— А чего вы так радуетесь, позвольте вас спросить?
Меррион Сквайерс искоса бросил на него хитрый взгляд:
— Но это же так приятно — смотреть, как мнут лепесточки орхидеи. Лично я против нее ничего не имею. Только из любви к справедливости… Да, и это еще кое–что объясняет. Когда мы все обсудили, Джимми показал мне письмо Кеннингтона и сказал, что тот придет сегодня утром, даже пригласил меня в перерыв на кофе, если мне интересно с ним встретиться. По–видимому, там соберется пол–управления: всем хочется посмотреть на живого героя… А Наша Блондиночка вдруг подняла голову и говорит: вряд ли Кеннингтону понравится такая суета вокруг его персоны. И вообще она лично берет полдня отгула: у нее накопились всякие неотложные дела. Тут Джимми, вы же знаете, какой он делается любезный и обходительный, когда ему перечат… Словом, Джимми ей говорят, что не может ее отпустить, в полдень предстоит совещание, которое нужно стенографировать, и вообще, разве ей не интересно увидеть главный экспонат?
— Это еще что такое?
— Кеннингтон, кажется, принесет флакончик с ядом, который он отобрал у того наци. Наверное, чтобы пощекотать наше любопытство. Вы же видите, Кита ужасно боится, что Кеннингтон посмотрит на нее с Джимми и по лицам все поймет.
— Честное слово, у вас какая–то болезненная фантазия, — сказал Найджел. — К чему эти домыслы? Ните совершенно незачем впадать в панику. Кеннингтона ведь считали убитым. Так что она имела полное право сойтись…
— Э, вы безнадежны, Найджел. Дело в том, что Нита именно в панике, она места себе не находит. Подыщите другую, более правдоподобную версию…
Высказать другую версию Найджелу помешал стук в дверь. Меррион и Найджел скривились. Единственным, кто стучался, прежде чем войти в комнату, был Эдгар Биллсон.
Биллсон пересек комнату, как всегда не произнося ни слова, ставя ноги носками врозь и не отрывая глаз от пола, будто не мог позволить себе заметить Найджела, пока не приблизится к столу на должное расстояние. Подойдя, он наконец поднял глаза:
— Доброе утро, Стрейнджуэйз.
— Доброе утро.
— Вынужден обратиться к вам с жалобой. Но может быть, вы заняты? — Водянистые глаза Биллсона уставились куда–то между Найджелом и Меррионом.
— Нет–нет, я готов вас выслушать. Садитесь, пожалуйста. — Заметив, что посетитель оглядывает комнату, подчеркнуто не замечая стула, на котором все еще сидел верхом Меррион Сквайерс, Найджел кивком показал на стул мисс Финлей.
— Ваша помощница сегодня не работает?
— Она еще не пришла.
— Распускается персонал, — заметил Биллсон, устанавливая стул на приличествующее расстояние от стола и усаживаясь на него.
— Да, я об этом слышал, — вежливо ответил Найджел. — У вас в отделе тоже с этим проблемы?
— Напротив. Регистрационные листы показывают, что в фототеке дисциплина показательная.
— Счастлив слышать это.
— Я заметил, мисс Финлей вчера ушла без восьми минут пять.
— Вы хотите потребовать официального разбирательства?
— Нет. Э… то есть может быть. Но не сейчас. — Эдгар Биллсон подтянул накрахмаленные манжеты и покосился на Мерриона Сквайерса. Тот упорно не сводил с него глаз, глядя поверх спинки своего стула и напоминая скаковую лошадь, замершую на старте в ожидании колокола. — Я насчет ваших голубых бланков. Я откажусь с ними работать, если производственный отдел не перестанет заполнять их так небрежно.
— Может, вам лучше обсудить это с заместителем директора? Это его детище.
— Мистер Фортескью попросил меня поговорить с вами.
— В таком случае чем вы недовольны?
Эдгар Биллсон положил на стол пачку бланков и кашлянул.
— Цель розовых бланков…
— …привлечь мужской глаз. Очень понятно, — со свойственной ему непосредственностью вмешался Сквайерс.
— Заткнитесь, Меррион! — прикрикнул на него Найджел.
— Цель голубых бланков — упорядочить и скоординировать заказы на фотоотпечатки и фотостаты, которые делают производственные подразделения на предварительных этапах… кха… производства.
— Да, мне это известно, — сказал Найджел. Произносить с важным видом подобные прописные истины, касающиеся вещей, которые ты знаешь как свои пять пальцев, составляло одну из самых отвратительных привычек Биллсона.
— Если вы потрудитесь ознакомиться с отобранными документами, то увидите, что они заполнены с нарушением инструкций. Не указаны даты, текст иногда неразборчив, не всегда оговаривается качество отпечатков…
— Я вижу, дата отсутствует на одном бланке. Только на одном, — подчеркнул Найджел, быстро пролистав бланки.
