаго, если мой чувства остаются для тебя загадкой, но за что же ты осуждаешь меня на бракъ съ этой легкомысленной и вѣтренной ирландкой? Это ли достойная награда за мою неизмѣнную преданность къ тебѣ впродолженіе столькихъ лѣтъ?
Грустно и тошно сдѣлалось бѣдному Вилльяму, горемычному и одинокому больше, чѣмъ когда-либо. Жизнь съ ея тщеславіемъ и суетою потеряла для него все свое значеніе, и онъ готовъ былъ разомъ покончить эту безвыходную борьбу съ обманутыми надеждами, несбывшимися мечтами. Всю эту ночь провелъ онъ безъ сна, и томился желаніемъ возвращенія на родину. Амеліино письмо разразилось надъ нимъ, какъ бомба; что это была за женщина въ самомъ дѣлѣ? Никакая вѣрность и никакое постоянство не разогрѣвали ея сердца. Она, повидимому, вовсе не хотѣла видѣть, что онъ любитъ ее. Бросившись въ постель, майоръ Доббинъ продолжалъ къ ней обращаясь съ своей жалобною рѣчью;
— Великій Боже! Камень-ли ты, Амелія, если не видишь и не чувствуешь, что я одну только тебя люблю въ цѣломъ мірѣ! Ухаживалъ я за тобой цѣлые мѣсяцы, тяжелые, безконечные мѣсяцы, и что же? ты сказала мнѣ съ улыбкой послѣднее прости, и совсѣмъ забыла меня, лишь только переступилъ я черезъ твой порогъ!
Туземные слуги съ удивленіемъ смотрѣли на майора, встревоженнаго и убитаго горемъ, между-тѣмъ, какъ прежде онъ всегда былъ такъ холоденъ, спокоенъ и равнодушенъ ко всему. Что, если бы Амелія увидѣла его въ этомъ положеніи? Пожалѣла ли бы она своего преданнаго друга?
Майоръ Доббинъ собралъ и перечиталъ всѣ письма, какія когда-либо писала къ нему мистриссъ Эмми. То были, по большей части, дѣловыя письма относительно небольшаго имущества малютки Джорджа, оставленнаго ему покойнымъ отцомъ, какъ простодушно воображала бѣдная вдова, или, пригласительныя записочки по поводу разныхъ случаевъ и обстоятельствъ. Все собралъ майоръ и перечиталъ по нѣскольку разъ каждый клочокъ бумажки, полученной когда-либо отъ мистриссъ Эмми; увы! какъ все это холодно, безнадежно, и какимъ отчаяннымъ эгоизмомъ пропитана была каждая строчка этихъ печальныхъ документовъ!
И если бы въ эти минуты подвернулась какая-нибудь нѣжная и сострадательная особа, способная вполнѣ оцѣнить великодушное сердце мученика безнадежной страсти, кто знаетъ? владычество Амеліи быть-можетъ окончилось бы однажды навсегда, и любовь Вилльяма обратилась бы на другой, достойнѣйшій предметъ, но майоръ коротко знакомъ былъ только съ одной Глорвиной Одаудъ, и хотя были у этой дѣвицы прекрасные гагатовые локоны; но всѣ ея движенія разсчитаны были очень дурно. Глорвина, казалось, хотѣла только удивить и озадачить Вилльяма, и выбрала для этого самыя неудачныя и безналежныя средства. Она завивала свои волосы на разныя, болѣе или менѣе, хитрыя манеры, и обнажала свои плеча съ удивительнымъ искусствомъ, какъ-будто желая сказать своему пріятелю майору: «видѣлъ ли ты, любезный, у кого-нибудь такія чудныя кудри и такой, истинно-чудесный цвѣтъ кожи и лица?» Она улыбалась всегда такимъ-образомъ, что любознательный собесѣдникъ могъ пересчитать всѣ ея зубы. И что же? майоръ не обращалъ ни малѣйшаго вниманія на всѣ эти прелести и чары, способныя, повидимому, сгубить на повалъ всякаго чувствительнаго джентльмена.
Вскорѣ по прибытіи, и чуть-ли не вслѣдствіе прибытія, моднаго ящика изъ лондонскихъ магазиновъ, леди Одаудъ и другія полковыя дамы устроили великолѣпный балъ, куда получили приглашеніе всѣ военные и статскіе кавалеры, способные цѣнить прелести женскаго пола. Глорвина съ гагатовыми локонами облеклась въ убійственный атласъ, разсчитывая сразить майора рѣшительнымъ ударомъ, что, повидимому, было очень легко, такъ-какъ Вилльямъ присутствовалъ на балѣ съ самаго его начала, и бѣгалъ какъ угорѣлый изъ одной комнаты въ другую. Глорвина перетанцовала со всѣми молодыми офицерами и отчаянно старалась бросить пыль въ глаза мистеру Доббину, который однакожь ничего не замѣчалъ и, что всего убійственнѣе, даже не сердился, когда кептенъ Бенгльсъ повелъ къ ужину миссъ Глорвшу. Не ревность, не гагатовые локоны и не алебастровыя плечи были на умѣ у честнаго Вилльяма.
Такая страшная неудача на базарѣ житейской суеты переполнила неизреченною яростью сердце и душу миссъ Глорвины Одаудъ. На майора, по ея собственному, плачевному созванію, разсчитывала она гораздо больше, чѣмъ на кого-нибудь изъ этихъ безчисленныхъ вертопраховъ. И маіорь ускользаетъ изъ ея рукъ, — ускользаетъ съ непостижимой безсовѣстностію и упрямствомъ!
