К счастью, дорога, ведущая к холму, была достаточно узкой — в ряд могли двигаться не больше десяти человек.
Харан окинул придирчивым взглядом собственные войска.
Тяжелые пехотинцы выстроились по классическому канону. Бойцы стояли в три ряда, воины первого ряда опустились на одно колено, спрятавшись за массивными щитами, и выставив вперед окованные железом копья. Второй ряд стоял в полный рост, тоже укрываясь щитами и выставив копья. Третий ряд был разбит на три небольшие группы, которые могли в любой момент броситься вперед, чтобы закрыть брешь, если лигиррийцам удастся ее проделать. По обе стороны от пехотинцев, но несколько глубже и выше по холму, под прикрытием легких частоколов, расположились лучники и пращники, изготовившиеся к бою.
Харан перевел взгляд на наступающих. Застрельщики уже поравнялись с небольшим кривоватым деревцем, растущим около дороги — до этого деревца мог послать стрелу Иртин, самый лучший лучник в его небольшом воинстве. Да помогут им боги…
Харан вскинул и резко опустил руку.
— Давай!
Защелкали спускаемые тетивы, вжикнула и умчалась вдаль оперенная смерть. Застрельщики вскинули щиты, но успели не все — около десятка бойцов стрелы сбили с ног. В обычных условиях несколько человек из этого десятка непременно бы выжили, хотя и не скоро бы оправились от ран — но сейчас наконечники стрел были смочены в «сирримской зелени», которая убивала за несколько мгновений. Харан видел, как один из застрельщиков, которому стрела попала в плечо чуть выше локтя, скривившись от боли, сломал древко, отбросил его в сторону, выдернул из раны пробивший руку насквозь наконечник с обломком древка, и уже повернулся было в сторону обороняющихся, как вдруг ноги его подкосились, и он упал на колени. На лице его появилось выражение удивления — «как, умирать из-за такой пустяковой раны?» — и только в этот момент он заметил ярко-зеленые пятна на зажатом в руке наконечнике стрелы. Тело бойца прошила судорога, он захаркал пеной, и кулем свалился под ноги своим товарищам.
Лигиррийцы продолжали наступление.
Снова щелчок тетив — и еще полусотня стрел отправилась на поиски жертв. Секундой позже сработала первая ловушка — один из бойцов сбил неприметный колышек, и над дорогой поднялась «коса». Упругий ствол молодого деревца, густо усаженный остро отточенными деревянными колышками, тоже обильно смоченными «сирримской зеленью», буквально снес целый ряд застрельщиков, тела которых, пробитые кольями, силой удара отбросило на тех, кто двигался за их спинами. На дороге возникла свалка, в которую роем разъяренных ос вновь ударили выпущенные лучниками Харана стрелы.
— Быстрее! — наконец-то подал голос кто-то из командиров лигиррийцев, стремясь заставить застрельщиков продвинуться вперед и дать возможность линейной пехоте вступить в бой.
С трудом преодолев перегородивший дорогу клубок тел, в котором с каждой секундой становилось все больше мертвецов — лучники Харана не теряли даром времени, а яд, попав даже в самую маленькую рану, стремительно делал свое дело — застрельщики двинулись вперед.
Зрелище было жуткое — легкая пехота буквально выстилала путь своими телами. Но Харан не впервые сталкивался с войсками Сохм Ваэра и знал, что подобная тактика в отношении застрельщиков не является для его военачальников чем-то из ряда вон выходящим. В застрельщики набирают всякий сброд с юга, обычно из Архипелага Равварол. Выросшие в грязных деревнях и провонявших рыбой прибрежных городках, они едва знают, с какого конца браться за оружие, и командиры не слишком берегут их жизни — несмотря на чудовищные потери, желающих пополнить ряды застрельщиков на юге всегда хватает. И это неудивительно — при той нищете и перенаселенности, что сейчас царят на островах Архипелага, даже такая служба слишком многим кажется вполне достойной альтернативой… Но важнее всего то, что южане фанатично преданы Сохм Ваэру, и готовы на все ради обожаемого венценосного безумца.
Еще четырежды над дорогой поднимались «косы», и, полностью оправдывая свое название, выкашивали ряды нападающих. Бойцы проваливались в «волчьи ямы», а напор задних рядов был столь силен, что вслед за первым несчастным в каждую яму падали еще несколько человек. И если даже им каким-то чудом удавалось не напороться на колья, торчащие из дна, то смерть их была еще более страшной — они, с переломанными ногами и спинами, с сокрушенными грудными клетками, задыхались, умирая под тяжестью валящихся сверху тел.
