Теней понять непросто. Полуразумный и беспощадный осколок чьей-то души увидел нечто интересное или опасное для меня – и только что пытался предупредить. Надо полагать, он имеет в виду моих «сопровождающих», которые слабо осознают, какой подвергаются опасности. Еще недавно призраки мертвых покидали ментал, стоило им почуять мое присутствие, несколько раз от их нежданных визитов страдали посторонние люди. Отчасти поэтому я редко оставлял территорию института. Справиться с тенью способен далеко не каждый боец-пятиуровневик, если же призраков десяток… Локальный прорыв такого количества жителей потустороннего мира способен обратить в кладбище городок средних размеров. Тени утверждали, что не в силах противиться моему зову – точнее говоря, они не желают сопротивляться. Эти сущности чувствуют вблизи меня нечто, наполняющее их странное существование смыслом и радостью, отчего не задумываясь бросаются выполнять любые приказы, стараясь приблизиться при первой же возможности.
Существовали и другие причины избегать людей. В первую очередь, мешали жить сектанты. Среди возникших в последнее время религиозных течений фигура вашего покорного слуги пользовалась нездоровой популярностью. Еще бы: единственный человек, общавшийся – если можно употребить этот термин – с главой всех чужаков! Большая часть фанатиков меня проклинала на все лады, меньшая считала Посланником Божьим, Исполнителем Воли Его (все с больших букв, в точности как в попавшейся мне однажды на глаза брошюрке). Злобный предложил другой вариант. По его классификации сектанты делились на две категории – активные и пассивные. Первые писали письма, устраивали демонстрации, посылали бомбы по почте и делали тому подобные занятные вещи. Вторые просто молились статуям Аскета или сжигали его чучело на кострах. По понятным причинам первая категория волновала меня куда больше. За свою жизнь я не боюсь, иное дело – Светка. Ее уже дважды пытались похитить.
Светка… В последнее время у девчонки появились проблемы, обычные в подростковом возрасте. Заботу о своей безопасности она воспринимала как диктатуру – и бунтовала. Недавно ей исполнилось шестнадцать, девочка решила, что стала совсем взрослой. И внезапно обнаружила, что ей по-прежнему приходится отчитываться о планах на вечер или считаться с тем, что ее друзей проверяют безопасники. Должен признать, глупости она делала редко и в целом понимала особенности своего положения, однако иногда срывы все-таки случались. Последний произошел вчера – она внезапно отправилась с компанией своих приятелей в Питер, никого не предупредив, о чем мне незамедлительно сообщила по телефону встревоженная охрана. Следует отдать девочке должное: своего телохранителя Света обвела вокруг пальца весьма ловко, есть повод гордиться таким воспитанием. Маячок с ауры снимать не стала, найти ее легко, но вот мобильник выключила. Можно сказать, сейчас я еду, чтобы присмотреть за ней. Особых поводов для волнений нет – девочка незаметно для себя стала псионом четвертого уровня, а жесткое мужское общество, в котором прошло почти все ее детство, сформировало твердый характер и дало массу полезных, хотя и опасных для окружающих навыков. Если бы не занявшаяся ее воспитанием Белоснежка, вполне мог бы вырасти пацан в юбке.
В Светкиных эскападах есть и моя вина. Хотел как лучше, а вышло как всегда. Отдал в обычную школу, рассчитывая, что у нее появятся друзья-сверстники, и не учел присущего маленькому псиону особого взгляда на мир. Дети ведь обезьянничают, всех, кто не из их стаи, стараются как-то отогнать, подколоть, установить невидимый барьер. Ну, обижать девочку, выросшую на военной базе, довольно сложно и чревато неприятными последствиями, но друзей у нее так и не появилось. Запретил учить Свету знакам, не желая вкладывать в руки ребенка оружие и надеясь привить интерес к безопасной медицине, – тоже ничего хорошего не вышло. Она попробовала заниматься сама, причем в подражание мне интерес проявила к ментальной сфере. Пришлось пристроить ее к Коробку испытателем, чтобы не лезла, куда не надо. Всерьез ее обучением я планировал заняться годов с восемнадцати, после окончания школы. До тех пор она работала на полставки в институте кем-то вроде универсального тестера по широчайшему кругу исследований, причем не знала, что каждый эксперимент согласовывается со мной. В результате сейчас Света ориентируется в мире псионики едва ли не лучше меня, за счет проверяемых методик раскачала оболочку и недавно достигла четвертого уровня, но ни в одной области не является специалистом. Иными словами, нахваталась всего по верхам.
