«Надоело, ё-моё, отмените букву «ё»!
Будет клево, будет елка, ежик, клен и чертик с челкой.
Ведь ничтожная проблема эта умершая тема!
Сэкономим столько краски, рубаните без опаски!
Отпилите! Чтоб у слов мерзких не было рогов…
Отменили букву «ё», глядь, а так ещё хуё…»
Концовка слегка покоробила, но в целом песенка показалась Сухову правильной. Павел даже прокрутил в памяти одну из строк. «Будет клево, будет елка, ежик, клен и чертик с челкой…» А ведь верно. Ну что без этой буквы будет делать, допустим, лейтенант Кабанов, у которого что ни фраза, то «ё-моё», «ёшкин кот» или «ёпрст». Будет говорить «йо-мойо»? Нет, теоретически, он может и вовсе не употреблять такие словечки. Кто бы спорил! Но тогда, извините, это будет уже не Витька Кабанов, а его грустный и серый тёзка. Пардон, тезка.
Пока Сухов (ежесекундно оглядываясь то на ворота, то на двери) размышлял над ошибками реформирования родного языка (букву «ё» в 1797 году ввел Н. М. Карамзин, а в прошлом веке отменил какой-то придурок), Ольга смешала какой-то серо-буро-малиновый коктейль и торжественно подняла литровую колбу на уровень глаз. Оценив на просвет результат своих трудов, она не слишком музыкально пропела «Гото-о-во!» и наконец вновь обратила внимание на Сухова. В глазах у Ольги уже почти погасли безумные огоньки, но из благостного состояния она пока не вышла. По лицу дамочки Сухов безошибочно определил, что она получила от процесса смешивания неведомых реактивов удовольствие, пограничное с наслаждением, а быть может, и с оргазмом.
— Что готово? — уточнил Сухов. — Что это за бурда?
— Не смей! — вдруг высоко и громко крикнула, почти взвизгнула Ольга. — Не смей так говорить!
— Ты… это… — Сухов окончательно опешил. — Не переживай так. Я не хотел тебя обидеть. Что за… смесь?
— Извини, — Ольга сама поняла, что её занесло. — Это «горилка».
— Да? — Сухов с сомнением взглянул на непривлекательную бурую жидкость в колбе. — Обычно она как-то… прозрачнее.
— Я в шутку её так назвала, — Ольга усмехнулась (слава богу, уже почти как здоровый человек). — Ты извини ещё раз, Паша. Это моя страсть. Когда дорываюсь до реактивов, плохо себя контролирую.
— Ты химиком была?
— Я… нет… но можно сказать и так. Узкий специалист. По процессу окисления.
— Понятно. — Павел понял мало, но сейчас это не имело значения. — И что будем делать с твоей… «горилкой»?
— А вот что, — Ольга аккуратно заткнула колбу пробкой и… швырнула сосуд прямиком в бронированную дверь.
Стеклянная ёмкость, естественно, разбилась, и всё бурое содержимое растеклось по бронированной поверхности двери огромным тёмным пятном.
— Дьявол! — Сухов помотал головой.
— Не забрызгало? — с нотками участия в голосе спросила Ольга.
— Ты… издеваешься?
— Я серьёзно, — ответила спутница. — Если брызнуло на костюм или куда-то ещё, снимай всё немедленно!
— Вроде нет, сухой, а в чём дело?
— Сам посмотри, — Ольга указала на дверь.
Сухов поднял взгляд и… у него отвисла челюсть. На глазах у лейтенанта десятисантиметровая в толщину бронедверь с шипением превращалась в вологодские кружева. С каждой секундой броня становилась всё тоньше и в конце концов истончилась почти до полной прозрачности. Сквозь «ажурную броню» Сухов даже увидел бойцов «СД» по ту сторону. Некоторые из них пока не поняли, что и где шипит, они в недоумении вертели головами, а некоторые уловили, откуда идёт звук, но не могли поверить глазам и тупо пялились на тающую переборку. Наконец кто-то из охранников Апостола сообразил, что дело плохо, схватился за импульсник и только в этот момент Сухов дотумкал, что упускает инициативу.