Десятки бойцов падали с искривленными от боли лицами, когда шипы «ежей», которыми была усеяна дорога, протыкали подошвы сапог и башмаков, а вслед за ними и ступни. Их затаптывали свои же, рвущиеся вперед. А с неба продолжала дождем сыпаться оперенная смерть.
Полсотни лучников — это немного. Но когда на каждом шагу врага поджидает ловушка, когда он буквально шагу не может ступить, чтобы не напороться на шип, не получить деревянный кол в грудь или живот, не провалиться в «волчью яму», когда каждый локоть дается ценой смерти и крови, когда в сердцах и душах вражеских солдат стремление двигаться вперед борется с неистовым желанием спасаться бегством, у лучников появляется время для того, чтобы получше прицелиться и не тратить стрелы попусту.
А через несколько мгновений к лучникам присоединились и пращники. Ременные петли раскручивались, с гудением рассекая воздух, и отправляли в полет глиняные и свинцовые шарики-пули, небольшие каменные голыши.
Один из застрельщиков вырвался вперед, после того как перед ним упали сразу двое, сбитые с ног стрелами — и тут же небольшой, но тяжелый свинцовый шарик ударил ему прямо в лицо, проломив переносицу. Пехотинец рухнул как подкошенный, брызжа кровью из страшной раны.
Щелчки тетив, хлопки пращных ремней, гудение рассекаемого пулями воздуха, тонкий хищный посвист стрел, уносящихся на поиски жертв, тяжелое дыхание бойцов — все эти звуки сливались в какую-то странную и мрачную симфонию битвы. И где-то впереди, в глубине наползающих рядов лигиррийцев, вдруг родился еще один звук — низкий рокочущий гул.
— Держитесь! — закричал Энвальт, и тут же земля под ногами солдат дрогнула и заходила ходуном, точно в ее толще заворочалось какое-то гигантское существо. Сам маг, широко расставив ноги, стоял в нескольких шагах от Харана. Руки он держал перед собой ладонями вниз, кончики пальцев соприкасались, покрытое татуировками лицо исказилось от напряжения. Он медленно опускал руки вниз, словно бы вталкивая в землю что-то невидимое — пальцы дрожали, на лбу выступили бисеринки пота.
Наконец колебания почвы прекратились, и Энвальт раскрыл глаза.
— Хорошая попытка, — криво улыбнулся он. — Но неудачная. Слишком рано… А теперь мы им ответим…
Бойцы потрясенно выдохнули, да и у Харана глаза заметно округлились, когда, отзываясь на жесты Энвальта, из сгустившихся над лагерем лигиррийцев туч к земле протянулся сужающийся книзу хобот смерча, и начал слепо шарить по земле. Разлетелись в стороны палатки, обломки телег из обоза, а потом смерч замер — и даже через немалое расстояние и вой ветра до ушей бойцов донесся тонкий захлебывающийся крик: воронка вихря накрыла одного из вражеских магов. Крик поднялся до душераздирающе-высокой ноты, а потом все увидели, как в стороны разлетаются какие-то темные пятнышки неправильной формы — смерч разорвал вражеского мага на куски.
И в то же мгновение хобот смерча устремился по дороге вслед за лигиррийской пехотой. Бешено колотящееся сердце не успело сделать и десятка ударов, как в стороны полетели одетые в железо тела. Одни взлетали вверх и вновь обрушивались на дорогу, другие с чавкающим звуком падали в трясину, и над их головами с хлюпаньем смыкался ненадежный ковер из водорослей и трав, прикрывающий бездонные болотины, третьи, словно выпущенные из катапульт ядра, влетали в ряды пехотинцев…
Смерч бесновался над дорогой всего несколько мгновений, но этого хватило — нервы бойцов, и без того натянутые до предела, не выдержали, и лигиррийцы начали откатываться назад. Лучники еще продолжали стрелять вслед отступающим, все еще хлопали ремни пращей, но расстояние до врага увеличивалось, и все меньше стрел и пращных пуль находило цели, так что Харан скомандовал отбой.
Его пехотинцы, до которых дело так и не дошло, опускались на землю, снимая шлемы, расстегивая пряжки доспехов, ослабляя шнуровки. Лучники снимали тетивы, готовясь заменить их запасными, пополняли опустевшие тулы стрелами из толстых связок, стянутых волосяными веревками, пращники набивали поясные сумки пулями и окатанными водой каменными голышами.
Харан повернулся к Энвальту, и улыбнулся.
— С почином, маг!
Тот улыбнулся в ответ. Улыбка вышла усталой — смерч, разметавший врагов, дался Энвальту непросто.
Первая атака захлебнулась.