За размышлениями я почти не заметил, как перрон бесшумно покатился прочь и поезд, понемногу набирая скорость, устремился в сгущающиеся сумерки. Хорошая тут звукоизоляция: пресловутого стука колес почти что и не слышно. Сидящая напротив девушка склонилась над газетой, разгадывая кроссворд, и лишь изредка косилась в мою сторону, по-прежнему испытывая легкое внутреннее беспокойство. Я смежил веки: для того чтобы контролировать обстановку вокруг, зрение совершенно не обязательно. «Не видно ни… Три буквы…» – достигли моего сознания отголоски мыслей юной попутчицы. Те три буквы, которые приходили ей в голову, совершенно не вязались с уже записанным в соседние клеточки кроссворда ответом. «Три буквы… Не видно ни…» – «Зги», – отправил я ей короткий мыслеимпульс. Девушка встрепенулась и схватилась за карандаш.
Сон тренированным псионам почти что и не нужен: модифицированный организм прекрасно справляется с усталостью сам, однако три часа вынужденного безделья – слишком щедрый подарок для тех, кто умеет ценить собственное время. Впрочем, сегодня я не тороплюсь. Твердый мысленный приказ: пробудиться спустя ровно три часа сорок пять минут, – и сознание мгновенно погружается в вязкое, беззвучное небытие. Еще один маленький осколок времени вычеркнут из жизни навсегда.
Ровно в пять часов сорок пять минут утра я вернулся в мерно покачивающуюся на ходу реальность полутемного вагона. За окном разлилось серое предрассветное марево, в котором угадывался силуэт проносящегося назад леса, звук на мгновение изменился – поезд прошелестел через мост, – и вновь все стало как прежде. Девчонка в кресле напротив спала, запрокинув голову и трогательно приоткрыв рот. Я достал с полки сумку и, забросив ее на плечо, зашагал по проходу в сторону тамбура.
Окно открылось с заметным усилием, в лицо ударил влажный, наполненный туманом ветер, пахнущий сырой травой, пряной зеленью и немного – железнодорожным мазутом. День, похоже, ожидается пасмурным, жаль, не догадался захватить с собой зонт.
Пустынный перрон Московского вокзала понемногу заполнялся сонными пассажирами, кто-то шел, пригнувшись под тяжестью баулов, кто-то гулко грохотал по асфальту чемоданом на колесиках. Протолкнувшись между толпящимися под козырьком платформы таксистами и помятыми личностями, бормочущими себе под нос извечное «комната, недорого», я пересек просторный зал ожидания и вышел на площадь. Метро в этот ранний час еще закрыто, потому единственным шансом добраться до дома было поймать машину. Светало, однако холодный, пронзительный ветер нагнал откуда-то свинцово-серые тучи, при одном взгляде на которые становилось неуютно и зябко. На мгновение сосредоточившись, я заставил сердце чуть быстрее гнать по сосудам кровь, чтобы не замерзнуть на месте, и повернул в сторону Гончарной: опыт подсказывал, что гораздо быстрее и проще остановить попутку в стороне от шумного сборища прибывших на поезде туристов и жаждущих скорой наживы частников. Заодно и разомнусь немного.
За пять лет моего отсутствия город изменился до неузнаваемости. Вот этого дома раньше не было, а тут располагался продовольственный магазин, место которого занял теперь сверкающий зеркалами и хромом дорогой бутик. Я вспомнил, как когда-то уезжал отсюда, с этого самого вокзала, догонять отправившуюся в поход группу своих друзей – в поход, из которого не вернулся ни один из них, а для меня самого жизнь разломилась надвое, раскололась на «до» и «после». Казалось, с того дня прошла целая вечность. Я вспомнил проводника, отправившегося со мною на болота, где состоялась моя первая встреча с проникшей в наш мир тварью. Как, бишь, его звали? Кажется, Сашка? Да, Сашка. Надо же, имя совершенно вылетело из головы, а вот лицо накрепко отпечаталось в памяти. Вспомнился испуганный Даниил, прятавшийся от военкомата в охотничьем домике посреди леса и гораздо позже ставший волею судьбы талантливым целителем… Интересно, как он сейчас? Телефонные разговоры не всегда позволяют понять истинное состояние человека, особенно если он – псион и целитель, по роду деятельности прекрасно владеющий собой. Вспомнились месяцы напряженных тренировок, операции по зачистке Гнезд, смерть ребят и Светка, маленькая, потерянная, сидящая на пороге дома, в котором твари только что разорвали на куски ее родителей… Я пошарил в кармане, извлек оттуда мобильный телефон и вновь вызвал знакомый номер. «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети…» Ладно, этот вопрос мы еще обсудим при встрече.
