Павел Андреевич Бляхин Красные дьяволята
ОТ АВТОРА
Юные друзья мои, читатели! Повесть «Красные дьяволята» была написана мною в 1921 году в вагоне-теплушке по дороге из Костромы в Баку. Вместо трех дней, я ехал ровно месяц. На самодельном столике наготове лежал маузер…
Гражданская война подходила к концу, но грабежи и налеты бандитских шаек на поезда и продбазы продолжались. Нам не раз приходилось хвататься за оружие и выскакивать из вагона по тревоге. Поезда часто останавливались: не хватало топлива для паровозов, и пассажиры сами помогали добывать дрова, уголь. Страна изнемогала от голода, разрухи и болезней. Но советский народ терпеливо переносил все невзгоды и героически сражался с остатками интервентов и контрреволюции. Так, вместе со старшим поколением билась за власть Сонетов и наша молодежь, юноши и девушки, и даже дети-подростки. Сотнями и тысячами шли они добровольцами в ряды Красной Армии, показывая образцы невиданной храбрости и любви к Родине.
В 1920 году я не раз встречался с этими орлятами: об их отваге и самоотверженности рассказывали поистине чудеса. О боевых делах и приключениях тройки таких героев, прозванных «красными дьяволятами», я и написал свою первую повесть. Она была издана в Баку в двадцать втором году. Это была одна из первых книг о гражданской войне, кровавый след которой еще не успел остыть. Наши юные читатели горячо приняли книгу, и Ленинский комсомол потребовал ее экранизации.
В 1923 году вышел в свет кинофильм «Красные дьяволята», поставленный в Грузии по моей повести и сценарию режиссером И.Перестиани. Советские зрители, особенно молодежь и дети, встретили фильм с восторгом и немедленно от отозвались сотнями писем на имя командарма Первой Конной армии С.М.Буденного с просьбами принять их добровольцами, как «красных дьяволят». Многие просили товарища Буденного сообщить им и точные адреса этой тройки: Мишки-Следопыта, Дуняши-Овода и Ю-ю. В некоторых клубах появились группы «Красных дьяволят»…
Талантливому грузинскому режиссеру хорошо удалось передать самый дух повести и дух эпохи. Но он допустил одно расхождение с книгой и сценарием: вместо китайца Ю-ю, за неимением подходящего в Грузии актера, дал негра Тома Джексона, которого играл цирковой наездник Кандор Бен-Салим. Но я должен напомнить, что в гражданской войне именно китайские добровольцы дрались в рядах Красной Армии с русской контрреволюцией. Китайцы и в ту тяжкую годину были нашими самыми верными друзьями,
В свое время кое-кто упрекал меня в том, что боевые дела и приключения красных дьяволят» порой кажутся невероятными и непосильными для таких юнцов (16-17 лет). И о вот двадцать лет спустя, в годы Великой Отечественной войны, я опять встретил «дьяволенка» нового поколения — это Вася Бобков. Васе пятнадцать лет. Он в форме солдата. Через плечо автомат. На груди орден Красной Звезды. Вася Бобков — отличный стрелок и храбрый воин. Он не раз ходил в разведку. В бою заменял при случае пулеметчика. Мог быть и хорошим наводчиком орудия. На его счету было двадцать пять убитых гитлеровцев! Ну, разве этот юный вояка не мог бить четвертым дьяволенком в моей повести?! А сколько таких Васей Бобковых было на разных фронтах Великой Отечественной войны!
Правда, в повести били элементы некоторой фантастики и преувеличений. Но они выражали героические настроения нашей молодежи, готовой положить и жизнь свою за дело коммунизма, за счастье народа. Вот почему редакция журнала «Уральский следопыт» решила снова напечатать повесть «Красные дьяволята» без особой коренной переработки, такой, какой она была в те славные годы.
НАБЕГ
Темная южная ночь тихо таяла. Бледнели и гасли звезды. За черной полосой леса розовел восток. Словно огромная чаша горячего борща, курилась туманами жирная украинская земля. Приближалось утро.
Но село Яблонное все еще спало крепким мужицким сном. Спал даже старик-сторож, стоя у дверей церкви с колотушкой под мышкой. Вокруг все было тихо и спокойно, как в доброе старое время. Только неугомонные петухи, как часовые старинной крепости, певуче перекликались из конца в конец беспечного села.
Ой, не спать бы вам в эту ночь, мужики!…
На опушке леса на горячем вороном коне появился маленький всадник в мохнатой папахе, заломленной на затылок. Приподнявшись на стременах, он, как вор, огляделся по сторонам. Хищное лицо его с черными колючими глазками настороженно вытянулось, ноздри раздулись, словно у хорька, почуявшего дичь. Он вдруг выхватил шашку и со свистом рубанул ею воздух:
— Гей, за мной, хлопцы!
