Обряд совершает рабби Гросс, раввин храма моих родителей и неизменная надежда и опора матери во всем, что касается религии. Рабби Гросс только что подошел к микрофону и откашлялся. Свободных мест, похоже, нет; мы со Стивеном и Рассом незаметно встаем позади кресел.
— Друзья, — начинает рабби Гросс своим мягким рокочущим голосом. Рабби сед, высок и угловат, он носит бородку клинышком, что делает его похожим на Зигмунда Фрейда. — Мы собрались здесь, чтобы от всей души поздравить Дебору и Майкла, которые собираются скрепить свою любовь узами брака. И прежде чем я начну обряд, я хотел прочитать вам отрывок из Книги псалмов, который, как мне кажется, воплощает все наши пожелания этой замечательной паре.
Рабби откашливается и начинает читать. Я так внимательно слежу за чтением, что до меня не сразу доходит: Дебби меня заметила. Она широко раскрывает глаза, наклоняется и что-то шепчет Майку на ухо. Майк оборачивается и тоже глядит на меня. Дебби подбирает подол свадебного платья, спускается с помоста и бежит по проходу. В толпе раздается вздох изумления, и рабби замолкает на полуслове. Если честно, я чувствую себя неловко. Брат невесты спал с чужой женой, и все присутствующие наверняка уже обсудили смачные подробности этой истории. От пикантной подоплеки свадьба становится только интереснее. Но моя младшая сестра выходит замуж, поэтому я, для успокоения пробормотав несколько несвязных, но выразительно исчерпывающих ругательств, ковыляю по проходу навстречу Дебби. Мы сходимся, в глазах сестры стоят слезы, она смеется и обнимает меня.
— Отлично выглядишь, Пух.
— Спасибо, спасибо, спасибо, — шепчет она мне на ухо. — Не могу поверить, что ты пришел.
— Не мог же я пропустить твою свадьбу, — отвечаю я, и у меня вдруг перехватывает горло.
Дебби берет меня за руку и ведет по проходу к хупе. Мне трудно подняться на помост, поэтому Майк спускается мне помочь:
— Эй, приятель, рад, что ты пришел, — говорит он.
Я выпрямляюсь, и туловище пронзает мучительная боль: я чувствую, как расходятся края раны. Но вот я уже на помосте, и Клэр подходит меня обнять.
— Я звала тебя весь день, — шепчет она, постукивая себя по виску, и возвращается на место. — Телепатия близнецов.
— Все в порядке? — интересуется рабби, прикрыв ладонью микрофон.
— Все отлично, — уверяет его Дебби и встает рядом с Майком.
— Я привык, что люди уходят с моих проповедей, но когда на свадьбе вдруг пропадает невеста, пожалуй, пора сменить сферу деятельности, — профессионально шутит рабби Гросс.
Гости смеются, и церемония возобновляется. Я вижу родителей, сидящих в первом ряду: они улыбаются мне, и я легонько машу им рукой. В свете камер я потею и чувствую себя беззащитным. Но вот Майк надевает Дебби на палец кольцо, а она надевает кольцо ему. Я вижу, какими глазами смотрит Дебби на Майка, и купаюсь в сиянии их ослепительного счастья. Я сто лет не испытывал таких простых и чистых чувств, и сейчас все остальное слилось для меня в смутно различимый гул.
Под подошвой Майка хрустит завернутый в платок бокал, и церемония завершается. Гости свистят, аплодируют и идут по проходу вслед за новобрачными. Клэр берет меня под руку; мы медленно шагаем за родителями, которые машут и кивают друзьям. Дойдя до конца кресел, мы видим Стивена, нервно заламывающего руки.
— Стивен! — произносит отец, подходит и обнимает его. — Что ты тут делаешь?
— Да, Стивен, — тонким противным голоском спрашивает Клэр, — что ты тут делаешь?
— Привет, Клэр. Я не собираюсь тебе надоедать. Не могли бы мы просто на минутку отойти куда-нибудь поговорить?
— И здесь нормально.
— Ну, я оставлю вас одних, — говорю я, но Клэр вцепляется мне в руку и заявляет:
— Стой тут.
Она смотрит на Стивена и приказывает:
— Продолжай.
— Ладно. — Стивен нервно откашливается, гости огибают нас, направляясь к дому. — Клэр, я тебя люблю, — признается Стивен. — Я всегда тебя любил и знал, что мне чертовски с тобой повезло. Но я не оправдал твоих надежд. Если честно, я не вполне понимаю, что случилось. Наверно, если б я это понимал, то слова мои звучали убедительнее. Но в глубине души я отдаю себе отчет, что обманул твои ожидания, и мне очень жаль. Правда. Я не буду тебя умолять дать мне шанс, потому что знаю: уж если ты что решила, так доведешь до конца. Если ты хочешь со мной развестись, значит, так тому и быть. Я позабочусь о том, чтобы ты ни в чем не знала нужды. Ты носишь нашего ребенка, и я хочу, чтобы между нами не было недоразумений, чтобы мы хотя бы стали хорошими родителями. Но если есть хоть малейшая надежда на то, что ты передумаешь, я хочу сказать тебе лишь одно: вернись ко мне, Клэр. Я клянусь, клянусь всем святым, что впредь не обману твоих ожиданий.