Насколько центр города казался нежилым и незнакомым в своем пестром наряде европейской столицы, настолько же привычной и патриархально-уютной выглядела родная Ржевка. По-видимому, время не властно над спальными районами. Расплатившись с угрюмым водителем синего «форда», я зашагал по влажной после недавнего дождя аллее к спрятавшимся за тополями бетонным девятиэтажкам.
Возле подъезда меня ждал сюрприз – свежеустановленные металлические двери и новенький, с иголочки домофон. Ключа, разумеется, не было, поэтому пришлось приложить к серебристому кругляшку считывателя большой палец: замок обиженно пискнул, и дверь приветливо открылась.
Скрипящий и грохочущий лифт неторопливо и с достоинством вознес меня на пятый этаж. Что ж, вот я и дома. Впрочем, дома ли? Я не был здесь лет пять, если не дольше, только квитанции оплачивал. Пока я рылся в сумке, пытаясь отыскать невесть куда подевавшиеся ключи, звонко щелкнула дверь квартиры напротив, и на лестничной площадке показалась седая старушка в шлепанцах на босу ногу и синем фланелевом халате, из-под которого торчал край ночной рубашки.
– Здравствуйте, баба Шура, – автоматически поприветствовал я соседку.
Старушка недоверчиво и подозрительно посмотрела в мою сторону и бочком, поминутно оглядываясь, зашаркала к мусоропроводу, сжимая в руке мешок с каким-то бытовым хламом. Не узнала. Неужели я действительно настолько сильно изменился?
Пыль покрывала пол и мебель густым толстым слоем, затхлый воздух шибанул в нос. Я невольно поморщился. Повинуясь моему взгляду, окна распахнулись настежь, и возникший сквозняк выдул большую часть мусора на улицу. По привычке скинув обувь, я зашел в комнату, хотя можно было бы и не разуваться: скопившаяся за минувшие годы грязь придавала помещению абсолютно нежилой вид. Боюсь, на уборку уйдет не один час. Со вздохом бросил сумку в угол и потащился на кухню, где в кладовке обитали швабры, ведра и иные полезные в хозяйстве предметы обихода. Видели бы меня сейчас… да кто угодно! Высший псион, пугало всего мира, с совком, веником и мокрой тряпкой ползает по квартире. Расскажешь – не поверят…
Всякий раз, приходя сюда, в широкое приземистое здание на севере города, я хочу произнести: «Дом, милый дом», – или нечто похожее. Дело не в месте, а в людях. В капище работают – служат, как они говорят, – мои ученики, ученики моих учеников или ученики моих друзей. Так уж сложилось, что родянство изначально ориентировалось на псионов и активную часть населения, интересующуюся произошедшими с миром изменениями. Нет, церковь по-прежнему оставалась крупнейшей и влиятельной религиозной силой России, и сомнительно, что в ближайшие годы православие хоть сколько-нибудь уступит свои позиции. Родяне же апеллировали к иной категории людей – к тем, кто жаждет не столько веры, сколько знания.
Поэтому многие из тех, кто числил себя неоязычником, фактически являлись наполовину агностиками. Хотя даже этот термин неверен. Они признавали духов – по крайней мере, верхушку иерархии – существами более высокого порядка по сравнению с людьми, однако слово «бог» в устах части родян не имело ничего общего с христианским толкованием. Их отношение к тем же Перуну или Ладе было довольно-таки потребительским, основанным на принципе «Ты – мне, я – тебе». Ты мне силу – я исполняю твои законы и регулярно молюсь. Кстати сказать, поклонение для духов очень важно. Мы еще не разобрали, каким образом вера преобразуется в энергию, однако сам факт этого явления установлен точно.
Главное капище Северо-Запада традиционно ориентировалось на общение с темными духами. Сюда приходили поклониться Кощею, Моране, Чернобогу и прочим малоприятным сущностям, просили их тоже о вещах, слабо совместимых с Уголовным кодексом и человеческой моралью. Или как минимум не слишком добрых. Мольбы получали реальное воплощение достаточно часто, чтобы говорить о божественном вмешательстве и наблюдать стабильный рост числа адептов. Сущности ментала плевать хотели на общепринятые понятия о нравственности. Я знал, что местные жрецы уже неоднократно получали нагоняй от властей и на время притихли, но вот надолго ли?
