Василий Довбня Гренландский кит
Рассказ написан в последние дни жизни Понтифика К. Войтылы
и суда над Михаилом Ходорковским.
Вспоминая этого кита, я и сегодня испытываю муки совести за его гибель. Я не убивал его, я был простым наблюдателем. В том году я впервые участвовал в путине, как 3-й штурман.
Если бы был суд на небе или в преисподней, я сам, добровольно предстал бы перед ним, и покаялся за китобойные грехи даже не мои.
Каждый капитан китобойного судна или рыболовецкой плавбазы, гарпунер или тралмастер испытывает иногда это чувство сожаления, за свои, кажущиеся нам обычными дела. Думаю, чувствуют это, не только они…
1
Ленивая зыбь упругой мышцей перекатывалась по темно синему телу океана. Казалось кто-то невидимый держал за края горизонт, встряхивал полог цельной поверхности воды и выкатывал одну за одной убаюкивающую душу плоскую волну.
После обеда я, как и другие моряки моей вахты, заняли на верхнем мостике места наблюдателей за фонтанами. Это входило в наш 12-ти часовой рабочий день.
Легкий ветерок от движения китобойного судна «Вездесущий» нес сырой китовый запах. Это был естественный запах океана, но и рулевой Игорь Ивин утверждал: «Слышу запах китов!»
Вахтенный помощник, второй штурман Пряхин, пухленький средних лет плотный русак в который раз удержал себя, чтобы не прикрикнуть на лениво дремлющую подвахту, — упитанного круглолицего электрика Южина Юру, мотористов Седова и Мишку Клюева, оба высоких костлявые верзилы и электромеханика Зыбина Николай Николаевича, высокого стройного бородача. Он имел собственный бинокль 10-ти кратной силы, американский, память о сданном американцам в Стамбуле лендлизовском минном тральщике.
— Командир, кому мы передавали корабль на слом, веселый янки был, разрешил нам взять по сувениру на память — тогда я был штурманом — я взял секстан и бинокль — вот пригодилось! — растолковал мне Ник Ник, он с гордостью хранил его и не передавал никому, — Бинокль, часы, жену не доверяют никому…
Сам он был терпеливым наблюдателем, не хуже старшего механика. Оба они воевали на минных тральщиках. От постоянного пользования окуляры бинокля выдавили у них под глазами коричневые полукруги, почти как у марсовых матросов. Но марсовых отличали постоянно раскрытые, как у птицы глаза и расширенные зрачки. В глазном яблоке марсовых, без раздумья и напряжения, автоматически отражалось и фиксировалось все, что попадало в их обзор. Почти невидимый, как запятая, белый всплеск фонтана на расстоянии в десять миль наш «орлиный глаз» Саша Котельников обнаруживал много раз. Помню такой всплеск — за 7 миль! — увидел однажды и я. Он стоит в моей памяти и сегодня!
Зоркий глаз марсового, как прицельная сноровка гарпунера опекается, почти боготворится всеми китобоями: Не сглазить бы! — шутя, — сплевывая через левое плечо, говорили мне матросы.
— Вот дедушка найдет китов, — рулевой Ивин указал в угол мостика, на спину старшего механика, который безотрывно смотрел вправо на черную нитку горизонта.
— Найдем, на нашей вахте найдем, — сказал второй штурман.
— Седого Богодула!
— Финвала!
— Лучше двух, — оживляясь поддакнул Южин.
— Лучше блювала тон на 150,- весело крикнул Ивин, — он стал порулить вместо рулевого Вяткина, так как не мог стоять на мостике ни минуты без дела…
— Эй в бочке, не спи! — заорал Клюев, на его открытой шее в рыжей щетине энергично ходил хрящеватый кадык.
