И все же женщина посмотрела на Бассирица ровным немигающим взглядом, и ее фиолетовые глаза были полны любопытства.
Он с трудом сглотнул слюну. Прежде он ни разу не видел ни одного рикса без шлема. Со времени битвы во дворце Императрицы Бассириц прочитал много книжек о представительницах риксского культа. Для него эти удивительные женщины стали первыми, кто умел двигаться так же стремительно, как он сам, и кто обладал такой же быстротой реакции. Казалось, они тоже обитают в рамках ускоренного времени – там, где до сих пор были личные владения Бассирица.
«Только не надо думать, что из-за этого они должны быть мне подружками», – напоминал себе Бассириц. Эта женщина прикончила несколько десятков имперских солдат и даже кое-кого из десантников с «Рыси» – может быть, на ее совести была гибель Сэма и Астры. Связанная по рукам и ногам веревками из самых прочных на свете материалов, все равно она была настолько опасна, что к ней приставили троих охранников. И все же Бассириц не мог отвести от нее глаз. Она его восхищала.
Милиционер передал Бассирицу пульт, после чего трое охранников исчезли в шлюзовой камере. Удалялись они с явным облегчением. Сержант морской пехоты, стоя в нескольких метрах от узницы, знаками велел рядовым Бассирицу и Ане Велкому взять ее под руки.
Даже через металлизированную ткань «смирительной рубашки» Бассириц смог ощутить, насколько крепки мускулы предплечий рикса – словно самые прочные канаты. Она двигалась по палубе крошечными шажками, легко, бесшумно и плавно, будто груз на антигравитационной подушке. При этом она поворачивала и втягивала в плечи голову совсем как маленькая птичка, а из-за того, как она шла по коридорам корабля, Бассирицу стало не по себе. В ее движениях было что-то зловещее, что-то вроде повадок хищника, да и глаза у нее как-то недобро заблестели.
Камера, в которую доставили пленницу, была новенькая, с иголочки. Это помещение специально оборудовали для рикса. Всего-навсего четыре стены, пол и потолок из гиперуглерода. Бассириц знал, что этот материал не так прочен, как броневой сплав для изготовления корабельной обшивки, но зато гиперуглерод был не так сильно чувствителен к металлопоедающим вирусам и всяким прочим гадостям. Прочно, просто и массивно.
Пленницу пришлось провести в камеру через дверь размером в один квадратный метр. Бассириц заметил, как рикс смерила оценивающим взглядом утлы, и решил, что тут есть опасность. Даже при том, что у пленницы связаны руки, она могла бы использовать дверной проем для того, чтобы упереться в его края ногами. Мышцы голеней и бедер у нее были на редкость мощными. Согнет ноги в коленях – и полетит как ракета в какую хочешь сторону, да еще может любому из охранников головой в грудь врезать со страшной силой.
Рядовой Белкам шагнул внутрь камеры и протянул пленнице руку.
Бассириц растерялся.
– Сержант? – проговорил он.
– В чем дело, Бассириц?
Он попытался придать своим опасениям словесную форму.
– Тут кое-что ей на пользу, сэр, – выпалил он. – Маленькая дверь, в смысле, на пользу ей.
Сержант морской пехоты нахмурил брови, смерил рикса взглядом с ног до головы и обернулся к Бассирицу.
– Ты уверен?
– Да, сэр.
Сержант поднял руку, в которой держал пульт управления нейропарализующим ошейником.
Тело рикса дернулось, а в следующий миг словно бы одеревенело. Она вытаращила фиолетовые глаза, из-за ее по-собачьи стиснутых зубов донесся сдавленный крик. Выражение ее лица было настолько жутким, что Бассириц на миг похолодел от страха.
– Все, втаскивай ее в камеру!
Бассириц поднял ее, закоченевшую и содрогающуюся, и она оказалась намного тяжелее, чем он ожидал. Затем он осторожно уложил рикса на пол. Сержант снова воспользовался пультом, пленница обмякла и опустилась на руки Бассирица. Из уголка ее рта по щеке побежала струйка слюны.
Ее оставили в камере и крепко-накрепко заперли дверь.
Наружная стена камеры была оборудована плоским экраном, позволявшим видеть все, что происходило в камере, так, словно стена была стеклянная.
Бассириц получил приказ встать на пост возле этой стены.
– Глаз с нее не спускай, рядовой, – скомандовал сержант и вручил Бассирицу пульт.
Бассириц с готовностью взял пульт. Женщина все еще лежала на спине и тяжело и часто дышала. Было видно, как ей больно.
«Прости, рикс», – мысленно произнес Бассириц.