Из леса тотчас вылетел отряд конников и, веером рассыпавшись по широкому полю, с ревом и свистом ринулся на село.
Тяжело загудела земля. Стаи испуганных птиц взвились к небу.
Церковный сторож уронил колотушку и в страхе перекрестился:
— Що такэ, матерь божья? Ратуйтэ, православные!…
Но уже было поздно: стреляя на скаку, лавина всадников с диким воем неслась по улицам злосчастного села. Захваченные врасплох селяне в панике выбегали из хат и тут же падали, сраженные пулями или зарубленные шашками. Бандиты не щадили ни стариков, ни женщин, ни детей.
— Бей! — бабьим голосом визжал маленький всадник, размахивая шашкой. — Бей, и баста!
Бандиты врывались во дворы и хаты, грабили пожитки. Свертывали головы гусям и курам, угоняли овец и коров. Но, странное дело, хаты кулаков и деревенских богатеев не трогали. Не тронули и дом священника отца Павсикакия.
Вскоре пламя пожарища озарило страшную картину разгрома.
Верный своему долгу, старик-сторож поднялся на колокольню и ударил в набат.
Маленький всадник, видимо, атаман шайки, помчался к церкви. За ним скакал длинный, как жердь, бандит с помятым цилиндром на голове и мрачный рябой детина с обрезом за спиной.
Набат гудел, усиливая тревогу, призывая на помощь…
В церкви уже орудовали грабители: они рвали на части парчовые ризы, обдирали золотые иконы, набивали сумки церковной утварью.
Атаман шайки на всем скаку ворвался во взломанные и распахнутые настежь двери храма,
— Вон, сто чертив вашему батьку! — заорал он, награждая своих соратников ударами плети. — Вон, а то рубать буду!
Ворча и ругаясь, ворвавшиеся бандиты бежали к выходам.
В алтаре из-под престола выскочил перепуганный насмерть священник. С крестом в руках он подбежал к атаману и приложился к его ноге, как к иконе:
— Отец родной… батъко наш… дай тебе боже доброго здоровья! Спас дом божий…
— Но-но, нечего мед разливать, — проворчал атаман, поворачивая коня к выходу. — Своих попов мы не трогаем, пригодятся.
Поп чуть не захлебнулся от восторга и преданности:
— Да боже ж мий!… Да я… да мы…
— Ну, и баста! — отрезал бандит. Шутя хлестнул попа плетью по спине и вылетел из церкви.
Поп почесал ушибленное место, истово перекрестился:
— Слава тебе, господи, слава тебе!… Вот, собака!
Набат внезапно оборвался…
Два бандита с трудом оторвали старика-сторожа от колокола, схватили его за ноги и за руки, бросили с колокольни. Он упал под ноги вороного коня. Конь шарахнулся в сторону, едва не выбив из седла злого атамана.
Глянув на убитого старика, он расхохотался:
— Что, дозвонился, старый пес?
В этот момент к атаману подлетел крайне встревоженный конник:
— Беда, батько, у Совета перепалка! Голова незаможников [1] отстреливается — Ванька Недоля!
Атаман взвыл:
— Живьем, живьем взять! Шкуру спущу!
Осажденные толпой, отец и сын Недоля стреляли из окон дома. Трое убитых уже валялись у крыльца. Решив, что взять сельсовет штурмом не удастся, бандиты обложили здание соломой и подожгли.
Когда к месту боя прискакал атаман, сельсовет уже был объят пламенем со всех сторон.
Через несколько минут дверь дома распахнулась, и вместе с клубом дыма на крыльцо выскочил могучий старик с винтовкой в правой руке. Левой он поддерживал тяжело раненного сына-матроса.
Шайка встретила их торжествующим ревом, лавой окружив крыльцо.
— Живьем, живьем взять! — завизжал атаман. — Я им покажу Советскую владу [2]!…
Взяв винтовку за конец ствола и действуя ею, как дубиной, грозный старик двинулся прямо на толпу. Бандиты в страхе расступились на обе стороны.
— Сдавайся, старый черт! — ревели они, пятясь от старика.
Матрос тяжело опирался на руку отца, с трудом передвигал ноги. Лицо его было залито кровью.
Первый смельчак, попытавшийся приблизиться к старику, грохнулся на землю с разбитой головой.
Рев усилился, но круг стал шире.
По знаку атамана рябой бандит заехал сзади и прямо с седла ударил в спину старика. Тот упал навзничь, крикнув:
— Да здравствует власть Советов!
