Ему было плевать на нее и на ее утешителей. Ему было не плевать на самого себя. Ему было ужасно жаль своей жизни, которая превращалась в жизнь убийцы. Сначала Лизка, теперь вот Дэн. В первом случае он ровным счетом ничего не помнит – если бы не обличительные фотографии, никому бы не поверил. Но теперь…
Теперь ему предстоит стать убийцей на трезвую голову. Убийство преднамеренное. Тщательно спланированное группой лиц. Машка с Настей заказчики, он исполнитель. За это впаяют, если поймают, по полной программе.
Толик очень долго бродил неприкаянно по квартире. Рассматривал новую мебель, ковры, пол из паркетной доски. Все это было теперь его, но было чужим, оплаченным не им. Ему лишь предстоит расплачиваться. Как же так вышло? Как он мог попасться на крючок? И почему, черт побери, у них появились эти обличающие его фотографии? Они следили за ним? Почему? Что за интерес?
Да, он откровенничал с Машкой той ночью, когда застал Лизку в постели с любовником, говорил с ней о своей боли. Но ведь ничего лишнего он не говорил. Скорее она наболтала лишнего. Про своего мужа, которого убила. Как скрыла ото всех его гибель. Кстати, она упоминала о детях, говорила о них во множественном числе. А Настя оказалась у нее одна. Где второй ребенок? И был ли он?
Может, она врала про мужа? Про то, что убила его? Плавно подводила его к теме, а потом порекомендовала ему убить жену. И когда он возмущенно разорался в ответ, записала его вопли. А потом сделала нарезку, в которой он будто бы признается в этом. И еще эти фотографии…
Что то в них не так. Ну, стоит он возле машины, и что с того? Может, просто постоял и ушел? Мог даже сесть в нее, и что? В таком состоянии он бы дальше первого встречного столба или забора не уехал бы. А он, по ее утверждениям, проехал через полгорода, дождался Лизку. Сбил ее очень удачно, потом скрылся с места и бросил машину где то на безлюдной улице. И все на бешеной скорости, и потом ухитрился даже уничтожить отпечатки пальцев и следы своего пребывания в той тачке. В полиции у него отпечатки, между прочим, снимали, когда рассматривали версию его причастности. И ничего! И свидетелей кучу опросили, все в один голос подтвердили, что он весь день проспал. Что же, Мария всех подкупила, что ли? Всех не купишь!
Что то не так…
Толик вернулся в кухню, убрал со стола. Вымыл всю посуду. Сварил себе кофе тройной крепости и сел к столу с большой чашкой. Он пил крепчайший кофе маленькими глоточками. Отхлебнет, сожмет губы и думает. Снова отхлебнет, снова думает.
«Я не убивал Лизку», – решил он почему то через полчаса, когда и кофе закончился, и в горле жгло от горечи, как от красного перца. Он не мог ее убить не потому, что не хотел этого делать, а потому, что физически не смог бы провернуть это сложное дело. А убил ее, скорее всего, Дэн. Он казался Толику профессионалом во всем. Его дерзкие глаза не просто смотрели, они оценивали, ощупывали, примеряли, рассчитывали.
Так, так, так…
Если Дэн убил Лизку для того, чтобы подловить Толика, то что получается? Получается, у них это получилось. Он перепугался насмерть и, не догадавшись проверить факты, тут же полез к Машке в койку, чтобы она молчала. Ее все устраивало до каких то пор. Теперь, кажется, устраивать перестало. И она выдумывает ему задание – убить Дэна.
Цель? Какая у нее цель? Дэн или он сам?
Если Дэн, то тогда понятно. Он принимал участие во многих преступлениях, о которых Толик мог лишь догадываться по обрывочным фразам и примерам, упомянутым вскользь. Дэн мог взбунтоваться, потребовать бо´льшую долю. Или в качестве награды запросил Настю? А Настя – респектабельная вдова, и связываться ей с таким, как Дэн, вовсе ни к чему. У нее вскоре новый олигарх появится. Машкин папик наверняка уже подбирает. Дэн бунтует пуще прежнего, у него наверняка на них горы компромата, и бабы решают его убрать.