Павел вскинул трофейную «Мегеру» и нажал на спуск. Выстрел из импульсной «картечницы» унес к дальней стене «зоны А» и остатки двери, и останки большинства охранников. А бойцы, которые не попали в зону поражения «Мегеры», очутились в зоне поражения брызнувших внутрь помещения капель жуткой «горилки». Что хуже — ещё вопрос. Трое из четверых охранников покрылись десятками крупных «оспин» и рухнули замертво, а последний «отделался» химическим поражением левой части тела. Такого жуткого воя Сухов не слышал никогда.
— Чё-ёрный ворон! — перекрывая вопль раненого, пропела Ольга. — Пристрели его, Сухов! Что, у тебя души нет? Мучается человек! Или ты ждешь, когда его насквозь прожжёт?
Павел послушно бросил разряженную «Мегеру», перехватил «Шторм» и одиночным в голову прекратил мучения обожжённого адской смесью человека.
— Ну, ты даёшь, — негромко проронил Сухов, осторожно заглядывая в просвет двери.
— Иди, не бойся, всё высохло, «горилка» больше не действует, — подбодрила его Ольга. — А я не даю, я просто знаю и люблю это дело.
— Процесс окисления? — Сухов искоса взглянул на Ольгу.
— Особенно бурного! — Ольга на пальцах изобразила нечто похожее на костёр.
— Точно, чокнутая, — Сухов вздохнул. — Но теперь я хотя бы знаю твой главный пунктик. Это утешает.
— Ой, Сухов, ты надоел! Ты кто, психиатр? Что ты мне всё диагнозы ставишь?!
— Я не психиатр, но ты конченая психопатка и пироманка, это ясно и без консультации у специалиста.
— Я не пироманка, я пока ничего не подожгла! — Ольга закусила губу и сцепила пальцы.
— Потому, что борешься с собой. Но твоя страсть всё равно находит лазейки. Если не огонь, то «горилка». Не обманывай себя, Оля.
— Тёлку свою будешь Олей называть, сынок! — дамочка побагровела от злости.
Ей не шло, но Сухову она всё равно нравилась. Даже вот такой: пунцовой от ярости, чокнутой и кусачей. Любовь слепа, как говорится. Хотя… какая, к чёрту, любовь?! Нравится, это ещё не любовь. Мало ли кто нравится! Мэрилин Монро, например. Так ведь она почти сто лет, как почила в бозе. Ну, и что делать? Всю жизнь беззаветно любить виртуальный образ и хранить ему верность? Нет, это не вариант. В смысле — Ольга. Да и Мэрилин Монро тоже, светлая ей память. Так что с любовью лучше подождать, не разбрасываться такими словами направо и налево. Нравится, это да, это верно. И точка.
Сухов осмотрелся и медленно, держа оружие наготове, двинулся к небольшой бронированной конторке в дальнем левом углу просторной «зоны А».
Как вчера сказал Апостол, никто не обещал, что будет легко. Так и вышло, но с одним уточнением — теперь нелегко пришлось Сухову, а не Апостолу. Укрывшийся за конторкой противник открыл огонь из «Страйка». В отличие от Апостола, Сухов укрыться нигде не мог. Кроме массивного бетонного блока, метр на два по горизонтали и метр в высоту, который «украшал» центр помещения, никаких укрытий в просторном бункере не нашлось. Сухов успел толкнуть Ольгу в плечо, и спутница упала за бетонным постаментом. Самому же лейтенанту пришлось падать, перекатываться, вскакивать на ноги, прыгать в сторону, снова падать, подниматься и, «качая маятник», двигаться к бронированной конторке. Зачем? Да чтобы очутиться на расстоянии удара, когда у Апостола закончатся патроны и он начнёт менять магазин. Дело секундное, но именно на такую паузу Сухов и рассчитывал. У него к Апостолу тоже имелось всего-то секундное дело: Сухов собирался перемахнуть через конторку и врезать врагу по шее, чтобы вырубить его на пару минут.