— Что? Где? Фонтан?! — вынырнул из бочки на салинге марсовый Котельников и всматривался в запрокинутые на него веселые рожи наблюдателей. Видимо грудь ему обдал холодный воздух, он запахнул тулуп, махнул рукой в рукавице, громко ругнул всех зубоскалов на мостике и вместе с нырком судна на зыби, исчез за мачтой в «вороньем гнезде».
— Испугался, подумал, что зеванул фонтан, — довольный собой смеялся Клюев.
— А это что такое? Смотрите! — электромеханик вскочил на планширь и держась за плексиглас ветроотбойника тыкал рукой с биноклем правее носа китобойца.
Я увидел: в вантинах мачты словно запуталось белое облачко пены, оно медленно опадало и вновь поднималось.
— Похоже на фонтан, — сказал Клюев.
— Нет, это что-то другое, — не соглашался Южин.
Все насторожились, а рулевой Ивин, как всегда в таких случаях, не дожидаясь команды начал подворачивать вправо, повторяя свое:
— Я же говорил — найдем кита!
— Кит, точно кит и большой! — отрываясь от угла мостика взволновано крикнул стармех -
— Гренландский кит -
— Будить капитана, или пусть отдыхает? — записывая время, и новый курс судна, второй штурман обратился к гарпунеру, который неизвестно откуда появился рядом со стармехом.
— К нему подходить бесполезно…
— Не надо, мы только посмотрим, — посапывая в свои круглые ноздри конопатого носа, нервно всхлипнул брюхастым телом гарпунер Верныдуб. Команда наша, да и вся флотилия звала его Коля Рыжий. Синие глаза его уплыли куда-то под дуги лобных костей, а небритые щеки встали у носа, как два веснущатых кулака. Его рыжие брови в лучах солнца казались мне медными. На вид он был страшен, а по натуре добрый, но упрямый в житейской философии человек — он всякое начальство, особенно береговое, считал зловредным и считал, что его «нада гнать в три шея»: «Только и требуют — план давай!»… «Настоящий дьяволина» — подумал о нем я, еще в порту, первый раз увидев его на диване в моей каюте. Он два часа просидел молча, сопя, глядел на меня малахитовыми глазами и ушел тогда, не сказав ни слова». Выпить не требовал? — строго cпросил старпом. «Страшнее черта!» — говорила о нем буфетчица кают — компании и не смела, как и другая буфетчица из столовой команды, Маша, появляться на палубе во время охоты. «Бурелом» — так мысленно называл его я, верил в дурные приметы. Повар наш Касым говорил о нем: «Добрый человек к людям, а себя забывает, не кушает, как все, а аппетит хороший»…
2
— Видимо случайный кит, откуда он появился у Алеут в это время? — удивленный его размерами спросил ни к кому не обращаясь Ник Ник.
Кит, занятый своими хлопотами, кружил на одном месте и делал высокие пенные веера, словно под ним что-то взрывалось.
— Гренландский кит, — повторил стармех Широв.
— С этого года охота на них запрещена, — сказал Пряхин.
Когда мы подошли к нему еще ближе, то все ахнули, увидев, как стоя почти вертикально в воде, кит поднимал на своем точеном стебле черные широкие крылья хвоста и на треть видимым нам телом бил по воде. Вода разверзалась воронкой и взлетала кустом белопенных брызг. После этих ударов слышался гром.
В такт этим ударам раздавались охи и ахи почти одичавших от восторга китоловов. От их утробного крика мне, еще не привыкшему к охоте, стало не по себе.» Одурели люди!» — думал я.
— Буд-то лед на реке подрывают. — сказал кто-то.
— Гренландский кит, — повторил стармех, оглядываясь, словно желая убедиться, что это не сон.
— Гренландских китов бить запрещено, — в третий раз поспешно повторил вахтенный помощник, опасливо поглядывая на Вернидуба, тот не любил советчиков. Но и второй знал свои обязанности и этими словами доказывал, что он на вахте, и знает законы.
