Шуршал под резиной асфальт, тихо играла музыка, проносились с обеих сторон ещё не включившиеся фонари.
— Ты уже изучила город? — спросил Ройкин, лихо обгоняя чёрную приземистую «Тойоту». — Озёрск у нас небольшой, но очень красивый… Ой! Ничего, что на «ты»?
— Ничего, — улыбнулась Лера. — Даже удобней.
— Так изучила город?
— Не полностью. Сначала ремонт пришлось делать, потом учебный год начался…
— Сама делала ремонт? — удивился полицейский.
— Руководила в основном, — снова улыбнулась девушка. — Но что-то пришлось делать самой.
— А муж?
— Не замужем.
— А парень?
— Пока не обзавелась.
— То есть я успел, — рассмеялся Дима. — Что делаешь вечером?
— Ты обещал показать город.
— Не обещал, но покажу…
Об Озёрске старший лейтенант знал, казалось, всё — и это Валерии очень понравилось, она вообще любила таких вот людей — увлечённых.
— Эта улица, имени Парижской Коммуны, до революции — Спесивая, тут одни купцы селились.
— Так и называлась? — удивилась девушка.
— Нет, конечно, так её местные звали. — Ройкин хихикнул, довольный тем, что сумел ввести в заблуждение собеседницу. — А называлась она Псковской…
А вот это… а то… а там… Казалось, старший лейтенант знает историю каждого дома, каждого камня Озёрска, и поездка, на которую девушка согласилась, только чтобы не прерывать едва начавшееся знакомство, превратилась в увлекательную экскурсию, закончившуюся на главной площади города, у белокаменной церкви с золочёным куполом, стройненькой, словно юная дева, и притягательно красивой в своей лаконичной строгости.
— Церковь Архистратига Михаила, — негромко пояснил Ройкин. — Самая наша любимая.
— И, наверное, главная архитектурная достопримечательность?
— Нет. — Полицейский подъехал к летней, ещё работающей по причине тёплой погоды кафешке, и разговор они продолжили за столиком. — Честно говоря, самое красивое здание находится не в городе, а милях в четырёх от него — это усадьба графов Озёрских.
— Действительно красивая?
— Очень, — серьёзно подтвердил Дима. Он закурил и продолжил: — У меня там бабушка недалеко жила, и мы с ребятами летом играли на территории… Усадьба заброшенная была, но всё равно красивая.
— А теперь?
— Теперь её Чикильдеевы купили. — Полицейский поморщился. — Будут курорт делать.
— Отреставрируют?
— Ага… Но что у них получится? — Судя по всему, Ройкину не нравились ни сами Чикильдеевы, ни их замысел. — Правда, архитектора они именитого нашли, из Москвы. Может, и правда он там всё хорошо устроит…
Помолчали, дождались салатов, которые оказались хоть и несложными, но вкусными, и полицейский, почувствовав, что девушка заинтересовалась усадьбой, продолжил:
— По слухам, графы Озёрские знались с нечистой силой — во всяком случае, так говорили о последней графине — Юлии. Она не местная была, из Москвы, а граф считался завидным женихом, вот, наверное, неудачники и запустили тот слух.
— Что она колдунья?
— Ага. — Ройкин заметил, что Лера с трудом терпит запах табачного дыма, и больше не курил. И даже пепельницу отставил на соседний столик. — После революции граф Александр подался к Врангелю, да там и погиб. Юлию же убили большевики во время штурма усадьбы — там скрывалась белая банда. — Дима выдержал короткую паузу. — Графиню убили, а её дочь, красавицу семнадцати лет, изнасиловали и бросили в лесу умирать.
— Жуть какая! — поёжилась Лера.
— А после смерти графини пошли слухи о том, что где-то в усадьбе спрятаны несметные сокровища, и их искали все, кому не лень.
— И вы с друзьями?
— А как же, — подбоченился Ройкин. И тут же осведомился: — Решили насчёт вечера?
* * *— Это вообще что?
— Что «что»? — не понял водитель автобуса.
— Вот это… — Газон неуверенно повёл рукой в сторону грязного окна, словно намереваясь то ли благословить, то ли посолить окружающее пространство. — Что?
— Озёрск, — коротко ответил шофёр.
— А сидел я где?
— Здесь и сидел, в первом ряду.
— Я не про колымагу твою, — отмахнулся Газон. — Я в целом. Сидел я где?
— Здесь, — не стал тратиться на новое слово шофёр.
— Прямо здесь? — удивился Шапка. Огляделся, но ничего привычного не приметил: ни камеры на шестерых, ни столовки, ни мастерской. — А не врёшь?
— В двадцати милях к северу.
— Почему?