Десятая пуля просвистела в сантиметре от головы, но Сухов не успел испугаться, а потому не стал корить себя за то, что под занавес чуть не облажался. Уже в следующий миг он высоко подпрыгнул, перемахнул через укрепление и обрушился на Апостола.
Противник ждал Сухова. Он не успел перезарядить «Страйк», но хотя бы успел сгруппироваться и уйти от удара прикладом ИПП по шее.
Сухов предугадал манёвр врага, поэтому ничуть не смутился и перехватил Апостола другим способом. Ударом ноги он остановил ускользающего противника — попал ему в плечо и тут же добавил с той же ноги Апостолу в бок. Затем зафиксировал опрокинутого врага коленом и врезал Апостолу в ухо локтем. Удар получился не таким сильным, как ногой или прикладом, но врагу хватило. Он слегка «поплыл», и Сухов тут же этим воспользовался. Павел резко перевернул Апостола на живот и заломил ему руку за спину. Когда противник пришёл в себя и попытался перевернуться, Сухов добавил ему наконец в затылок прикладом. Апостол обмяк. На этом схватка и завершилась.
Сухов связал пленнику руки за спиной, сунул за пояс его «Страйк», ухватил Апостола за шиворот, вытащил из-за конторки и волоком доставил к бетонному постаменту в центре зала.
— Когда-то давно, не помню при каком царе или царице, сволокли всех воров да разбойников в одну большую яму и закопали, — сказал Сухов и подмигнул высунувшейся из укрытия Ольге. — Так и появилось слово «сволочи».
— Ты его убил?
— И зачем тогда связал? — Сухов зарядил и бросил трофейный «Страйк» Ольге. — Держи его на мушке.
Сухов связал пленнику руки за спиной, сунул за пояс его «Страйк», ухватил Апостола за шиворот, вытащил из-за конторки и волоком доставил к бетонному постаменту в центре зала.
— Когда-то давно, не помню при каком царе или царице, сволокли всех воров да разбойников в одну большую яму и закопали, — сказал Сухов и подмигнул высунувшейся из укрытия Ольге. — Так и появилось слово «сволочи».
— Ты его убил?
— И зачем тогда связал? — Сухов зарядил и бросил трофейный «Страйк» Ольге. — Держи его на мушке.
Сухов вернулся за конторку, закинул «Шторм» за спину и ухватился за ручки заветного керамического ящика «под дерево». Притащив ящик с фугасом в центр зала, Сухов водрузил его на постамент и принялся осматривать.
— Что ты им любуешься?
— Изучаю на предмет мин-ловушек. Вроде бы чисто. Рискнём?
— Стой! — вдруг прохрипел из партера Апостол.
Ольга тут же направила на него пистолет и вопросительно взглянула на Сухова.
— Стрелять?
— Не надо, — Сухов поднял руку. — Спрячь вообще. Предохранитель слева, до щелчка вверх. Вот так… Апостол, что ты сказал?
— Не открывай, — Апостол попытался сесть, но у него не вышло. Видимо, ещё не отошёл от нокаута. Да и непросто ему сесть — со связанными за спиной руками. — Там защита… баллон с газом. Всем хватит.
— Конкретизируй, — потребовал Сухов. — Где баллон, как отключить защиту?
— Баллон встроен в подложку. Замки надо открыть… левый, правый, потом закрыть и снова открыть, но наоборот, правый, левый. Должно щёлкнуть. Потом закрывай и открывай сразу оба замка. Щёлкнет дважды. После можно открывать ящик.
— Вчера ларчик проще открывался, — Сухов произвёл все манипуляции и открыл ящик. Фугас лежал на месте. Таймер бомбы не работал. Вместо цифр и пиктограмм на экранчике высвечивались два успокаивающих слова: «Режим ожидания». — А позавчера ящичек оказался и вовсе открытым, когда мы его взяли.
— Он всегда так открывался, только баллон я вчера сам отключил. Хотел кое-что в программе изменить, а тут твой полковник, как чёртик из шкатулки… Так мне зарядил с ноги, что я на минуту вообще вырубился.