— Посмотрим, — автоматически застегивая верхнюю пуговицу овчинного полушубка, сказал гарпунер и двинулся на переходной мостик, за ним привычной тенью заторопился и старший механик Широв.
Во время охоты он всегда стоял за спиной гарпунера. Они оба, как артисты на сцене, жили такими тревогами азарта, что наблюдатели с мостика, с вант, видели все движения их натуры и всех охватывала охотничья тревога, потому что кроме гарпунера в эту работу включался вольный кит, судно, зыбкое ни на секунду не удерживающее всех в одном положении море и еще взведенная пушка, дрожащая рука пушкаря, слепящая перенапряженный глаз слеза и понятный пожирающий мужество гарпунера страх: «Вдруг промажу! Стрелять — не стрелять?!» За первые месяцы промысла я начал вникать в тонкости этой нервной работы и понял — опытный стармех часто служил уравновешивающим звеном страхов и сомнений Вернидуба при выстреле в кита.
Был случай, после которого авторитет стармеха стал незыблемым.
До этого на баке часто сидел и наш пес Цыган, черный добродушный бездельник. В охоте он разбирался, считался членом команды и был всеми любим. Когда выстрел был прицельным пес весело носился по палубе, лаял, высовывая морду в клюзы фальшборта. Если гарпунер «мазал», Цыган с укоризной, будь-то стыдя, глядел на Верныдуба и уходил к себе на место. Это злило Верныдуба, не раз хотел он поддеть пса ногой, но тот строго держал дистанцию, зная, кто на судне хозяин.
Однажды, в минуту величайшего напряжения охоты за финвалом, целясь в кита и, как часто бывало, сомневаясь, гарпунер просто сказал или спросил у Широва: «Стрелять — не стрелять!» — и ждал ответа в удобную минуту. Цыган не выдержал напряжения и гавкнул. Гарпунер был не готов, но по «команде» Цыгана пальнул, в белый свет, как в копеечку, и набросился с бранью на Широва, а затем погнался за псом. Вот после этого, на потеху команде, Цыган был лишен права почетного впередсмотрящего на баке.
Однажды, в минуту величайшего напряжения охоты за финвалом, целясь в кита и, как часто бывало, сомневаясь, гарпунер просто сказал или спросил у Широва: «Стрелять — не стрелять!» — и ждал ответа в удобную минуту. Цыган не выдержал напряжения и гавкнул. Гарпунер был не готов, но по «команде» Цыгана пальнул, в белый свет, как в копеечку, и набросился с бранью на Широва, а затем погнался за псом. Вот после этого, на потеху команде, Цыган был лишен права почетного впередсмотрящего на баке.
— Начинается вечная драма жизни, Васильич, — обратился ко мне Ник Ник. — Напасть моя — охота! — Хуже неволи! Который год собираюсь уйти на берег. Пора, душа просится…
3
— Видимо племенной китяра! Ну и силища, — весело повторял Ник Ник, то поднимая к глазам, то опуская на грудь свой бинокль, и не выпускал его из рук… — Беги дурачек, что ты кружишься на месте. Прихлопнет тебя Рыжий, ох, прихлопнет…Такого племенника и бить грех.
— Наш законный кит, — грех упускать такого, — притопывая, твердил свое Ивин.
Электромеханик Зыбин Ник Ник. казался мне самым душевным человеком на судне, ровным в отношениях со всеми. Он почти всегда был бодр и весел, прост в обращении и очень уютный в быту. В его каюте росли кактусы, Ванька мокрый и какой-то сухопарый яркий цветок из пустыни.