Клэр смотрит на него долгим взглядом.
— Я же снова причиню тебе боль, — мягко произносит она.
— Хуже, чем сейчас, не бывает, — возражает Стивен.
— Поверь мне, — отвечает она, — бывает.
Стивен кивает, откашливается и снова кивает.
— Ладно. Я сказал все, что хотел. И мне все равно было приятно тебя видеть.
Он оборачивается ко мне и кивает:
— Поправляйся, Дуг.
— Спасибо.
— Хочешь, я пришлю за вами лимузин?
— Спасибо. Моя машина стоит здесь со вчерашнего вечера.
— Ну ладно. — Стивен подходит к Клэр и целует ее в щеку. — Пока, Клэр. Буду ждать твоего ответа.
Он поворачивается и смешивается с толпой гостей, направляющихся по лужайке к высоким стеклянным дверям клуба. Клэр глядит ему вслед, а я смотрю на Клэр.
— Какой еще лимузин? — спрашивает она. — Это ты его привез?
— Скорее, это он нас привез.
— И как же так получилось?
— Когда я решил уйти из больницы, он случайно оказался в палате и предложил нас подвезти.
— А чего это он к тебе пришел?
— Не знаю, — признаюсь я. — Наверно, потому что я член семьи.
Она кивает и провожает взглядом уходящего Стивена. Внутри ансамбль играет «Праздник» группы «Кул энд зэ гэнг»; знакомые звуки трубы плывут над лужайкой.
— Да пошло оно все к черту, — качает головой Клэр.
— Иди уже.
Клэр убегает. Она несется в гору на высоких каблуках и окликает Стивена. Я вижу, как он оборачивается, слышу, как Клэр на него орет, и вот уже они оба скрываются в толпе.
Все-таки удивительно, до чего быстро заканчивается свадьба. Ее так напряженно ждут, так азартно все планируют, что по идее она должна бы идти не шесть часов, а неделю. Мы танцуем, едим и снова танцуем. Майк произносит прочувствованную речь о Дебби, а Макс срывает бурные аплодисменты пьяным неприличным тостом, который кончается на неожиданно лиричной ноте. Я стащил несколько «вил» у мамы из сумочки — исключительно для медицинских целей. Руди, по такому случаю разодетый в темно-синий смокинг, делает передышку и, отлучившись с дежурства около отца, меняет мне в туалете повязку. Мать перебрала, спела с ансамблем несколько хитов и, кажется, готова петь на бис хоть всю ночь напролет, но Клэр уговаривает ее замолчать, и вот уже мы едим десерт, а толпа редеет. Дебби и Майк прощаются с гостями, обнимают и целуют всех вокруг, незаметно кладут в карман конверты, а потом уезжают в отель. Утром они улетают на Антигуа. Потом ансамбль играет «Перед рассветом», и мои родители в одиночку танцуют щека к щеке под Синатру. Официанты наводят порядок, а мы с Рассом и Клэр прямо руками едим крохотные шоколадные пирожные с трюфелями. Стивен стоит в сторонке и ведет с дядей Фредди один из классических бесконечных разговоров, который будет продолжаться до тех пор, пока кто-нибудь из нас не оторвет задницу от стула и не придет Стивену на выручку.
— Черт, — восклицает Клэр. — Похоже, я потеряла сережку в лимузине.
— Что ты делала в лимузине? О! Ого-го!
— Что поделать, — недоверчиво качает головой Клэр. — Стивен знает, что я обожаю, когда он во фраке.
— Если хочешь знать, он мне нравится намного больше прежнего.
— Спасибо, — отвечает Клэр. — Не хочу.
Она кладет мне голову на плечо и сжимает мою ладонь большим и указательным пальцем.
— И каково тебе его видеть? — интересуюсь я.
— Не знаю. Гормоны на меня так действуют, что я уже ни в чем не уверена.
— Быть ни в чем не уверенным — это здорово.
— Ты уверен?
— Я серьезно. Может, просто нужно подождать, признаюсь я. — Не рубить с плеча.
— Хладнокровной меня точно не назовешь, — заявляет Клэр.
Я слизываю с пальца шоколадную глазурь.
— Мы все меняемся, — отвечаю я.