— Далее, мне представляется, что копий заказывается гораздо больше, чем требуется для ведения дел. Зачем, к примеру, ваш отдел запросил шесть копий отпечатка KB 5339? Трех хватило бы за глаза.
— Чтобы ускорить выполнение срочного заказа. Если вы помните, серия KB — подборка фотографий под эмбарго. Мы собирались использовать одну из них. Но для этого необходимо представить ее трем цензорам — военно–морскому, военно–воздушному и военному. Итак, три экземпляра, чтобы ускорить прохождение. Остальные три — для нашего пользования.
Пока Найджел рассерженным тоном произносил эту тираду, лицо Биллсона наливалось пунцовым цветом. Теперь его прорвало, причем с неожиданной силой:
— У всех вас, вольнонаемных, один недостаток: вы легкомысленно относитесь к традициям гражданской службы. Быстрота в нашей работе — еще не все, Стрейнджуэйз.
— Да неужели? — вякнул Меррион.
— Это более широкий вопрос: об экономии средств. Я отвечаю перед казначейством за внутренние расходы каждого отдела. И я не собираюсь разбазаривать народные деньги под тем предлогом, что вам пришло в голову, видите ли, ускорить работу.
— Знаете, вы бы лучше поговорили на эту тему с директором управления. Уж коли вы ставите под сомнение его указания, — спокойно парировал Найджел.
— Я вас не понимаю. О каких указаниях идет речь?
— Прежде всего о том, которое он высказал на совещании, подводя итоги работы в мае сорокового года. Обращаясь ко всем руководителям подразделений, он отметил, что ритмичной и быстрой работе не должны мешать бюрократия и другие формы служебного саботажа.
— Что вы хотите этим сказать?
— Я хочу сказать, что моему отделу требуется шесть экземпляров KB 5339. И что всякий раз, когда нам потребуется шесть экземпляров, мы будем их заказывать. И что мне надоели ваши поучения. И что, если вы еще раз позволите себе употребить слово «легкомысленный» по отношению к моей работе, я потребую от директора принять дисциплинарные меры. — Найджел замолчал и после небольшой паузы закончил: — Оставьте эти бланки, я сам с ними разберусь.
Эдгар Биллсон свирепо взглянул на него и направился к двери:. Однако ему не удалось сохранить величественный вид, потому что дверь распахнулась и в комнату вихрем влетела Памела Финлей, отчего ему пришлось отпрыгнуть назад.
— Должен сказать, стиль у вас был великолепный, — прокомментировал Меррион, когда Биллсон наконец ушел. — Никогда не знал, что этот кролик умеет так агрессивно показывать зубы. Можно подумать, эти KB из его личной коллекции порнографических редкостей, так он о них печется…
Через двадцать минут Найджела пригласил директор. Когда Найджел вошел, тот сидел на краешке стола, свесив длинные ноги, а перед ним на полу были разложены фотоснимки, разделенные на группы. Джимми Лейк махнул ему рукой и снова уставился, как в трансе, на фотографии. Это были снимки для разворота, предназначавшиеся для одного из изданий тихоокеанской серии. Время от времени директор заглядывал в подготовленные Меррионом Сквайерсом макетные листы, соскакивал со стола, поправлял некоторые снимки или заменял их другими из кипы на подоконнике и возвращался в прежнее задумчивое состояние. «Очень похоже, — подумал Найджел, — на неторопливый пасьянс, только вместо игральных карт — картинки десять на двенадцать дюймов». Он поделился сравнением с директором.
— Да, — ответил Джимми Лейк. — Очень успокаивает нервы.
Они помолчали. Найджел давно привык к таким паузам, хотя в это утро директор казался рассеянным больше обычного. Наконец Джимми заговорил:
— Нет, не пойдет. Мертво. — Он показал на одну из группок фотографий. — Вон та. Скажи–ка мне, в чем тут дело?
Задать такой вопрос было все равно что спросить у Менухина, в чем недостаток виртуозного пассажа, исполненного Сигети[8 — Менухин Иегуди (1916–1993) — знаменитый американский скрипач; Сигети Жозеф (1892–1973) — знаменитый скрипач, венгр по происхождению, жил в Швейцарии и США, (Примеч. пер.)], потому что Меррион Сквайерс обладал совершенно гениальной способностью делать макеты и эту способность превосходило только необыкновенное умение директора наглядно выражать содержание своих замыслов. Найджел набрал побольше воздуха и нырнул.
— Вот это должно быть в центре, — сказал он, показав пальцем на одну иллюстрацию. — Давайте сделаем разворот в три четверти и остальные дадим справа в колонку.
Директор слабо улыбнулся.