Харан повернулся к Энвальту, и улыбнулся.
— С почином, маг!
Тот улыбнулся в ответ. Улыбка вышла усталой — смерч, разметавший врагов, дался Энвальту непросто.
Первая атака захлебнулась.
* * *…Скрипнули кости и пластины брони, и с тупым хрустом широкий окровавленный наконечник копья высунулся из спины одного из бойцов Харана. Обливаясь кровью, брызжущей изо рта и страшных ран, солдат замер — и секунду спустя рухнул под ноги сражающимся, но перед тем как пасть, у бойца еще достало сил снести с плеч голову убившему его лигиррийцу. Эликсир Энвальта, хотя и не мог даровать неуязвимости, буквально творил чудеса.
— Держать строй! — заорал Харан, видя, что первый ряд пехотинцев начинает подаваться под натиском лигиррийцев. Трещали копья, скрипели и стонали под ударами щиты, противно скрежетали мечи, когда клинок соскальзывал по железной пластине оковки; отовсюду слышалось тяжелое дыхание, предсмертные хрипы, хряск разрубаемой плоти…
После первой атаки лигиррийцы приходили в себя недолго — всего лишь через час они снова двинулись вперед, бойцы Харана едва успели перехватить по куску хлеба с сыром и по яблоку, которыми их в изобилии снабжали жители ближайшей деревушки. Расположение всех ловушек — от которых впрочем, теперь было немного толку — уже стало известно противнику, и во время второго рывка к позициям солдат Харана лигиррийцы практически не понесли потерь. Хуже того — тяжелая пехота выстроилась в «черепахи», и ни стрелы, ни пращные пули не могли причинить укрывшимся за массивными щитами бойцам сколько-нибудь серьезного ущерба.
Одна из «черепах» сейчас подступила вплотную к пехотинцам Харана, и дело уже дошло до мечей. Пехотинцы Харана, находясь чуть выше по склону, занимали более выгодную позицию, и лигиррийцы платили десятью, а то и двадцатью жизнями за жизнь каждого защитника, однако они могли себе позволить даже такой страшный размен — в любом случае у них оставались резервы, которые они могли ввести в бой, и которых вовсе не было у Харана.
Бойцы Харана, благодаря эликсиру Энвальта, действовали быстрее и четче лигиррийцев, лучники вгоняли стрелы в самые неприметные щели, на мгновение возникающие между образовывавшими «черепаху» щитами — но «черепаха» все перла вперед. И строй защитников мог вот-вот не выдержать.
— В сторону! — закричали вдруг сзади. Задний ряд пехотинцев Харана раздался в стороны, и на лигиррийскую «черепаху» обрушился вместительный горшок. Горшок раскололся, и жидкое пламя стремительно растеклось по окованным железом щитам вражеских пехотинцев. Из глубины «черепахи» раздались истошные вопли, когда ручейки жидкого пламени просочились между щитами. Какое-то время «черепаха» сохраняла целостность, а потом рассыпалась — бойцы, стремясь сбить пламя, попытались разбежаться в стороны. Однако сделать это было непросто — сзади подпирала вторая «черепаха», ощетинившаяся копьями, справа, слева и сверху дождем сыпались пращные пули и стрелы.
— В сторону! — повторили сзади, а потом Харан увидел то, чего бы предпочел не видеть — в самую гущу лигиррийцев с ревом ударил огненный шар. Пахнуло жаром, словно Харан сунул лицо в дышащий пламенем кузнечный горн, из сердцевины огненного клубка, в которых обратились лигиррийские «черепахи», раздался исполненный боли и ужаса многоголосый крик, слышный даже сквозь рев пламени, и тут же оборвался. Бойцы Харана, опасаясь сгореть, отшатнулись назад, разбив строй, но это уже было неопасно — лигиррийские «черепахи» попросту перестали существовать.
Секунду Харан соображал, зачем понадобилось кидать горшок с огненной смесью, а потом понял — если бы Энвальт сразу ударил огненным шаром по первой «черепахе», можно было бы задеть своих бойцов.
Не прошло и нескольких мгновений, как колдовское пламя погасло. На выжженной, покрывшейся широкими трещинами земле остались только холмики жирного пепла, в который обратились лигиррийцы, россыпи полопавшихся, перекрученных от страшного жара пластин доспехов, и какие-то странные почерневшие металлические рамы — Харан не сразу понял, что это железная оковка щитов. Нескольких бойцов вырвало — смрад сгоревшей плоти и сожженных костей был слишком силен, чтобы удержать в себе нехитрый обед. К счастью, порывы ветра понемногу разгоняли зловоние.