А на посту, у электрощитов, он держал на дежурном столике толстую амбарную книгу, он называл ее «Черновище». Каждый мог записать «свои мысли» о каком-то «факте», о недокипяченом чае, или особо «гнусном обеде» или великолепных пельменях, которые умел делать, если хотел, повар из мордвы. Как я помню, в этой книге больше всего было записей о погоде, ломоте в костях, болях в желудке от кислых щей и масса шуточек и карикатур друг на друга, предсказаний на хороший урожай и отмены налогов на приусадебные участки…
— Это сближает людей больше чем застолье, каждый ищет душевного равновесия и ждет внимания, — говорил посмеиваясь хитрющий Ник Ник. С ним мог беседовать любой и на любую тему и по любому случаю. После разговора с Ник Ником и я казался себе умнее, чем был на самом деле.
— Ник Ник художник в душе, — говорил Ивин и всегда радовался встрече с ним.
И я радовался, наблюдая, как Ник Ник. разговаривает с людьми. Казалось, он вел беседу, внутренне зная, что думает собеседник, и как циркач перед кошкой или собакой водит игрушкой, вызывая их на забаву, казалось мне, он вынуждал товарищей говорить нужное и ему.
Экипаж нуждается в мудрецах не меньше, чем в шутниках и забавниках.
Гарпунер и старший механик вышли на площадку у гарпунной пушки и смотрели вперед на забавляющегося кита.
— Чем он занят? — спросил меня Ивин и начал чесать грудь под самым горлом, словно испытывал удушье.
Вернидуб поднял вверх правую руку и 2-й штурман начал щелкать электротелеграфом, сбрасывая обороты винта.
Гарпунер подошел к пушке и снял ее с нижнего и верхнего стопоров. Повернул ее голубой ствол из стороны в сторону. Длинная конусообразная граната на конце гарпуна грозно поднималась и опускалась в ритм океанской зыби, разрывала цельную нитку горизонта..
— Рыжий что-то задумал, неужели будет стрелять, — заволновался и дернулся Пряхин.
— Бить этих китов категорически запрещено! — вытянувшись за ветротбойник крикнул во всю глотку гарпунеру. Тот повернулся лицом к нам, странная, казалось мне, беспощадная улыбка искривила его одутловатое краснощекое лицо, словно он разгадал что-то и решил свое, и послал нас подальше. Так смотрит гончая на хозяина, зная, что он уже не в силах ее остановить.
— Выстрелит, дурак рыжий. Надо предупредить капитана — засуетился Пряхин, явно не зная, что делать.
— Не должно, Николай порядок знает, — успокаивал штурмана Ник Ник. — Но тебе решать, ты на вахте!
Пряхин был из военных матросов, кончил курсы УКК, знал твердые законы хотя и послевоенных, но суровых, уставов и нарушать их не смел.
Китобоец почти потерял инерцию и подошел к черной и длинной, как площадка каменной гряды, выступающей из воды, спине кита.
Кит поднял носовую часть туши, две темных ноздри на самом верху открылись, два тонких веселящих серебристым светом фонтана взметнулись вверх и под своей тяжестью загибали края и светлым грибом начали опадать живым цветком. «Как фонтаны в Петергофе» — подумал я.
— Приветствует нас, Кит Китович, — сказал Ивин со стоном и подвыванием.
Бак медленно проходил мимо этого красавца.
— Хоть выпрыгивай на эту скалу, — пританцовывая, стонал рулевой, дрожал обеими ногами и клацая белыми ровными зубами, как голодный пес. «Что за народ! — не мог понять я, но чувствовал, что и сам проникаюсь их чувством охотничьего азарта.
— Какой вы, китобои, кровожадный народ, — сказал я.
— Мы не кровожадные, мы добываем, что полезно! — улыбаясь, кричал матрос.
— Ну и китище! Шибани меня в бок, Данилыч, чтобы я проснулся, не верю своим глазам! — говорил второму штурману Ивин. Казалось он готов вскочить на плечи штурмана и в своих забродских, с длинными голенищами сапогах подпрыгнуть к небу.
Кит лениво взмахнул своей крылатой махалкой и его неимоверно широкая спина двинулась рядом с баком.
— Аэродромище, — взволновано кричал матрос.