— Хм… — сказал он. — Кстати, почему здесь нет Мерриона, солнышко?
— Я ему звонила, — сказала Нита Принс.
— Позвони еще раз.
Найджел заметил на столе у Ниты скомканный носовой платок, а под глазами — круги. Она назвала номер по внутреннему коммутатору таким неуверенным голосом, словно невероятно устала.
— Мне нужен Меррион Сквайерс, — терпеливо проговорил Джимми. — А это номер Брайана Ингла.
— Извините. — Кита позвонила еще раз. «Странно, — подумал Найджел. — Что бы там ни говорили про ее личную жизнь, но на работе девочка всегда была собранной. И как странно она посмотрела на Джимми: с укором? с решимостью? со злостью? с неуверенностью?» Найджел никак не мог определить, что было в ее взгляде. Во всяком случае, этот взгляд не был, как обычно, уверенным и сдержанно–самодовольным: в нем появилось что–то беззащитное, уязвимое.
Когда пришел Меррион, они снова занялись фотографиями. Предметом обсуждения стал разворот, который не понравился Джимми.
— Совершенно верно, это неудачно, — согласился Сквайерс. — Я ждал снимков из серии КВ. Там есть фотографии много лучше, я знаю.
Директор вопросительно поднял брови, глядя на Найджела.
— Мы уже ругались по этому поводу с Биллсоном. — Найджел разъяснил ситуацию, стараясь говорить как можно более бесстрастно: ему не хотелось подводить Биллсона.
— Солнышко, позвони Биллсону, — обернулся директор к Ните. — Скажи ему, что мы должны получить отпечатки серии KB через сутки. Скажи, что это мое распоряжение.
— Он буквально не хочет слезать с этих снимков, — сказал Меррион. — Надеется что–нибудь из них высидеть.
— Выбрось–ка ты Биллсона на минутку из головы и займись работой, сынок. Эти твои макеты, — Джимми с пренебрежением протянул ему листы, — второсортные!
Слово «второсортный» было самым грубым в лексиконе директора, и пользовался он им осмотрительно. Найджела поразило прозвучавшее в его голосе раздражение. Меррион, по–видимому, тоже был удивлен.
— Наверное, я больше не гожусь для работы в управлении, — сказал он будто в шутку.
— Тебе сообщат, когда управление придет к такому мнению. Можешь не беспокоиться, — произнес Джимми, глядя на Мерриона.
«Снова показывает когти. А ведь всегда прячет их под бархатными манерами, — подумал Найджел. — К чему бы это?»
— Забери макеты — этот и этот — и переделай. Я уже просил тебя об этом раньше. Теперь приказываю.
— А я вам сказал: то, как вы. предлагаете их улучшить, никуда не годится. — Ирландский темперамент Мерриона с трудом переносил критику, и Джимми обычно в общении с ним проявлял больше такта. — Я не могу бросаться осуществлять все идеи, которые придут в голову любителям.
«Любитель»: это слово было еще более оскорбительным в управлении, чем «второсортный».
— Полагаю, вам следовало бы выбирать выражения, — проговорил Джимми самым спокойным, но убивающим наповал тоном. — Вы здесь всего лишь один из экспертов, причем не умнее других. И за последнее время от вас неприятностей больше, чем от всех остальных, вместе взятых. Мне докладывает заместитель директора…
— Ну неужели вам нужно выяснять отношения именно сейчас? — дрожащим голосом воскликнула Нита. — Я уверена, Меррион…
— Обойдусь без вашего сочувствия, цыпленочек! — со злостью бросил ей Меррион.
Найджел ждал, что директор снова набросится на Мерриона, но Джимми Лейк отвернулся к окну, словно отстраняясь от происшедшего. Желал он того или нет, но дело выглядело так, словно он хочет замять ссору. Через секунду Нита, сделав попытку улыбнуться, сказала:
— Джимми старается выглядеть кровожадным, но у него это плохо получается. Правда, Джимми?
Найджел долго потом вспоминал, каким тоном это было сказано. В реплике Ниты определенно таился какой–то подтекст, но какой — понять было невозможно. Во всяком случае, Найджел не успел в этом разобраться: открылась дверь и показался небольшого роста жизнерадостный человек в офицерской форме. Он театрально прижал руки к сердцу и с таким же театральным видом обвел всех удивленным взглядом.
— Ангелочки мои! — воскликнул человек высоким голосом. — Джимми! Импозантен, как никогда! Ах, Найджел! И еще один красивый джентльмен! И Нита! Ты — великолепна!