— Там воздух чище.
— А-а… — протянул дикарь. — То-то у меня голова болит.
— Таблетку дать?
— Мне выпить нужно.
— А мне в рейс пора. — Водитель начал тяготиться слишком назойливым пассажиром. — Выходишь?
— Прощай.
— Скатертью дорога.
Сойдя на грешную землю, Газон уселся на лавочку в тени, поставил руки на бёдра и принялся с важным видом озирать округу, попутно раздумывая, где бы сшибить деньгу, и по возможности — лёгкую. Потому что на тяжёлую деньгу в нём просыпалась аллергия, а не срубать нельзя, потому что заработанного в принудительных мастерских хватало в обрез, а душа жаждала праздника.
Округа же, к сожалению, ничего пока не обещала, приглядываясь к гостю с подозрительным провинциальным прищуром.
— Дела, — протянул дикарь. — Дела…
Главная площадь Озёрска была симпатичной, но обыкновенной. Впереди, если смотреть на юго-юго-запад, стоял безликий дом районной администрации — квадратный, кирпичный, с огороженной парковкой и скучающим полицейским на крыльце. Справа от него высилась окружённая сквером церковь — архитектуры обыкновенной, но чистенькая, хорошо отреставрированная и потому привлекающая внимание. Затем шёл жилой дом, на первом этаже которого призывно пестрела вывеска магазина — поход в него Сигизмунд пока отложил, затем — дом с каким-то банком, затем гостиница, именующаяся «отелем „Озёрск“», а за ней — нечто развлекательное под названием «Бродвей», видимо, бывший Дом культуры.
— Дела…
«Банк, что ли, ограбить?»
И тут же — секунды не прошло! — Газон сложил в покрытой красной банданой голове выверенный до мелочей план дерзкого, шумного, а главное — удачного налёта. Вот он смело подбегает к полицейскому челу, отвешивает растяпе могучую затрещину и овладевает оружием. Вот он врывается в помещение банка, потрясая пистолетом и пуляя в потолок. Вот он прыгает в седло верного мотоцикла и мчит в перспективную даль, победоносно размахивая длинным рублём…
План получился настолько реальным, что Газон даже смог его потрогать потной ладошкой. И оставалось прояснить всего два мелких вопроса: первый — куда подевался мотоцикл? Второй — кто будет грузить длинные рубли в мешки, пока он, герой, станет пугать охрану, размахивая оружием?
— Закурить, извините, не найдётся?
Дикарь нехотя отвлёкся от стоящей перед глазами картины и недовольно воззрился на небритого мужика в грязной робе с затёртой надписью «… канал».
— Покурить, извините, не угостите? — приятно улыбнувшись, повторил мужик.
— Курить вредно, — грубовато сообщил Шапка, почёсывая правой татуированной рукой левую татуированную руку. Никто из обитателей Тайного Города — за исключением челов — не курил и курить не собирался.
— Здоровье не позволяет?
— Скурвиться можно.
— Не скурвиться, а скуриться, — поправил дикаря мужик. И прежде чем возмущённый Газон высказался по поводу грамотности неожиданного собеседника, продолжил: — Но ведь боязнь скурвиться не мешает вам выпивать, не так ли?
Судя по всему, чел опытным взглядом разглядел потенциального собутыльника, и разговор о куреве стал всего лишь необходимой прелюдией к перспективному знакомству.
— Водку не употребляю, — определил приоритеты Сигизмунд, которому необычайно понравился второй заход незнакомца. — Я от неё буйным делаюсь.
— Как мы с вами похожи! — всплеснул руками «… канал». — Я вот, к примеру, предпочитаю армянский коньяк. Извольте…
И протянул Газону плоскую фляжку.
— Мне нравится этот город, — осклабился дикарь, принимая угощение. — Как зовут?
— Озёрск.
— Тебя как зовут, дубина человская?
— Николай Матвеевич Столяров, — отрекомендовался небритый и даже привстал немного, демонстрируя остатки воспитания. — Слесарь.
— А я — освободился, — обозначил своё социальное положение Шапка. — Ну, за знакомство.
И сделал солидный глоток, продемонстрировав собутыльнику и мастерство, и опыт.
— А вас, извините, как величать?
— Палёный, — выдохнул дикарь.
— Фамилия такая?
— Коньяк твой палёный, — уточнил опытный Шапка. — Не армянский ни разу, чтоб его Спящий обратно выпил, а разлитый тут недалеко, под Питером, нам такой вертухаи втридорога втюхивали.
— Не армянский? — растерялся слесарь.
— Армяне столько не гонят, сколько мы выпиваем, — хохотнул дикарь. — Да ты не парься, чел, палёные тоже разные, и твой — в нормале.