— Вы так говорите… — вмешалась Ольга. — Странно. Будто бы давно знакомы, хоть и враги.
Апостол всё-таки сумел сесть, помотал головой и усмехнулся.
— Вы, сударыня, хотя бы примерно понимаете, что происходит?
— Понимаем, Апостол, — вместо Ольги ответил Сухов, закрывая ящик и щелкая замками. — Лично я, если не брать в расчёт жизнь на Большой земле, в третий раз на этом свете живу.
— А я в тридцать третий, — вставила Ольга. — Затрахалась, если честно.
— И всё помните? — удивлённо спросил Апостол. — Фактор влияния господина военного на события в ловушке я давно учёл. А вас, сударыня, в свои расчёты я не включал. Вы тоже понимаете, что мы в ловушке? Вы помните все проведённые здесь дни?
— А ты нет?
— Я-то всё понимаю и помню, но другие не в курсе. Вы двое, получается… вроде меня, казачки засланные, а не местные… фантомы.
— Выходит, что так, — сказал Сухов. — То есть теперь ты не станешь спорить, что мы в «петле»? Или в ловушке?
— Называй, как хочешь, — Апостол пожал плечами. — У Спилберга в коллекции имелся фильм «День сурка», старый, плоский, я на досуге смотрел. Очень похоже.
— Твой боец был фанатом старого кино, поэтому вы его Спилбергом прозвали?
— В точку, — ответил Апостол нормальным тоном, без единой нотки враждебности. — Ты молодец, военный. Позавчера я решил, что тебе просто везёт. Туча, иглы ледяные, град… Всё за тебя. А вчера ты лихо выкрутился за счёт военных… и всё той же тучи, будь она неладна. Правда, после вы все крупно облажались, согласись. Но теперь я вижу, что ты всё-таки не промах. Как тебя кличут?
— Никак. Я ведь военный, а не сталкер.
— Ну, звание какое? Лейтенант?
— Как определил?
— Так ведь я тоже не первый день в Зоне, — Апостол расплылся в подобии дружеской улыбки. — Чего нам делить, лейтенант? В этой «петле», сам знаешь, что ни делай, начнёшь с нуля. Так что ты расслабься, лучше поговорим. И с вами, сударыня, тоже поговорим, если не возражаете.
— Возражаю, — ответила Ольга, присаживаясь на постамент рядом с ящиком. — Лично мне говорить с тобой не о чём.
— Ну, как же! — Апостол усмехнулся. — А о ключе? О кристалле вашем расчудесном.
— Эта тема не обсуждается, — Ольга насупилась.
— Неужели? А я думал, что…
— А ты не думай! — Сухов строго взглянул на Апостола. — Сказано тебе, тема не обсуждается.
— Тогда и все прочие разговоры не имеют смысла, — Апостол вздохнул с фальшивым огорчением. — Посидим, помолчим.
— Отставить, — по-прежнему строго сказал Павел. — Обсуждения отменяются, но на вопросы ты ответишь. Давно ты в «петле»?
— Давно, — лидер «СД» опять вздохнул. — Уже со счету сбился, сколько дней. Хотя, чтобы с ума не сойти, календарь мысленно отрываю. Сегодня должно быть… пятое ноября пятьдесят восьмого. Верно? Я здесь с тринадцатого июня… сколько получается дней?
— И каждый день одно и то же?
— В некотором смысле, да.
— Каждый день прилетает инспектор, и ты обещаешь устроить день «Д» в ближайшую неделю… — слегка нараспев заговорил Павел, а Апостол, будто бы в такт словам Сухова принялся кивать. — Потом ты гонишься за мной до блокпоста, уничтожаешь вместе с чистильщиками, возвращаешься в город, переносишь фугас из этого бункера в другой и…
— И всё, — Апостол усмехнулся. — Утром всё сначала. Только одно уточнение: за тобой я гоняюсь лишь третий день, и эти три дня перевернули здешний мир кверху тормашками. Десятки раз мы ловили «залётных», как твоего брата называли мои бойцы. Всё шло почти как ты сказал: или до блокпоста гнали, или «залётного» чуть раньше у нас биомехи перехватывали. Хотя некоторых прямо на стадионе догоняли. Бойцам моим каждый раз всё в новинку было, а мне осточертело, не представляешь как! Но куда деваться? Или мы «залётного» кладём, или он нас всех красным сдаёт, которые на «вертушках» прилетают… ну, ты в курсе. И почему-то твои приятели военные всё время норовят расстрелять на месте! Неприятная процедура. В общем, хочешь не хочешь, а приходилось тянуть эту затёртую лямку. И вдруг появился ты. Я сразу учуял, что ты не простой «залётный», с сюрпризом.