Он устремился к ней, как герой–любовник из какого–нибудь рождественского спектакля, и театрально заключил ее в объятия. Вслед за ним в комнату вошла маленькая чинная женщина, державшаяся весьма скромно. Джимми Лейк, с любопытством наблюдавший сцену у стола Ниты Принс, даже не заметил вошедшую, пока она не тронула его за локоть. Тогда он повернулся к ней:
— Моя дорогая девочка! Что ты здесь делаешь? «Уж не испуг ли звучал в его голосе, — подумал Найджел. — Ничего удивительного: Алису Лейк никогда особенно не звали посещать работу мужа, особенно когда там находилась Нита Принс».
— Меня взял с собой Чарльз, — объяснила она. Она говорила таким же высоким голосом, как Чарльз Кеннингтон. Найджел вдруг вспомнил, что брат и сестра двойняшки. Вместе он видел их впервые, и, пока Джимми представлял Чарльзу Мерриона Сквайерса, у него было время рассмотреть их и убедиться, как они похожи: голос, треугольное лицо, широкие брови, заостренный подбородок, тонкая кость. Правда, Чарльз, по всей видимости, забрал все жизненные силы себе: сестра рядом с ним выглядела бесцветной, просто его тенью. Она молча улыбалась и казалась совершенно ушедшей в себя.
— Да, это я ее с собой захватил, — радостно сообщил Чарльз. — Мы с Алисой неразлучны. Верно, любовь моя? Мы никогда, никогда больше с тобой не расстанемся. — Он ласково улыбался сестре, сидя на столе Ниты и полуобняв ее за плечи.
Все замолчали; Найджелу подумалось, что в комнате парит атмосфера если не испуга, то наверняка неловкости. Директор стоял у окна, руки в карманах, полуотвернувшись от них. Если он и испытывал неловкость от присутствия жены, то не предпринимал никаких усилий сгладить ее. Потом вдруг все разом заговорили.
— Так приятно видеть вас снова, — обратился Меррион Сквайерс к миссис Лейк. — Мне кажется, ваш последний роман просто великолепен.
— В форме ты выглядишь совсем по–другому, — сказала Нита, обратив на Чарльза Кеннингтона сверкающий взгляд.
— Итак, мои дорогие, — весело щебетал Чарльз, — я должен услышать все ваши новости. Сколько же прошло времени? Кажется, годы пролетели с тех пор, как я видел вас. Я совсем оторвался от делового мира, где мужчины — это цифры, а женщины — женщины. — Он легонько поцеловал Ниту в бровь. — Рассказывайте, — сказал он.
— О, пока ты там умирал и возвращался к жизни, а потом весело проводил время, грабя Германию, мы здесь трудились в поте лица, — начала Нита.
— Не умирал, потому что меня не убивали, — твердо произнес Чарльз. — А в остальном все верно, включая возвращение к жизни. Но я не был убит, даю вам честное слово.
— Сколько же у тебя ленточек! — заметила Нита, потрогав, его мундир. — Когда ты был здесь в последний раз, у тебя была только одна. Ты очень храбро сражался, дорогой?
— Как тигр, лапочка. Я побывал в таких переделках, какие никому, наверное, и не снились в британской армии.
— Вы подружитесь с Меррионом, — кислым голосом произнес Джимми Лейк. — Он у нас тоже герой.
— Герой? — Чарльз Кеннингтон драматическим жестом протянул Сквайерсу руку. — Обязательно расскажите мне об этом.
— Он спас нас от бомбы, — объяснил Джимми.
— Только не говорите о бомбах. Больше всего ненавижу бомбы. Особенно англо–американские. Их только и делали, что сбрасывали на меня, когда я был там.
— Плохо, значит, бомбили, — сказал Джимми.
— Ну нет. Не совсем так. Видите ли, какое–то время я значительно опережал наши войска.
— Ты был шпионом, Чарльз? Так вот почему тебя объявили убитым! — воскликнула Нита.
Инициатива явно перешла теперь к ней. Никогда еще Найджел не видел ее такой возбужденной. Каждый раз, когда она поворачивалась к Чарльзу, ее светлая грива падала на его руку, лежащую на ее плече. Но было в ее поведении что–то наигранное, словно она обращалась не столько к Чарльзу Кеннингтону, сколько к кому–то еще — возможно, к Джимми Лейку. Потом Найджел подумал: «Нет, просто эта умная женщина сейчас чуть–чуть переигрывает; она хочет оставаться ласковой со своим бывшим женихом, и в то же время на нее действует присутствие нового любовника. Возможно, ей нужно, по сговору с Джимми, оттянуть момент, когда придется открыть Чарльзу всю правду?..»
В центре внимания, несомненно, теперь была Нита Принс, раскрасневшаяся, женственная, — настоящая Даная в золотом нимбе. Даже Сквайерс, беседовавший в углу с миссис Лейк, все время посматривал на нее. Одна лишь Аписа Лейк выпадала из общей картины: она сидела опустив глаза, сложив руки на коленях.