Это если цель – Дэн.
А если целью является он? Что выходит?
Выходит, что от него надо избавиться любым незатейливым способом. То есть выманить его из города, а там, по дороге, схоронить в каком нибудь овраге.
Почему с ним так решили поступить?
Да потому что он ни на что оказался не годен, кроме постели. Машкины задания по слежке за Дэном он провалил. Дэн его вычислил сразу же. И доложил ей потом обо всем, посмеиваясь. Хорошо хоть про Светлану смолчал, сволочь.
Еще парочка Машкиных поручений тоже оказалась выполнена им кое как. Зачем он нужен? Если оставить его ради секса, то он станет только под ногами путаться в ее счастливом браке. Получается, решили избавиться от него? А все эти инструкции, написанные коряво и пространно, – всего лишь попытка усыпить его подозрения.
– Суки, – мрачно выговорил Толик, отодвигая чашку на середину стола. – Мерзкие, расчетливые, похотливые суки! Но ничего у вас не выйдет!
Он не станет выполнять это долбаное задание! Он не убийца! Он не станет убивать Дэна, если первый вариант его предположений верен.
Да, он долго думал, что совершил страшный грех. И долго думал, что, укладываясь в постель со старой ведьмой, грех свой искупает. И долго ошибочно полагал, что именно этого от него и хотели, подвергая шантажу. И как то мирился. Как то свыкся. Тем более что материально это его очень даже устраивало.
Но он ошибся. Его готовили для крупномасштабных операций. А он к ним и не готов! И не будет готов никогда!
А если цель все же он, то тогда ему тем более никуда нельзя высовываться из города. Ни в коем случае! А что можно и нужно? Правильно! Ему надо спрятаться! А где?
И тут ему на ум как то само собой пришло имя «Ирочка». Милая, тихая толстушка с нежными глазами. Она работала с Лизой. Иногда заходила к ней. После смерти Лизы пыталась опекать Толика, до похорон и во время. Выходило неуклюже, и она смирилась. Отошла в тень уже на поминках. Больше ее Анатолий не видел. Да и как увидишь, если его плотным кольцом обвили эти две кобры – мама и дочка.
На сборы у него ушло полчаса. Он побросал все самое необходимое на диван. Достал новые модные дорожные сумки. Старая ведьма собиралась вывезти его за границу месяца через два. Видимо, врала. Или не думала, что старикан так ее увлечет. Самое необходимое еле вместилось в эти сумки. Он и не понимал, что так сросся с модным тряпьем, в которое Машка его наряжала. Подумал и сверху положил листочки с инструкциями. Не нужно, чтобы их кто то видел. Взвизгнули «молнии» на сумках. Мягко чавкнули замочки.
– Ну все… – Толик окинул взглядом комнату, шагнул в прихожую. – Вот и все…
Часы показывали половину первого ночи. Он отпер дверь, высунулся из квартиры. В подъезде было тихо. Привычный гул сквозняка где то на верхних этажах его не испугал. Он вышел, запер дверь на оба замка. Осторожно ступая, чтобы не производить лишнего шума, пошел вниз. Подъездная дверь отворилась без скрипа и скрежета. Все способствовало его бегству, все. Он даже немного повеселел. И ледяной пот, от которого намокла рубашка на спине, перестал беспокоить. И обжигающе холодный ветер, задравший полы его плаща на теплой подкладке, не разозлил. Он удирал!
Машину, на которую Машка дала ему денег, он оставил вчера в самой дальней точке стоянки, сейчас она едва угадывалась в кромешной темноте. Толик, настороженно всматриваясь, прошел через двор, опустил обе сумки на пожухлую траву возле машины. Отключил сигнализацию, открыл багажник, сунул туда сумки. Стараясь производить как можно меньше шума, багажник закрыл и пошел к водительской двери.