Упал и матрос.
Шайка ринулась на беззащитных уже бойцов.
— Назад, хлопцы! — приказал атаман. — Матроса взять в лес, а с отцом я сам поговорю…
Бандиты неохотно расступились. Атаман спрыгнул с седла, подошел к истекающим кровью пленникам. Старик лежал неподвижно, не выпуская из рук винтовку.
— Подох, собака! — зло прошипел атаман. — А то бы я показал тебе незаможных селян…
Вдруг откуда-то сверху два камня со свистом пронеслись в воздухе. Один камень больно царапнул щеку атамана, а другой попал в холку вороного коня. В то же время на другом конце села раздались испуганные крики:
— Партизаны! Партизаны!…
Бандиты поспешно вскочили на коней и, стреляя куда попало, понеслись вон из села.
По приказанию атамана рябой бандит поднял матроса на седло и умчался вслед за шайкой в лес.
Вскоре село опустело. На улицах валялись только трупы убитых да бегали взад и вперед перепуганные овцы.
С крыши ближайшего к сельсовету дома проворно спустились двое ребят и с криком бросились к могучему старику, лежавшему посредине дороги у здания сельсовета,
— Ой, батька наш, батька!
ДВЕ МАСКИ
Страна Советов пылала в огне гражданской войны. Со всех сторон к сердцу России, Москве, двигались многочисленные орды контрреволюции. С востока, севера и юга угрожали иностранные интервенты, снабжавшие белые армии оружием и продовольствием. В Крыму засел Врангель, войска которого прорывались на Украину, в район Екатеринославщины. А здесь, в тылу молодой Красной Армии, бесчинствовали кулацкие шайки, возглавляемые разными батьками и атаманами.
Городские рабочие и деревенская беднота самоотверженно боролись за Советскую власть, помогали Красной Армии и нашим партизанам всем, чем могли. Сотни и тысячи молодых добровольцев пополняли ряды славных бойцов за дело свободы и социализма.
В эти грозные годы, в кольце врагов, советскому народу жилось тяжко, голодно и холодно. После войны промышленность была разрушена, поля не засеяны, хлеба не хватало даже для снабжения Красной Армии. Деревенские кулаки-богатеи прятали свой хлеб и продукты в ямах и потаенных местах, занимались спекуляцией и жестоко грабили городское население, спускавшее за хлеб и картошку последние пожитки.
В те дни, к которым относится действие нашей повести, такое же положение было и в городе Екатеринославе.
В Гуляй-поле и по всей Екатеринославской губернии разгуливали и грабили мирных жителей банды знаменитого на Украине батьки Махно. Действуя в тылу Красной Армии, эти банды приносили неисчислимый вред советскому народу: устраивали еврейские погромы, громили и грабили базы снабжения, убивали советских работников и особенно большевиков и красных партизан. Деревенские богачи и буржуи всячески помогали им в борьбе против Советской власти. Они хотели вернуть старый режим, царя и помещиков.
Был вечер. На густо-красном горизонте тяжко громоздились и лезли к зениту грозовые тучи. По широкому шляху из Екатеринослава длинной вереницей тянулись мужицкие телеги и тачанки. Они возвращались с большого воскресного базара. На возах громоздились пустые кадушки и макитры, кухонная посуда, граммофонные трубы, зеркала и ведра, столы и стулья — словом, все, что можно было выменять у голодающих горожан за хлеб, молоко и картошку.
Крестьяне явно спешили домой, Не желая остаться в одиночестве, задние возчики усердно нахлестывали и понукали криками своих коней:
— Та ну, швыдче, ковурый!
— Гей, Петро! Чи здыхае твоя кобыляка, чи шо?
— Трохым, геть со шляху, чого став, бач, лис близко!…
Грозовые сумерки уже ползли по земле, окутывая дорогу зловещим полумраком.
Подъезжая к лесу, мужики незаметно вытаскивали из-под соломы короткие куцаки [3], иные нащупывали за пазухой револьверы, готовили ножи. Они явно чего-то опасались, со страхом поглядывая на темные овраги и в сторону леса.
Только одна расписная тачанка, запряженная парой коней и нагруженная до отказа разным барахлом, не торопясь катилась в хвосте обоза. На ее задке, увязанное веревками, гулко громыхало старое пианино.
Лениво пошевеливая вожжами, конями правил здоровенный мужичище, с красным заплывшим лицом и толстой золотой цепочкой на рыхлом брюхе.
Рядом, словно курица на яйцах, сидела его жена. С первого взгляда было ясно, что это почтенные и богатые люди.