Клэр решила вернуться домой со мной и Рассом, а завтра встретиться со Стивеном за ланчем. На стоянке холодно, и когда мы прощаемся, от нас идет пар. Мама обнимает меня и прижимается лбом к моему лбу.
— Как хорошо, что ты пришел, — говорит она.
— Как хорошо, что ты пришел, — говорит она.
— Я рад, что пришел.
— С тобой все будет хорошо?
— Ага. Через несколько дней буду как новенький.
— Я не это имела в виду, — заявляет она.
— Я знаю, мам. Все будет отлично.
— Правда?
— Правда.
Она чмокает Расса в щеку.
— Позаботься о моем сыне, слышишь?
— Будет сделано, миссис Паркер.
— Ради всего святого, зови меня Эвой.
— Договорились, Эва.
Отец выглядит усталым, но довольным.
— Классная вечеринка, да? — замечает он.
— Шикарная, — соглашаюсь я и падаю в его безукоризненные объятья.
— Передавай привет Хейли, — отвечает отец, похлопывая меня по спине.
Я цепляюсь за него еще несколько секунд.
— Передам, пап.
Руди садится за руль «ауди», а родители забираются на заднее сиденье. Мама кладет голову отцу на плечо. Машина отъезжает, и я вижу, как в окно высовывается обтянутая смокингом отцовская рука с растопыренными пальцами. Автомобиль набирает скорость и мчится по дороге, постепенно скрываясь из виду за деревьями.
Глава 41
У меня была жена. Ее звали Хейли. Ее больше нет. Как и меня.
Спустя несколько недель после свадьбы Дебби в дождливый серый понедельник я сижу за компьютером и на пустом экране печатаю эти слова. Кайл заключил сделку с крупным издательством, и, пару дней покопавшись в себе, я решил, что пора вернуться к работе. У меня нет ни плана, ни ориентира — только написанная Кайлом четырехстраничная заявка, под которой он подписал мое имя, и двенадцать колонок, опубликованных в «М»; для договора этого оказалось достаточно. Пару дней назад я сидел в конференц-зале на одном из верхних этажей небоскреба, а старший редактор Перри Мэнфилд, размахивая свернутыми в трубочку страницами с моими статьями, утверждал, что побочный продукт моей разрушенной жизни «гениален».
Аванс, который я получу, не очень-то велик, но ведь в конце концов меня все равно ждет богатство, да и дело совсем не в деньгах. Теперь мне надо заботиться о Рассе, и хотя мы ни в чем не нуждаемся, но вряд ли я подам ему хороший пример, если буду целый день сидеть и чесать яйца. В книге будут воспоминания о том, в какой кошмар я превратил свою жизнь после смерти Хейли. Мне не очень-то хочется об этом вспоминать, но, если вдуматься, так я дольше сохраню память о ней. Ведь я уже знаю, что боль неминуемо утихнет: она уже утихает, тлеет во мне, словно угли костра, подергивается мертвым серым пеплом и тухнет от ветра. Зная, что существуют опубликованные мемуары о нас, я легче смирюсь с утратой — по крайней мере, я так думаю.
Так что теперь я официально писатель. У меня есть контракт, редактор, новый ноутбук и сроки сдачи книги, но я совершенно не представляю, как ее писать. Снова взявшись за работу, я испытываю странное чувство — скорее приятное, чем наоборот. Я сижу за письменным столом в спальне. По крыше стучит осенний ливень; он грохочет по металлической крышке висящего на стене дома компрессора, словно аплодисменты. Я гляжу в окно и пытаюсь собраться с мыслями.
У меня была жена. Ее звали Хейли. Ее больше нет. Как и меня.
Пока я написал только это. Но у меня есть год на то, чтобы написать остальное, а в материале я недостатка не испытываю. Что-нибудь придумаю.
Чтобы отпраздновать сделку, Расс везет меня в тату-салон: я хочу себе сделать на тыльной стороне правого запястья меньшую копию кометы Хейли. Где бы я ни был, я посмотрю на руку, увижу татуировку и вспомню, что Хейли — часть меня. Конечно, это звучит до слащавости сентиментально, но я чувствую: ее отметина на моей руке — это правильно. Я объясняю все это Рассу, пока мастер натягивает перчатки из латекса и протирает мне руку спиртом.
— Понятно, — кивает Расс.
— Встречный вопрос, — заявляю я, — почему ты сделал себе татуировку именно на шее?
— Не знаю. Мне показалось, татуировка на шее — это круто.
— Но ты ее можешь увидеть, только вывернув шею перед зеркалом, а так она растянется.
— Верно подмечено. Придется сделать еще одну, как у тебя.
— Фиг два.
Это очень приличный тату-салон, он расположен в торговом центре между булочной и химчисткой. Мастер с кольцом седых волос вокруг лысой макушки выглядит, словно чей-то дедушка, его тонкие губы складываются в добрую улыбку, а из-под фартука выглядывает шерстяная клетчатая рубашка.