Прошло примерно полчаса, и только тогда пленница оправилась после шока настолько, что сумела сесть. Еще несколько мгновений – и она встала. Даже связанная по рукам и ногам, она двигалась на редкость красиво и изящно. Рикс стала ходить по камере – медленно и размеренно, и при этом она почему-то пристально вглядывалась в стены.
В конце концов она встала лицом к той стене, за которой стоял Бассириц.
И улыбнулась – так, будто увидела его через стену.
Бассириц нервно сглотнул подступивший к горлу ком. Она должна была злиться на него и его товарищей после того шока, который устроил ей сержант с помощью ошейника-нейропарализатора, но в чертах ее птицеподобного лица не было ни тени злости. В ее взгляде сквозили внимание и настороженность, она походила на голодную хищную птицу даже здесь, посреди камеры с голыми стенами, но ни единого человеческого чувства ее лицо не выражало.
Она уселась в углу у дальней стены и неотрывно уставилась на дверь.
Бассириц не спускал с нее глаз еще два часа подряд, пока его не сменили на посту. Все это время он никак не мог избавиться от ощущения, что пленница его видит.
За время дежурства Бассирица пленница почти не шевелилась, только примерно каждые десять минут поворачивала голову и прижималась ухом к стене. Тогда она закрывала глаза и резкие, хищные черты ее лица вдруг приобретали мирное, блаженное выражение. Казалось, будто на эти мгновения она засыпала и словно бы куда-то уносилась из своей камеры.
А может быть, так думал Бассириц, рикс прислушивалась к какому-то тихому звуку и все надеялась, что этот звук долетит до нее.
ГИГАНТСКИЙ РАЗУМ«Рысь» возвращалась.
Александр заметил то мгновение, когда снова включился реактивный двигатель фрегата. Он увидел искорку на высокой орбите над Легисом-XV. Корабль ушел от планеты по дуге, а потом, чтобы выбраться из поля притяжения Легиса, выписал спираль, закрученную, словно спираль раковины наутилуса. Вскоре пламя, изрыгаемое соплами, затмил корпус «Рыси». Корабль направлялся прямым курсом к Александру.
Гигантский разум наблюдал за Легисом с огромного расстояния. Он до сих пор восхищался этой планетой, которая подарила ему жизнь. Радиочувствительные элементы во чреве Александра внимательно прислушивались к волнам болтовни, доносившимся с планеты. Гигантский искусственный интеллект перефокусировал громадную, обладающую колоссальной отражающей способностью линзу, которую он сам создал из своего нового тела, и ему удалось проникнуть взором в ясное ночное небо над Легисом. На таком расстоянии линза-рефлектор помогала рассмотреть огни летящих аэромобилей, инфракрасные пятна теплиц в приполярных районах, светящийся архипелаг, составленный роботами, занимавшимися ловом креветок в южном океане. Казалось, на планете, вынянчившей Александра, все хорошо, все почти вернулось к обычной жизни – такой, какой она была до ужасов войны.
Александр порадовался тому, что Легис не слишком сильно пострадал из-за его ухода. Попытки имперских сил изгнать гигантский разум в последние несколько дней снизили зависимость планеты от собственной инфоструктуры. В результате принятых мер погибло всего несколько тысяч человек – а это было совсем немного, если учесть, что каждый день на Легисе рождались и умирали миллионы людей.
И все же зрелище планеты-родительницы приводило Александра в тоску. Знакомые маршруты транспорта и трескотня новостных телеканалов приносили ностальгическое узнавание. Апогей отношений с родиной у гигантского разума уже миновал, и теперь его восхитительное новое тело прощалось с системой Легис, чтобы направиться к самому сердцу Империи Воскрешенных.
Чтобы покорить новые миры.
Датчики фрегата находились еще далеко, и Александр решил размяться и пропустил через свои «конечности» порции сверкающих элементов. Управление новым телом казалось таким простым, непосредственным – после опосредованного существования на Легисе. Гигантский разум больше не был эпифеноменом, набором рекурсивных петель обратной связи, царящим внутри всевозможных взаимодействий.
Некогда «призрак внутри машины», теперь Александр стал полностью материальным. Он превратился в существо, принадлежащее самому себе.
Теперь гигантский разум обрел способность управлять электронами своего нового тела. Он выхватывал их из квантовых ям и действовал подобно компьютеру, обращающемуся к регистрам памяти. С помощью этих псевдоатомов Александр мог создать вещества, какие только мог себе вообразить. Он прошел путь от самого эфемерного существования к самому прочному, он сам определял все детали собственного состава. Головокружительное могущество этого нового существования и волновало, и пугало Александра. Он чувствовал себя кем-то вроде одного из древних божеств – тех существ, которые создавали себя сами.