До нее оставалось полметра, когда сзади почудилось легкое движение. Он даже не успел оглянуться, как в шею ему уперлось что то острое, больно уколов кожу.
– Стой и не шевелись, – было сказано ледяным тоном, и по карманам Толика, под ремнем и в подмышках начали шарить руки профессионала, обыскивая его.
Дэн! Это был он! Значит, он не ошибся и все верно рассчитал. Именно его – Анатолия – старая ведьма собралась убрать, придумав невероятную глупость с инструкциями. Он стал ей не нужен. Стал лишним. Стал невероятной помехой на пути к новому счастью!
Господи, да зачем же, зачем?! Он и сам был бы рад от нее отделаться. И еще как! Он забыл бы о ней как о страшном сне. Он пошел бы работать кем угодно, хоть снова грузчиком. Он бы нашел себе милую, скромную девушку, способную краснеть и стесняться, когда ее раздевают. Он бы…
– Не убивай меня! – всхлипнул он вдруг и почувствовал страшную слабость в ногах. Руки, которые его заставили держать над головой, сделались невероятно тяжелыми. – Дэн, не убивай!
– Далеко собрался? – спросил Дэн будничным тоном и с силой толкнул его вперед.
Толик отлетел на дверь машины, больно ударился коленом о колесо. И не к месту подумал, что выпачкал джинсы на коленке. Тут же одернул себя – возможно, он носит их последние даже не дни, а часы в своей жизни. Ему стало жутко жалко себя. Жутко жаль бездарно прожитой не такой уж длинной жизни. Он ничего не успел! Не завел ни семьи, ни детей, не сделал карьеры! О нем даже вспомнить некому. Может, только Ирочка и вспомнит, и то с сожалением.
Дэн щелкнул чем то за его спиной. Щелчок был металлическим, и Толику вдруг подумалось, что он передернул затвор. Толику стало так страшно, что он заплакал.
– Не убивай меня, Дэн! Не убивай!!! Я… Я ни в чем не виноват!!! Это все эти ведьмы!!! Это они!!! Я потому и удираю…
– Потому почему? – вкрадчиво шепнул Дэн Толику в самое ухо, прислоняясь к его спине животом и снова начав его обыскивать.
– Потому что жить хочу!
– Неубедительно. Жить все хотят, – мерзко хмыкнул Дэн, отшатнулся, зашел сбоку, схватил Толика за волосы на затылке, пригнул к крыше машины его голову. – Так почему ты удираешь?
– У меня две причины, – прохрипел Толик, скат крыши больно давил ему на кадык.
– Две? И какие же?
– Первая – я не хочу быть убитым тобой.
– Хм-мм… А вторая?
– Я не хочу убивать тебя! Отпусти! Мне больно! – взмолился Толик и вдруг понял, что еще минута, и он точно обмочит штаны.
– Ишь ты-ы-ы… – просипел Дэн с такой лютой злобой и так сильно надавил ему на затылок, что в кадыке у Толика что то подозрительно захрустело. – Убивать меня-я-а-а?.. Не хоче-е-ешь?!
– Нет, нет, нет! Отпусти!!! – надрываясь, хрипел Толик. – Отпусти, мне в туалет надо!!!
Дэн будто не слышал. Он больно держал его, не ослабляя хватки. Дыхание его вдруг стало резким и прерывистым. Каждое слово вырывалось из него с отвратительным зловещим присвистом.
– А ты то кому сдался? – вдруг будто вспомнил Дэн. – Кто меня то должен был убить?
– Я! – выдохнул Толик.
В паху вдруг будто что то взорвалось и сделалось горячо, потом сделалось так же горячо ногам. Он обмочился, господи! В глазах у него потемнело от унизительного страха и стыда, и тут он вдруг почувствовал, что падает на землю прямо под колесо своей машины. Дэн его отпустил наконец.
– Зассанец, – небрежно пнул его ногой Дэн и едва слышно рассмеялся. – Убивать он меня собрался. Зассанец!