Первый придел капища являлся открытым для всех. Здесь перед деревянными идолами молились верующие, бродили туристы с фотоаппаратами, шаталась прочая публика. Служитель увлеченно объяснял группе старшеклассников основы философии культа, великовозрастные балбесы хихикали и дурачились, хотя кое-кто слушал с интересом. Я прошел в самый конец зала. Массивная дверь высотой в два человеческих роста открылась от легкого прикосновения, хорошо смазанные петли даже не скрипнули. Проход представлял собой обычный артефакт, настроенный на оболочку ауры. Псионы, согласно родянству, считались «благословленными», поэтому их пропускали во второй придел без вопросов, обычный же человек должен был нести на ауре знак посвящения какому-либо духу. Посторонних здесь не признавали.
Меня помнили. С кем-то я вместе служил, другим нашептали имя гостя невидимые советчики. Кивком приветствовав всех знакомых, я обернулся к стоявшей сбоку статуе и положил руку на постамент. В ответ на мою мыслеформу тень от деревяшки зашевелилась, поплыла, словно смазываясь, на глазах оживая и превращаясь в нечто объемное. Спустя мгновение материализовавшийся из ниоткуда черный ворон хрипло каркнул и вспорхнул ко мне на плечо. Своеобразный пропуск по внутренним помещениям капища готов к работе и выражает желание услужить гостю своего господина. Значит, Кощей меня ждет.
Перед переходом в третий придел стояла охрана – два здоровенных лба в сапогах, полотняных портах и длинных черных рубахах, у обоих на поясе висели мечи. В чужой монастырь со своим уставом не ходят, да и охранники здесь стоят больше для антуража, нежели для дела, но служители культа могли бы найти кого-то более опытного. Здесь, наверное, нечто вроде символического поста, куда ставят новичков-послушников из числа внутренней охраны капища. Они с почтением покосились в сторону сидящего на плече духа, не предприняв даже попытки помешать пройти.
Внутри уже ждал улыбающийся Антипкин.
– Давно не виделись, командир!
– Всего-то полтора года.
– Ну, зато у нас столько событий случилось, что год за три можно считать!
Слава Антипкин, он же Всеслав, продолжал совмещать работу в СБР со служением Роду. Причем и там, и там он успешно продвинулся по карьерной лестнице. После вынужденного ухода и последующего возвращения Сергачева на пост главы Службы я мало интересовался ситуацией в своей родной конторе, поэтому в каком мой бывший подчиненный сейчас звании – не знаю, зато в храмовой иерархии он занимает высокое место Семаргловой Шуйцы. В переводе на русский Всеслав – второй по старшинству среди боевого крыла Киевского капища.
– Не ожидал тебя здесь встретить.
– У меня здесь нечто вроде командировки, – пожал Всеслав плечами. – Обеспечиваю безопасность ритуала и одновременно слежу за местными жрецами. То, как старательно они выполняют приказы повелителей, конечно, радует, но в служении темным излишний энтузиазм вредит.
– По крайней мере, у нас людей в жертву не приносят, как в Индии.
Я уловил легкое изменение настроения Антипкина. Его защита хороша, даже меня способна остановить, но полностью спрятать эмоции, настроение не в состоянии. Последняя фраза отразилась от него еле заметными волнами смущения, неуверенности, страха, желания что-то скрыть.
– Или все-таки приносят?
Волхв не стал отпираться, понимая бессмысленность затеи. Просто тяжело вздохнул и ответил:
– Мы не уверены. Расследуем.
– Кто?
Слава понял, что меня интересует не имя проштрафившегося жреца, а истинный хозяин и вдохновитель жертвоприношения.
– Чернобог.
За-ме-ча-тель-но.
Четвертый круг являлся, по сути, самим испытательным полигоном и в нашем мире находился лишь частично. Повинуясь советам своих призрачных повелителей, родяне сумели до минимума ослабить границы между менталом и реальностью. Что это им дало? Прежде всего необычайную легкость проведения ритуалов и возможность вживую общаться с духами.
Я привычным усилием воли расщепил сознание на две части, чтобы сразу проверить обе составляющие носителя будущего обряда. На физическом уровне мы сейчас находились в выложенной черным камнем – кажется, мрамором – комнате размером двенадцать на двенадцать метров, единственным украшением которой являлся вмурованный в пол золотой круг. Если присмотреться, то становилось видно, что металл украшен тончайшей гравировкой из сакральных знаков, изображавших различные ипостаси Кощея. И не только их. Свет лился вниз через единственную дыру в потолке. Ритуал начнется в полнолуние, когда лучи ночного светила упадут ровно в центр площадки, в момент наивысшей власти мрака.
По крайней мере, так принято считать.