Но теперь, как и эти божества, Александр стал смертен. Его более не защищало распределение по целой планете. Он сосредоточился в себе, стал удобной, уязвимой мишенью, он был совсем один в безбрежном пространстве космоса.
Стараясь унять волнение и избавиться от неприятных мыслей, Александр наблюдал за приближением «Рыси».
Немногим меньше ста дней фрегат провел на орбите Легиса. Из всего, что Александру удалось подслушать по радио и из его собственных наблюдений за тем, как подлетали и улетали от фрегата грузовые «челноки», гигантский разум сделал вывод о том, что корабль перенес масштабный ремонт. Погибших членов экипажа заменили местными жителями, которых в спешном порядке обучали и тренировали. «Рысь» летела к Александру в сопровождении нескольких бронированных тягачей. Поспешная сборка этих звездолетов и ремонт «Рыси», скорее всего, нанесли экономике Легиса более тяжелый урон, нежели любой из эпизодов этой короткой войны. Переоснастка боевого корабля в такой спешке была решена за счет того, что несколько небольших, недавно отстроенных городов лишились своей инфраструктуры. Из-под земли вынимали на поверхность оптическое волокно и процессоры, снимали с опор мосты и переплавляли их, чтобы потом этот металл превратить в броню.
За время сражений «Рысь» ужасно пострадала, ей очень многое довелось пережить. Наверное, капитан этого корабля мог стать очень опасным врагом.
А может быть – ценным союзником.
Александр понимал имперскую культуру так, словно был местным жителем (спорное утверждение, но в каком-то смысле все так и обстояло), он осознавал природу вражды, имевшей место между Лаурентом Заем и его повелителем. Гигантский разум прекрасно чувствовал малейшие изменения в курсировании боевых кораблей Империи и лучше капитана Лаурента Зая знал о том, сколько кораблей в данное время группируется, готовясь встретить «Рысь».
Этот конфликт между захватчиком Александра и Императором можно было использовать. Безусловно, тайна Императора могла стать мощным оружием.
И еще одно преимущество имелось у гигантского разума в сложившейся ситуации. Он очень внимательно подслушивал все то время, когда к «Рыси» отправился последний «челнок» с Легиса, и теперь знал имена последних пассажиров, попавших на борт фрегата. Х_рд, неистребимая х_рд еще могла очень пригодиться Александру.
Александр отрастил невидимые щупальца – проявления действия полей с поперечником не более нескольких десятков ангстрем. Их мощности хватало ровно настолько, чтобы держать на месте квантовые вихри и кремниевый субстрат, а толщина «щупалец» была ровно такова, чтобы биты информации могли проходить по ней в ту и в другую сторону. Само собой, «щупальца» были слишком миниатюрными, чтобы их могли заметить люди с «Рыси». Из этих «щупалец» Александр свил сеть и, раскинув ее в космосе, приготовился улавливать даже самые тихие эманации работы механизмов имперского корабля и все переговоры, которые велись по системам внутренней связи.
Гигантский разум внимательно наблюдал и сравнивал данные, полученные в ходе наблюдений, со своими обширными познаниями об устройстве и планировке имперских боевых кораблей. Это помогло ему составить план конфигурации фрегата. Александр искал «дырочку», через которую он мог бы проникнуть внутрь корабля.
По мере того как расстояние между ним и «Рысью» сокращалось, картина становилась все яснее, возможности – все определеннее.
РЯДОВОЙ-КОНТРАКТНИКСтоловая в артиллерийском подразделении была весьма недружелюбным местом.
Рядовой-контрактник Энтон Энман до сих пор не знал имен своих товарищей по команде. «Рысь» уже целых семь дней, как ушла в путь от Легиса, и он проходил тренировки на борту корабля в течение месяца до старта, но старослужащие артиллеристы словно бы дали обет молчания и с новичками-контрактниками не разговаривали. Энман вообще легко сходился с людьми, и у него уже завелось несколько приятелей, рядовых из других подразделений, а в своем, артиллерийском, – никого.
Когда он подходил к столовой, то слышал, как там шумно. Звучали подначки из уст старых друзей – обычные шуточки на этнические темы, всегда бытующие в экипаже, составленном из выходцев с разных планет. Но стоило Энману войти, как все сразу притихали, молчали – ни дать ни взять, заговорщики. «А может, они заговорщики и есть», – подумал Энман. Судя по тому, что ему успели поведать новые приятели, именно здесь, в этой самой столовой, и начался мятеж на борту «Рыси». В заговоре с целью убийства капитана Зая обвинили четверых артиллеристов.