И, подытоживая лекцию, сделал следующий глоток.
— Вы не представились, — напомнил Столяров.
— Газон, — сообщил дикарь, вытирая губы тыльной стороной ладони.
— Газон — это кличка?
— Типа.
— А зовут вас как?
— Сигизмунд Феоклистович Левый, — слегка напрягшись, припомнил Шапка. — Можешь хоть в справке про свободу поглядеть.
— А. — Слесарь помолчал. Обдумал услышанное. Выпил, промокнул рот грязноватым платком и произнёс: — Я, пожалуй, стану называть вас Газоном.
— Договорились. А ты чо такой культурный, в школе учился?
— Инженер, — вздохнул Столяров. — Теперь — жертва невидимой руки рынка.
— И чо тебе от меня надо, жертва? — спросил, прищурившись, Газон, поскольку прекрасно понимал, что просто так никто его, освобождённого, поить не станет.
— Вам, извините, деньги нужны? — немного смущаясь, осведомился Николай Матвеевич.
— Давай, — тут же среагировал Шапка.
— Дать, извините, не получится, — вздохнул Столяров. — Заработать надо.
— Э-э… — В обычном случае слово «заработать» вызывало у Газона яростную отрыжку, однако прививка, полученная в исправительном учреждении, ещё действовала, и дикарь повёл плечом: — Чо надо?
— У меня связи есть на местном кладбище, — деловым тоном поведал интеллигентный слесарь. — Поступил заказ на захоронение бродяги.
— Сколько? — перебил нового знакомца Газон.
— Пятьсот.
— Где лопаты?
* * *— Смотри, как интересно: в начале XIX века Озёрск считался одним из самых богатых городов губернии…
— Я знаю, — кивнул Бруджа. — В то время здесь селились купцы, развивались мануфактуры… В общем, жизнь кипела.
— Но уже к концу столетия город растерял всё своё преимущество, превратившись в то поселение, которое мы знаем: скромный районный центр. — Эльвира закрыла книгу и выразительно посмотрела на Петра. — Здесь случился мор?
— Здесь не случилось железной дороги, — объяснил вампир. — Мозгами местные купцы остались в екатерининских временах, считали, что водного и санного пути достаточно для нормальной деловой активности, и даже приплатили инженерам, чтобы те не прокладывали сюда пути.
— Но ведь здесь есть вокзал, — удивилась девушка.
— Боковое ответвление, построенное во время Первой мировой, — объяснил Бруджа. — А в XIX веке железная дорога сюда не пришла, и торговля с промышленностью захирела. Ничего личного, просто трудно везти сырье и вывозить товар.
— Озёрск стал жертвой невидимой руки рынка?
— Я бы сказал: стал жертвой глупости и недальновидности своих вождей.
Эльвира рассмеялась.
Сегодня они коротали вечер не на террасе, а в выходящей на неё гостиной, но даже приоткрывать окно не стали — слишком уж свежий ветер дул с озера, — любовались закатом через стекло. Эльвира — на подушках, Пётр — сидя на ковре, опершись спиной на диван. И пальцы девушки нежно перебирали его густые волосы.
— Ты так много знаешь об Озёрске…
— Жизнь заставила.
— Ты мог бы просто приезжать сюда, по делам, но ты…
— Интересовался.
— Да.
— Я… — Вампир усмехнулся. — Само получилось, если честно. Приходилось много общаться с местными, вот и узнал.
— И не забыл.
— Я могу забыть что угодно, но только не то, что связано с Озёрском, — ровно ответил Пётр. — Об этом городе я помню любую мелочь.
— Понимаю… — Эльвира привстала, взяла со столика бокал с белым вином, пригубила. — И…
Ещё один глоток.
— Что «и»? — негромко спросил Бруджа.
— Ничего. Извини.
По тону Эльвиры было понятно — девушка сама не рада, что невольно подтолкнула к продолжению разговора, и данное обстоятельство возбудило интерес Петра.
— Расскажи, — мягко попросил он.
Она слишком хорошо знала любовника, чтобы отнекиваться.
— Тебе будет неприятно.
Ещё глоток вина.
— Уверена?
— На сто процентов.
— Всё равно скажи, — подумав, попросил вампир. И выставил назад руку, в которую девушка аккуратно вложила бокал.
— Мы никогда не говорили об этом, но… — Голос Эльвиры стал очень-очень мягким. — Ты уверен, что твой отец до сих пор жив?
Помрачневший Бруджа одним глотком выпил почти всё вино из бокала.
— Прости, — вздохнула девушка.
— Не за что. — Пётр повертел в руке стекляшку. — Я ведь понимаю, почему ты спросила.