Гарпунер, наклонив голову, через леера на баке смотрел вниз и что-то обсуждал с Шировым.
Вдруг Вернидуб бросился к пушке, а стармех покатился по трапу вниз к траловым лебедкам.
— Не стреляй, Александрыч, — закричал и замахал поднятыми руками Пряхин, — капитан запретил даже подходить к этим китам!!! Сдурел он что ли! — 2-й штурман нервно засопел у переговорной трубы, вызывая капитана… А стармех несся по палубе, широко расставляя ноги и раскидывая руки. Рядом с ним летел Цыган.
Все кто наблюдал, кто смотрел, как я, каждый видел и знал, что стрелять нельзя, но все думали о выстреле и ждали, когда Рыжий решится.
И он выстрелил…
Черная стрела гарпуна потянула за собой серебристый капроновый линь, гарпун мягко прошил лоснящуюся поверхность туши, не всколыхнув ее, скрылся в жире, как в трясине болота, а линь встал белой капроновой аркой между китом и баком.
В туше кита что-что-то ухнуло, из отверстия рядом с линем выходил синий дымок, затем оттуда брызнула струя крови и вспучились кровянистые пузыри.
Кит на секунду остановил движение, поджал живот опустив хвост, затем в один миг рванулся вперед и торпедой пошел под водой вперед. Следом за ним стрелой, свистя в крутящихся блоках, полетел линь. Когда стармех пытался притормозить, из под тормозных колодок лебедки, струился дым, а блок амортизатора под мачтой проседал до самого переходного мостика, начинал вытягиваться в блоке и трещал линь, моряки, пригибаясь разбежались с палубы.
— Трави линь! — командовал Верныдуб, за ним угрожающе орали все, кому не лень: «Травиии!!!»
— Что будет. О чертов дурак! — застонал 2-й помощник, не забывая дать ход вперед.
С непокрытой головой, в одной сатиновой рубахе появился заспанный капитан. Моложавое румяное лицо 28 летнего капитана кривилось зевотой, а глаза жмурились от яркого солнца.
— Что взяли на линь сегодня? — спросил капитан Сереев. Он был маленького роста, живой, но осторожный сибиряк. Вдруг на моих глазах он вырос, вытянулся в великана, — вскочив на планширь в углу мостика, неожиданно увидев на лине гренландского кита, просипел что-то сорвавшимся голосом, осел и согнулся, казалось его самого на лету загарпунили:
— Кто разрешил?! Почему не разбудили меня, Иван Данилович? — спросил он вахтенного помощника. Теперь он ничего не видел, ничего не слышал, только повторял:
— Кто разрешил? Кто за это будет отвечать?!
Мостик опустел, никто не желал участвовать в разборке. Все будто проснулись и начали искать себе работу на палубе. У всех, кого я видел, лица и движения выражали ту радость, которую испытывают счастливчики, вскочившие в тамбур отошедшего от перрона поезда. Все радовались, что кит на лине
Я остался, мне было неуютно, но приходилось терпеть эту драму. Обессиленный, поникший от страха Пряхин стоял на руле, выполняя команды гарпунера. Обезволенный неожиданностью капитан казалось, впал в беспамятство и страх, потерял на миг духовные силы уверенного в себе моряка. Я знал, что он плавал с 17-ти лет, ходил капитаном на старом, паровом норвежском китобойце, а на новом дизельном вышел впервые. Мне нравилось, как Сереев командовал при подходах к китобазе, при передаче китов, ошибки свои не перекладывал на меня, а дельно советовал:
— При швартовке к китобазе, если заметите, что моя команда запоздала или неверна — не выполняйте — делайте как надо — сами знаете, как нос судна водит на волне, и я могу ошибиться, а вам виднее. Мою ошибку исправить можете только вы.
Это был дельный совет опытного моряка. В ночное время при швартовках на мостике с капитаном оставался только вахтенный помощник — командует капитан, но швартуются вдвоем.