Вероятно, по случаю выгодной спекуляции мужик изрядно выпил и теперь беспечно насвистывал украинские песенки. Это очень беспокоило его жинку, которая то и дело тыкала «чоловика» кулаком в спину:
— Та ну, красный пес, гони швыдче! Бач, як тэмно?!
— Тэмно? А нехай соби тэмно, — невозмутимо отвечал «красный пес», и не думая торопиться, — мини що: дорогу я знаю, село знаю, ворота знаю — усе знаю, Хиба ж я пьян, чи що? Бач, у мэнэ яка цидуля е?
Пьяный кулак выразительно шлепнул ладонью по пустой кубышке, из которой торчала ручка нагана:
— Хлоп, и в голове дырка!
Жинка разъярилась еще больше:
— Вот дурна дитына! Хнба ж ты не чув, що тут сам Махно гуляе? Гони, кажу, швыдче!…
— Батько Махно? — живо отозвался мужик. — А нехай соби гуляе, дай ему боже… Вин же на радянску владу идэ, щоб ий кишки повытягло!
И кулак разразился забористой бранью по адресу Советской власти. Наругавшись вдоволь, он вдруг бросил вожжи, смачно шлепнул ручищей по жирной спине своей жинки:
— А хошь, Олена, я для батьки Махно «Боже, царя» спою? Хошь? Ей-богу спою и на музыке натрынькаю…
Мужик повернулся к пианино и лихо забарабанил кулаками по крышке:
— Бо-о-о-же, царя храни, сильный дер…
— Стой!
— Стой!…
— Руки вверх! — внезапно загремело над ухом кулака. И его кони в мгновенье ока оказались свернутыми в обочину, а перед глазами блеснуло черное дуло револьвера. — Оружие и деньги! — грозно крикнул незнакомец, направляя пистолет в лоб кулаку.
В ужасе воздев руки к небу, мужик растерянно забормотал:
— Деньги?… Яки деньги?… — Но, глянув в лицо грабителя, он вдруг увидел красную маску, разрисованную белыми полосами и черными пятнами.
— О боже ж мий! Нэчиста сила! — взревел суеверный мужик, мешком падая на свою половину.
А перепуганная Олена уже лежала ничком, спрятав голову в большую макитру [4] с остатками сметаны.
У тачанки появился еще один грабитель в такой же страшной маске.
— Да они совсем окачурились от страха, — сказал первый, опуская дуло пистолета. — А ну-ка обыщи их, Овод!
Второй грабитель проворно обшарил воз и кулака:
— Есть оружие, брат Следопыт! — радостно крикнул он, выхватывая из кубышки наган.
— Даешь поход! — отозвался грабитель, названный Следопытом, и тотчас спрыгнул с колеса тачанки.
Две красные маски мгновенно исчезли в ближайшем овраге, а перепуганная чета, еще долго лежала на месте, боясь шелохнуться. Наконец мужик осторожно приподнял голову и огляделся по сторонам. Вокруг все было тихо,
— Дэ ж воны? — изумился он, крестись, — Мабуть, наваждение було, чи оборотень який? Дывысь, Олена!…
И только теперь мужик заметил, что на плечах его «жинки», вместо головы, торчала огромная макитра.
— Олена! Гей, Олена! Та дэ ж твоя дурна голова? Ты сказылась, чи що?…
Услышав знакомый голос, Олена медленно подняла голову вместе с макитрой. По ее груди и шее стекала сметана.
Мужик невольно расхохотался:
— Бачтэ, яка штука!
Олена с трудом стащила свой нелепый колпак. Но, увидев хохочущего мужа, она побагровела от ярости и с такой силой трахнула его макитрой по голове, что черепки разлетелись во все стороны.
— Жинку чуть не заризалы, а вин регоче, рыжий сатана!
Однако, опомнившись, они оба сразу схватились за вожжи и, нахлестывая ко ней, понеслись по шляху, прочь от страшного места
КТО ОНИ?
Глухая ночь спустила на мир свой черный полог. Вдали угрожающе ворчал гром, вспыхивали белые молнии, словно от страха, трепетали вершины дубов…
Но что это?…
Далеко над лесом пролетела красная горящая искра, за ней другая, третья… В темной чаще заиграли языки пламени.
Кто же дерзнул зажечь огонь в этом угрюмом лесу в такую тревожную ночь и так далеко от жилых селений?…
У костра под могучим дубом сидели па корточках уже знакомые нам грабители в страшных масках.
— Слушай, брат Следопыт, — сказал один, подбрасывая сухие сучья в огонь, — для чего ты крикнул: «Оружие и деньги!» — когда нам нужно было только оружие?