— Я…
— Ты боишься, что я окажусь не готов к тому, что может… — Голос предательски дрогнул. — К тому, что я могу найти…
— Да. — Эльвира наклонилась и поцеловала вампира в макушку. — Спасибо, что понял меня.
— Я всегда понимаю. — Его холодные пальцы нежно пробежали по руке девушки. — Я тоже думал об этом. И даже ставил эксперименты, испытывал… — На его губах заиграла жестокая усмешка. — Я загонял масанов в туман, запечатывал в ёмкости и оставлял на много-много лет…
Бессердечно, безжалостно, жестоко… Но какое это имеет значение? Ведь он должен был понять, что будет с отцом! Жизни сородичей не имели для Бруджи никакого значения — отец, вот кто стоял на первом месте.
— И что? — спросила Эльвира.
— К сожалению, никто из подопытных не был даже вполовину так силён, как мой отец.
— Чем закончились эксперименты?
— Не очень хорошо, — не стал врать Пётр. — Потом я узнал, что несколько столетий назад эрлийцы, с позволения Тёмного Двора, разумеется, проводили аналогичные опыты… Самый сильный масан продержался девяносто три года… Так что время у меня есть.
Он допил вино и резким жестом отставил бокал.
— Масаны стареют в тумане?
— Да.
— А память? Сознание…
— Естественно, — вздохнул Бруджа. — И об этом я тоже думал. — Пауза. — Отец совсем один. В темноте. Он всё понимает. Ждёт помощи, а я… Я схожу с ума… Ведь это я во всём виноват… Я!
— Ты ни при чём. — Эльвира соскользнула с дивана, положила руки Петру на плечи и заглянула в глаза: — Ты — хороший сын. Ты делаешь всё, чтобы его спасти.
— Но пока не спас.
— Рано или поздно спасёшь.
— Рано или поздно. — Вампир справился с собой, и теперь в его голосе звучала не паника, а лёгкая грусть. — Давай кого-нибудь убьём?
— Нельзя убивать слишком часто, — улыбнулась девушка. — Нас могут вычислить.
— Давай убьём так, чтобы никто ничего не заподозрил.
Эльвира провела рукой по щеке Петра.
* * *Громкие раскаты музыки, прерываемые утробным речитативом диджея, били по ушам отбойными молотками, цветные лазеры расстреливали глаза, молодёжь на танцполе орала, размахивала руками и обливалась шампанским. Полуголая девушка на шесте извивалась потной змеёй.
Всё шло здесь как обычно.
— Это кто? — осведомилась Эльвира, с деланой небрежностью глядя в глубь зала, в темноту, в которой укрылись «тихие» столики, обитатели которых не желали громкой музыки и танцев.
— Ещё не знаю, — промурлыкал Анисим, в очередной раз посмотрев на яркую брюнетку, компанию которой составлял известный озёрский опер.
— Что?!
Тон белокурой красавицы ясно дал понять, что ответ оказался неверным, и Чикильдеев, кашлянув, заставил себя отвести глаза от незнакомой прелестницы:
— Не знаю, кто это. Возможно, новая учительница…
— Школьная мымра?!
— Ага. О ней весь город говорит…
— То есть ты о ней слышал? — возмутилась блондинка.
— Э-э… — Чикильдеев понял, что спалился. — Краем уха.
— Анисим!
— Честное слово.
— Правда?
— Озёрск невелик, тут каждый новый человек как на сцене, и все начинают его обсуждать…
При этом Анисим умолчал, что появление самой Эльвиры потрясло городок не меньше, чем пришествие новой учительницы. Эффектная блондинка, да к тому же богатая, и вдобавок — деловой партнёр самих Чикильдеевых в деле создания элитного курорта, да к тому же — через несколько дней — не просто деловой партнёр, а почти официальная спутница Анисима… В общем, пищу для сплетен Эльвира дала калорийную, но теперь её время прошло…
— А что за парень с ней? — осведомилась девушка, поймав на себе пристальный взгляд спутника учительницы.
— Ройкин, — коротко ответил Анисим. — Полицейский…
— Выпьем ещё? По коктейлю? — Дима — в бежевом пиджаке и узеньких, тёмных, с отливом, брюках — деликатно прикоснулся к плечу девушки. Он вёл себя сдержанно, однако иногда, когда момент благоприятствовал, не отказывался от намекающих прикосновений. Лера относилась к подобным проявлениям с пониманием и замечаний кавалеру не делала.
— Согласна! Ещё по одному!
— Всего по одному? — притворно удивился Ройкин.
— Там видно будет, — в тёмных глазах девушки мелькнуло обещание.