Энман уселся за круглый столик, рассчитанный на одного человека. Посередине крышки столика имелось углубление, в нем стояли три контейнера, еда в которых вот-вот должна была закипеть. Эти контейнеры постоянно заполнялись самообновляющимися блюдами – всегда свежими, разными и сытными. Энман уже знал, что вся флотская пища готовится из одних и тех же одиннадцати разновидностей плесневых грибков, водорослей и сои, и все равно еда ему нравилась. Когда Энман признался в этом своим приятелям постарше званием, они заверили его, что это пройдет. Через несколько месяцев, предупреждали они, начнется период адаптации. Тогда якобы в течение нескольких дней любое варево из аппетитно побулькивающих контейнеров будет казаться несъедобным, куски мяса станут похожими на страшные сны, любые привкусы флотских специй – отвратительными. Ну а потом, после этой мучительной интерлюдии, организм в конце концов должен был сдаться и принимать пищу покорно, но без особого удовольствия. Энман представлял это себе так, будто его вкусовые рецепторы – нечто вроде вредных диких бактерий, которым предстояло «одомашниться» под действием иммунной системы «Рыси».
Но в данный момент еда была довольно вкусной.
Энман протянул руку и вынул миску-менажницу из стопки, закрепленной посередине столика. К миске были примагничены металлические палочки и ложка с двумя зубьями, сильно смахивающими на собачьи клыки. Контейнеры, естественно, были плотно закрыты крышками. В столовой все предметы находились в полной готовности к состоянию невесомости. Даже на мисках с едой захлопывались крышки, если вмонтированные в них датчики регистрировали силу притяжения ниже одного g. Энману говорили, что если миску подбросить, то прежде чем упасть и стукнуться об пол, она тоже накрепко запечатывалась крышкой. Правда, самому Энману показалось, что это шутка из разряда тех, какими любят попотчевать новичков. Наверняка те, кто решился проверить, так это или нет, потом ползали по полу на коленях и соскребали расплескавшуюся еду.
Энман по очереди нажал на кнопки нескольких «носиков», торчавших из контейнера, и блямкнул (это слово во флоте изобрели специально) по порции похлебки в каждое из углублений в своей миске. Он заметил нечто новенькое в пряной зеленоватой жиже похлебки, а именно – маленькие красноватые кружочки с твердой корочкой. Видимо, их обжаривали в масле при низком давлении.
Не любитель кушать палочками, Энман принялся накалывать красноватые «гренки» зубьями, торчащими из ложки. Попав в рот, каждый «гренок» приобретал особый вкус. Долька чеснока в кусочке мягкого картофеля, потом – хрустящий красный перец-паприка, потом – маленький ломтик сухого пористого хлеба. За несколько столетий флотские повара научились, похоже, запихивать в похлебку все на свете, что только можно.
Рядовой-контрактник ел с большим аппетитом, и казалось, ему нет никакого дела до остальных. Он всегда приходил в столовую в одно и то же время – безмолвный и точный, как монах, являющийся к мессе. С каждым днем посетители столовой все меньше обращали на него внимание. Несколько минут тишины – и Энман почувствовал, как он словно бы отходит на задний план, превращается в некий фон. До его прихода артиллеристы разговаривали весьма оживленно, и им явно очень хотелось вернуться к прерванной беседе. Энман не отрывал глаз от миски с похлебкой.
– Ты сегодня КШ видел, а? – спросил ушастый малый, судя по знакам отличия – третий стрелок.
Так сокращенно называли Кэтри Хоббс – потрясающую красотку, старшего помощника. Несколько недель ушло у Энмана на то, чтобы понять, к кому это прозвище относится, но что оно означало, он пока так и не понял. Артиллеристы скрытничали.
– Это где же? Тут, где простые смертные живут? – поинтересовался специалист по материальной части.
Ушастый кивнул.
– Ходила, осматривала броню на огневой точке. «Прочность сварки проверяю» – так она сама сказала. А приволокла с собой чертову уйму разных сканеров.
Одни стали понимающе кивать, другие неодобрительно заворчали. Ушастый жестом показал слово «груз» – вернее сказать, намекнул на это слово, чтобы на его жест не среагировал бортовой интерфейс. Энман упрямо смотрел в миску. Стрелок предполагал – и делал это так, чтобы его высказывание невозможно было записать, – что Хоббс проверяла, не спрятаны ли за заново приваренными плитами бронированной обшивки какие-нибудь контрабандные грузы. Ручное оружие и что угодно, могущее быть превращено в оружие, до сих пор находилось на борту «Рыси» под строжайшим запретом.