— А у вас татуировок нет, — замечаю я, разглядывая его чистые предплечья.
— Сапожник без сапог, — отвечает он, включая аппарат. — Как вы переносите боль?
Мы с Рассом переглядываемся и улыбаемся.
По ночам мне нелегко. Раньше ночь была для меня самым легким временем суток — единственным, когда боль утихала, притуплялась до легкой дрожи. Мне не лезли в глаза жизнь, продолжавшаяся за окнами, люди, занимавшиеся своими делами; меня не заботило, что время идет, а я оказался за бортом, придавленный обрушившимся на меня бременем скорби. К тому же к закату я обычно уже напивался. Отныне я не держу в доме выпивку. И траву тоже, если что. Теперь я трезвый и добродетельный отчим, которому нечем отметить наступление полуночи.
Я захожу в комнату Расса, который проворно переключает экран компьютера. Теперь на мониторе девушка. Время от времени Расс что-нибудь о ней рассказывает, но пока я толком ничего не знаю. Он еще не готов о ней говорить, а я не хочу совать нос, куда не просят. Я рад за него, но вот такие моменты — когда он переключает монитор, если я вхожу в комнату — напоминают мне: как бы мы ни дружили, я все-таки его опекун, а он еще ребенок, и эти границы никуда не денутся, как их ни стирай. Наверно, это хорошо, но сказать, что мне не больно, значит соврать. Я отчим Расса всего несколько недель, но уже грущу о том, что какие-то кусочки его жизни с неизбежностью от меня ускользают.
— Как дела? — интересуюсь я.
— Шикарно.
— Хочешь, сходим в кино.
— Не могу, — отвечает он, — уроки делаю.
— Отлично. Продолжай в том же духе.
— Почему бы тебе не позвонить мисс Хейз?
— Ага, сейчас…
— А почему бы и нет?
— Она мне ясно дала понять, что не хочет меня ни видеть, ни слышать.
— И такая мелочь тебя останавливает?
Время от времени я думаю о Брук, «время от времени» — это практически постоянно. Отвозя Расса в школу, я ищу Брук взглядом, несколько раз на дню нарочно проезжаю мимо ее домика, похожего на обиталище семейки Брэди, и в одиночку сижу в кино, надеясь, что вот сегодня она придет. Я высчитываю шансы, прикидывая, какой сейчас день недели, какой фильм идет в мультиплексе. Но, похоже, шансов у меня маловато. Я хочу было оставить Брук сообщение, когда и на какой фильм я пойду, но потом вспоминаю выражение ее лица при прощании и не могу себя заставить набрать ее номер.
— Знаешь, — спустя несколько дней сообщает мне Клэр за кофе с водой в «Старбаксе», — психолог сказал бы: то, что ты теперь вздыхаешь по живой женщине, а не по мертвой, — явное улучшение.
— Поэтому я и не хожу к психологам. Слишком много бесполезной информации.
— Что это у тебя на запястье?
— Татуировка.
— Иди ты!
Я показываю Клэр комету Хейли, прочертившую мое запястье.
— Потрясающе, — выдыхает Клэр, трогая татуировку. — Ты бросаешь вызов обществу.
— Я зол.
— Ты загадочен и опасен.
— И не говори.
— Теперь и мне придется сделать татуировку.
— Это почему?
— Если татуировка будет только у тебя, нарушится гармония.
— Не знаю, Клэр. Татуировка — это серьезный шаг.
— Да что ты говоришь!
— Ничего. Как у тебя дела со Стивеном?
— Думаю, хорошо, — отвечает она. — Мы теперь часто занимаемся сексом. Мы это заслужили. Мы обсуждаем, как и что можно сделать лучше. Но скоро я растолстею, как корова, и мы уже не будем так активно заниматься сексом; тогда придется придумать другие темы для разговоров.
— Ну, у тебя ведь будет ребенок, — замечаю я. — Тут есть о чем поговорить.
— Возможно.
— Ты вернешься домой?
— Не знаю, — признается она, грустно глядя в окно. — Мне и так хорошо.
Я никогда не мог ничем помочь Клэр. По какой-то причине моя сестра, умница-красавица, неизменно борется с прочно укоренившимся стремлением себя мучить, сгорать и восставать из пепла. Она не верит в удачу, что-то заставляет ее снова и снова разрушать свое счастье, и при мысли об этом я чувствую себя грустным и старым.
— Ты его любишь?
— Кажется, да.
— Это хорошо.
— Думаешь, мне надо вернуться домой?
— Ты сама решишь, когда пора.
— Бред собачий.
— Ладно. Я тебе скажу, когда пора.
— Спасибо.
— Тебе пора.
— Пошел ты знаешь куда!