— Онъ разобьетъ, раздавитъ мое сердце, Пегги, говорила миссъ Глорвина своей сестрѣ, когда не прерывалась между ними дружеская связь. Посмотри: я ужь и то изсыхаю, съ позволенія сказать, какъ спичка. Прійдется перешить всѣ платья, потому-что въ нихъ я имѣю видъ настощаго скелета.
Но, жирѣла миссъ Глорвина или худѣла, смѣялась или плакала, ѣздила верхомъ или сидѣла за фортепьяно: для безчувственнаго майора это было рѣшительно все-равно. Прислушиваясь къ этимъ горькимъ жалобамъ, полковникъ Одаудъ узналъ между-прочимъ, что слѣдующая почта изъ Европы привезетъ для сестры черныя матеріи на платья, и по этому поводу онъ разсказалъ весьма интересный анекдотъ, какъ одна леди изъ Ирландіи умерла съ тоски послѣ потери супруга, котораго, однакожь, вторично, не удалось ей пріобрѣсть во всю жизнь.
Пока, между-тѣмъ, майоръ отбивался отъ рукъ, уклоняясь отъ любовныхъ объясненій, изъ Европы пришелъ другой корабль со многими пачками, между которыми оказалось довольно. писемъ и на имя этого безчувственнаго джентльмена. То были по большей части домашнія посланія, отправленныя нѣсколькиии днями раньше той почты, которая привезла амеліино письмо. Между ними узналъ майоръ и почеркъ своей сестрицы, Анни Доббинъ, сочинительницы умной, и большой охотнницы писать въ поучительномъ тонѣ. По обыкновенію, миссъ Доббинъ собирала всѣ возможныя новости огорчительнаго свойства, шпиговала ими свою эпистолу и въ текстѣ, и подъ рубрикой, и на поляхъ, бранила «милаго братца» на чемъ свѣтъ стоитъ, и въ заключеиіе, какъ любящая сестра, предлагала ему разпообразныя наставленія, какъ онъ долженъ вести себя за океаномъ. Эпистолы этого рода отравляли спокойствіе Вилльяма по крайней мѣрѣ на цѣлыя сутки. Поэтому ничего нѣтъ удивительнаго, если, въ настоящемъ случаѣ, «милый братецъ» не слишкомъ торопился вскрыть письмо дражайшей сестрицы, и бросилъ его въ конторку, отлагая чтеніе до болѣе благопріятнаго случая, когда онъ будетъ чувствовать себя въ хорошемъ расположеніи духа. Недѣли за двѣ передъ этимъ, онъ уже писалъ къ сестрѣ, и «распекъ» ее, какъ слѣдуетъ, за распространеніе о немъ нелѣпыхъ слуховъ на Аделаидиныхъ Виллахъ. Въ то же время онъ отправилъ письмецо и къ мистрисъ Осборнъ, гдѣ, выводя ее изъ заблужденія, сказалъ между-прочимъ, что ему «и во снѣ не грезилось перемѣнять свое настоящее положеніе холостяка».
Спустя двѣ или три ночи послѣ прибытія изъ Лондона послѣдней почты, майоръ весело проводилъ вечерѣ въ домѣ леди Одаудъ, гдѣ Глорвина съ особеннымъ одушевленіемъ пѣла для него «Встрѣчу на водахъ». «Мальчика-поэта», и многія другія сонаты и аріи поэтическаго свойства. Ей казалось, что Вилльямъ на этотъ разъ слушалъ ее съ большимъ удовольствіемъ. Онъ точно слушалъ, но не миссъ Глорвину, а вой шакаловъ, подбѣгавшихъ почти къ самому дому. Впродолженіе этихъ музыкальныхъ занятій, полковница Одаудъ играла въ криббиджъ съ лекаремъ Трильйоннаго полка. Когда истощились аріи миссъ Глорвины, майоръ Доббинъ сыгралъ съ нею партію въ шахматы, и затѣмъ, учтиво раскланявшись съ обѣими леди, пошелъ къ себѣ домой.
Здѣсь вниманіе его остановилось прежде всего на сестриномъ письмѣ. Онъ взялъ его, сломалъ печать и усѣлся на диванъ, приготовившись такимъ-образомъ къ непріятной бесѣдѣ съ отсутствующей родственницей…
Прошло около часа послѣ того, какъ майоръ Доббинъ оставилъ домъ Пегги Одаудъ. Сэръ Михаэль ужь покоился сладкимъ сномъ, Глорвина украшала свои гагатовые локоны безчисленными лоскутками газетной бумаги, Пегги Одаудъ надѣла ситцевый капотъ и удалилась въ нижній этажъ, гдѣ была ея супружеская опочивальня. Все было тихо и спокойно, но вдругъ часовой у воротъ полковника увидѣлъ, при свѣтѣ луны, блѣдную, встревоженную, испуганную фигуру майора Доббина, который скорыми шагами пробирался къ дому. Не отвѣчая на окликъ часоваго, майоръ подошелъ къ окнамъ спалній сэра Михаэля.
— Одаудъ! Полковникъ! закричалъ изо всей силы Вилльямъ Доббинъ.
— Боже мой! Что съ вами, майоръ? откликнулась Глорвина, выставляя изъ окна свою газетную головку.
— Что съ тобой, дружище? проговоридъ полковникъ, думая, что гдѣ-нибудь пожаръ на станціи, или ожидая услышать экстренное извѣстіе изъ главной квартиры.
— Мнѣ… мнѣ нуженъ отпускъ… сейчасъ… сію минуту. Я долженъ ѣхать въ Англію по своимъ частнымъ дѣламъ, которыя не терпятъ никакой отсрочки, сказалъ Доббинъ.