— Поэтому ты и начал обратный отсчёт до дня «Д»? Вроде как загадал: если начались какие-то перемены, то за три дня, возможно, найдётся и решение проблемы, так?
— Вроде того, — Апостол кивнул. — Нет, в первый твой день я ничего такого не планировал. Трое суток до дня «Д» это был мой стандартный ультиматум инспектору. Но вчера я рискнул сократить время ожидания. А сегодня убедился, что верную ставку сделал. Пока не знаю точно, какая у тебя миссия, но одно мне ясно — грядут перемены! И не позже чем через сутки! Ты сам-то в курсе, зачем сюда явился?
— Вопросы задаю я, — Сухов чуть опустил ствол. — А до Барьера вы никого не гнали?
— До Барьера? Ты ещё не догадался, что ли?
— Отвечай на вопрос! — Павел снова приподнял «Шторм», целясь Апостолу в лоб.
— Ой, боюсь, — равнодушно произнес Апостол и отвернулся. — Как я уже сказал, умирать — это противно. Не люблю. Но завтра всё равно ведь воскресну. Так что ты не пыжься, лейтенант. Настоящего допроса не получится.
Сухов вдруг тоже присел, опираясь на «Шторм», как на обычную палку, и сменил тон.
— Как отсюда выбраться, Апостол?
— Без ключа никак, — лидер «СД» взглядом указал на Ольгу. — Слышь, лейтенант, развяжи, а? Клянусь, что буду смирным. Да и куда мне против двух стволов дёргаться? Особенно таких… Насчёт дамочки не знаю, но ты хороший боец. Никогда ещё не видел, чтоб так «маятник качали». Я ведь почти в упор стрелял, десять пуль выпустил, а у тебя ни царапины. Короче, признаю полное поражение. Как это ни противно.
— Ладно, — Сухов подошёл и присел за спиной у Апостола.
— Я не стала бы, — проронила Ольга. — Глаза у него сухие, врёт он. Ничего он не признал.
— Это не страшно, — сказал Сухов, развязывая пленному руки. — Если врёт, получит за враньё, что положено. Разберёмся.
Павел вернулся на прежнюю позицию, в трех шагах перед Апостолом, и вновь присел на корточки. Апостол размял запястья, затем пошарил в нагрудном кармане, достал плоскую керамическую фляжку, отвинтил крышечку, сделал глоток, посидел несколько секунд не дыша, затем шумно выдохнул, скривился и протянул ёмкость Сухову.
— Технарь, — сипло сказал Апостол. — Но жить будешь.
— Спасибо, — Сухов снял с пояса флягу с водой, сделал глоток технического спирта, задержал дыхание, дождался, когда во рту потеплеет, запил глотком воды и только после «занюхал» рукавом.
Апостол одобрительно кивнул и изобразил на лице, что проникся к Сухову окончательно. Павел протянул фляжку Ольге. К удивлению обоих мужчин, она взяла ёмкость и тоже отхлебнула. А после не только отказалась от воды, но даже не поморщилась. Лишь провела пальцем по губам, будто бы утирая давно испарившуюся жидкость. На Сухова поведение Ольги в очередной раз произвело впечатление, а вот в глазах у Апостола не отразилось ничего. Не мог простить ей вчерашнего жестокого удара по мужскому самосознанию? Или она ему просто не нравилась? Непонятно. Ольга вернула фляжку Сухову, а тот отдал её Апостолу, который с едва заметным сожалением взвесил сосуд в руке и спрятал в карман.