– Не собирался, нет! – замотал головой Толик, царапая щеку о твердую мокрую землю, пахнувшую его мочой. – Потому и убегал!
– Разберемся! Давай вставай, садись за руль, и поехали, – приказал Дэн и снова пнул его под ребра, заставляя подняться.
– Куда едем? – спросил Толик, уже заняв водительское сиденье.
Он все время морщился. Сидеть в мокрых, мерзко воняющих штанах было отвратительно. «Я испорчу сиденье», – вдруг подумал он. От этой вони потом не отделаться. Как, как он посадит рядом с собой милую, скромную девушку?! И тут же увидел себя с размозженным черепом на том же сиденье. Дэн сел прямо за ним. Никто не помешает ему влепить Толику пулю в затылок, когда они отъедут куда нибудь.
Куда они едут?! Зачем?!
– Вперед, – не стал уточнять Дэн. – Там скажу, где сворачивать.
Они долго петляли по городу, потом выехали за его пределы. Толик вел машину осторожно – так Дэн велел, – чтобы не привлекать внимания патрульных. Доехав до указателя поворота на дачный поселок, Дэн приказал ему сворачивать.
Все! Здесь, в этих садах, он его и грохнет! И зароет на грядках, с которых только что убрали картофель. И его найдут лишь по весне, когда и опознать то будет невозможно.
– Куда дальше?
Толик сотрясался от животного ужаса, язык не держался в пересохшем рту. Рубашка прилипла к спине и животу. Он снова дико вспотел. И больше всего на свете боялся, что Дэн скомандует ему: здесь и сейчас. Пока ехали, он был еще жив.
Остановиться тот приказал возле неприметного кирпичного домика в два окошка. Во дворе над входом горела лампочка в железном кожухе и сновала взад-вперед маленькая собачка на привязи. Она не облаяла их, а лишь тихонько и ласково взвизгнула, завидев Дэна. На Толика она не обратила никакого внимания.
Дэн достал из кармана ключи. Открыл добротную тяжелую дверь из дерева. Толкнул в темноту Толика, потом включил свет и лишь тогда шагнул внутрь.
В доме было тепло, пахло ржаными сухарями, полынью и мокрой тряпкой. Видимо, кто то, а может, и сам Дэн мыл тут полы, узкие ковровые дорожки были выметены. В простенке между окнами стоял круглый старомодный стол. То, что стояло на нем, было накрыто домиком из двух газет. Рядом со столом, почти впритык – продавленный диван с одной подушкой и скомканным ватным одеялом. Следом – узкий, в одну дверь, одежный шкаф. И все, тесная комната для мебели закончилась. Виднелась еще одна дверь, видимо, в другую комнату. Но она была закрыта, и что там, внутри, Толик не имел понятия.
– Стой, где стоишь! – приказал Дэн и вышел ненадолго.
Вернулся он с сумками Толика. Выпотрошил их содержимое прямо на пол. Отложил в сторону листки с инструкциями к собственному убийству. Бегло просмотрел, хмыкнул почти весело, потом отложил. Потом толкнул в сторону Толика спортивные штаны:
– Переодевайся, зассанец! Я тут пока пошарю.
Шарил он основательно. Прощупал каждый шов одежды. Просмотрел каждый карман, каждый отворот и манжеты.
– Что то я не понял, – озадаченно почесал макушку Дэн, взглянул, как Толик натягивает на голый зад спортивные штаны, и снова повторил: – Что то я не понял!
Толик не вникал. Он стыдливо отворачивался, переодеваясь. Потом одернул рубашку, заправлять ее в треники не стал. Это уже вообще! Что искал, но не нашел Дэн, он так и не понял.
– Ладно, надо бы пожрать, а потом поговорим. Ты как? Есть хочешь?