— Энвальт, ты, наверное, сам себя превзошел, я такого огромного огненного шара никогда не видел, — повернулся Харан к магу, и остолбенел. На лбу у Энвальта вздулись жилы, лицо налилось кровью, глаза, казалось, готовы были вылезти из орбит. Проследив за его взглядом, Харан закричал:
— Ложись! Все на землю!
Одни воины повиновались тут же, не рассуждая, другие помедлили, пытаясь разглядеть источник опасности — но, осознав, что им угрожает, падали на землю мгновенно, стремясь зарыться в любую сколько-нибудь заметную канавку или ямку.
— Хрустальный Клинок, — потрясенно прошептал Харан. Такое он видел всего два раза в жизни, и оба раз ему посчастливилось — призывавшие Клинок маги были на его стороне. В первый раз удар пришелся по наемникам с Островов, второй — по кавалерии Каганата. Зрелище было жуткое — поле боя было завалено аккуратно рассеченными пополам конскими тушами и телами людей. Зато теперь он, видевший страшные последствия удара Хрустального Клинка, в полной мере осознал тот ужас, который испытывали в давних боях его противники. Хрустальный Клинок — одно из самых страшных заклинаний в боевой магии, требующее от сотворяющего его мага полной отдачи сил. Маги решаются на его сотворение либо когда их противник обессилен, либо от безысходности, когда ни на что другое рассчитывать уже невозможно. По всей видимости, лигиррийский маг решил, что Энвальт, создав невероятных размеров огненный шар, вымотан до предела, и не сможет защитить своих солдат. Плоть и камень, дерево и сталь — ничто не может быть для Клинка преградой. Сотворить Хрустальный Клинок очень непросто — но отразить его еще сложнее.
На вершине холма шумели вековые сосны, каким-то чудом избежавшие участи остальных деревьев, пущенных солдатами Харана на колья для ловушек и частоколов, или на дрова для костров. А сейчас эти сосны начали рушиться — лопалась кора, со страшным треском ломались стволы, сучья разлетались в мелкое древесное крошево. Больше всего это походило на то, как если бы великан нанес удар чудовищным мечом. Вот только лезвие этого «меча» было невидимым — лишь туманная, едва заметная полоска взвихренного воздуха да рушащиеся деревья отмечали его путь. И это незримое лезвие приближалось к расположению войск Харана!
Энвальт тяжело застонал. Его колотила крупная дрожь, изо рта летела пена, окрашенная в розовый цвет кровью из прокушенной губы, глаза закатились, скрюченные пальцы напоминали когти…
Расширившимися от удивления глазами Харан видел, что путь Клинка, который, подобно исполинскому плугу, уже вспарывал почву, начал изменяться. Остановить Клинок невероятно трудно — но можно отклонить его, направив по новому пути. И Энвальт, не тратя сил на создание сверхсложной магической преграды, просто «подтолкнул» незримую смерть, заставив Клинок скользить в направлении, немного отличающемся от первоначального.
Харану даже трудно было представить, насколько напряженная борьба сейчас ведется двумя магами, насколько страшно их противостояние. Казалось, Энвальт вот-вот потеряет сознание… И все же несколько мгновений спустя борозда вспоротой почвы достигла болота — и вода взорвалась, отмечая то место, где в нее врезался Хрустальный Клинок. А потом словно лопнула до предела натянутая струна — невероятно громкий звон расколол небо, и в то же мгновение со стороны лигиррийского лагеря раздался тонкий, исполненный боли вскрик, сменившийся жутким клокотанием, как будто у кричавшего хлынула горлом кровь. И воцарилась тишина.
Выждав еще несколько секунд, Харан вскочил на ноги и бросился к Энвальту.
Маг обессилено распластался на земле, но был в сознании. Черты лица его заострились, белки глаз были испещрены красными пятнышками — мелкие сосудики не выдержали страшного напряжения — из носа и прокушенной губы стекали тонкие струйки крови.
— Энвальт, это невероятно! — Харан приподнял голову мага, и поднес к его губам горлышко кожаной фляги. — Тебе удалось! Ты отклонил Клинок!
Маг сделал несколько шумных глотков. Розоватые струйки разбавленного водой вина потекли по подбородку, смешиваясь с кровью.
— Невероятно! — продолжал частить Харан. — А что с их магом?
Энвальт провел ребром ладони по горлу.
— Он мертв, — догадался Харан. — Но почему? Ты ведь не наносил ответного удара?
Маг едва заметно покачал головой.
— Клинок вытягивает силы, — прошептал он. — А я заставлял его удерживать заклятие, не давая развоплотить Хрустальный Клинок. Его просто высосало…