С этими словами Дэн сдернул со стола обе газеты. Под ними в тарелках была вареная картошка целиком, квашеная капуста, свежие огурцы, укроп, тонкие ломтики домашнего сала. У Толика вдруг обильно потекли слюнки. Он почувствовал себя крайне голодным. Может, перед смертью так у всех бывает? Где то он, кажется, читал.
– Ты садись, малыш! – фыркнул Дэн, точно скопировав манеру старой ведьмы. – Раздели со мной скудную трапезу. Если честно, я уже успел соскучиться по такой вот простой еде. Бабы то все на изысках помешались. Считают, что их кулинарные пристрастия – прямая дорога в высший свет. Идиотки! Садись, садись, чего топчешься?
Толик послушно сел на старый скрипучий венский стул с растрескавшимся сиденьем, потянулся к вилке. Подцепил картофелину, рукой схватил кусок сала. Много откусил, начал жадно жевать.
– Чего это ты решил меня перед смертью покормить? – пробубнил он с набитым ртом, когда поймал на себе странный змеиный взгляд Дэна. – Или тоже на мне какое то снадобье испытываешь?
– Да нет, – он пожал плечами, отвел глаза. – Я же тоже ем. Чистая жрачка, не ссы. Так зелье то где, малыш?
– Какое зелье? – Толик уже хрустел капустой.
– Которое ты мне должен был в бутылку качнуть. Куда спрятал? Я не нашел его в твоих вещах.
– Так нет его. Удрать я хотел. Неужели не понял? Когда Настя сегодня ушла, я посидел, подумал и понял, что…
– Что понял то?
– Что убийца из меня никакой. Не смогу я. Не знаю, как с Лизой вышло. Наверняка это был не я. Наверняка это ты ее.
Дэн молчал, игриво похохатывая.
– Я в тот день не то что тачку угнать, себя с пола не мог поднять. Я был никакой вообще. А чтобы все так обставить… нет, это точно был не я. И фотки, те, что Машка мне подсовывала, лажа это. Вот так я сегодня подумал. И решил удрать. Чтобы в самом деле, а не понарошку убийцей не стать. Не смог бы я, Дэн, поверь!
Дэн молча его рассматривал, будто видел впервые. Поигрывал большим кухонным ножом, который мог в любой момент метнуть в него, и молчал. Потом со вздохом обронил:
– А чего же раньше то твоя соображалка тебе не подсказала, что ты не смог бы убить свою жену, а? Чего же старую ведьму трахал? Или все устраивало?
– Не все. Содержание устраивало, секс с ней… Сам знаешь, насколько это приятно, – пожаловался Толик с брезгливой гримасой. – К тому же я думал, что это единственное искупление за мой грех. Понимаешь, я в тот момент оказался в очень стесненных обстоятельствах и…
– Только идиот кивает на обстоятельства. Я лично с Машкой не спал, как она к этому ни стремилась! – жестко перебил его Дэн, схватил из миски огурец, откусил добрую половину и смачно им захрустел. – Каждый волен в выборе, Толенька. Каждый! Кто то выбирает праведный путь, кто то преступный, а кто то становится продажной тварью. А знаешь почему? Потому что родился таковым. Не мама с папой его таким сделали и не школа, мать ее, со двором. Это сущность его и ничего более! Выбор, который мы делаем в самый страшный, самый критический момент, делает за нас наше нутро. Наше настоящее Я, а не придуманное, не перевоспитанное, не вычитанное из книг и не скопированное с экрана! Твое подлинное Я! Так то, малыш!
Толик понуро опустил голову.
Может, и прав этот малый с ледяными, будто застывшими глазами. Может, он не стал таким, а был всегда? Потому и Лизка его имела, как хотела. И Машка потом тоже. И все его мечты о милой спокойной жизни – самообман, не иначе. И милая девушка со стыдливым румянцем, часто посещающая его в мечтах, сбежала бы от него на второй день.
– Ладно, мне по фигу, что там с тобой и у тебя. – Дэн наигрался и отшвырнул наконец кухонный нож в сторону, зацепил щепоть капусты, швырнул в рот. – Что думаешь делать?