Я был совершенно с нею согласен, хоть и предпочёл бы сейчас подумать нечто более конструктивное. Но тут уже ничего не поделаешь, родился мной — терпи.
Что моя голова охотно соглашалась совершить вот прямо сейчас — так это признать, что попытка извиниться перед бывшими юными правонарушителями дала превосходный результат. Один только концерт Маленького оркестра чего стоил. Ну и чего греха таить, приятно было выяснить, что Танита и Карвен на меня совсем не в обиде. И, похоже, изгнание действительно пошло им на пользу, как я и предсказывал. Моей заслуги в этом конечно нет, а всё равно хорошо, что я не обманул их своей глупой оптимистической болтовнёй. Упрёков Айсы это, конечно, не отменяет, а всё-таки счёт два — один в мою пользу. Пока. Я же ещё с их приятелем Менке не поговорил.
Беседу с Менке я отложил напоследок по одной-единственной причине: послать ему зов было проще, чем остальным — технически, я имею в виду. Потому что я очень хорошо его помнил. Огненно-рыжий, длинный как жердь, поди такого забудь.
— Поговорить с ним, что ли, прямо сейчас? — вслух спросил я у доброй дюжины пустых кружек, успевших скопиться на крыше за пару последних дней. — Во-первых, просто нечестно оставлять парня без моих извинений. Остальным досталось, а он сидит как сирота. А во-вторых, ещё более нечестно оставлять меня погибать от любопытства. Я же до утра не доживу, если не выясню больше никаких подробностей.
Кружки выслушали меня без возражений. Хотя вообще-то, могли бы напомнить, что сейчас уже заполночь — у нас. А в Суммони, небось, вообще скоро рассвет. О часовых поясах Мира я до сих пор никогда не задумывался, но предполагал, что теоретически они должны быть. Или нет?..
Всё-таки стопка учебников для начальной школы мне бы совершенно не повредила. Читал бы их на ночь, как сказки, и всем вокруг было бы хорошо. Особенно обитателям далёкой страны Суммони в лице рыжего Менке. А так пришлось ему расплачиваться за моё невежество.
Он, впрочем, не спал. И совершенно не удивился моему внезапному появлению. Тут же отозвался: «А я как раз сижу, гадаю, пришлёте вы мне зов или нет».
«Друзья уже рассказали, что я за каким-то драным вурдалаком внезапно решил вас всех разыскать?» — сообразил я.
«Ну да. Танита похвасталась, что вы пришли на её концерт, а Карвен — что сидел рядом с вами. Хотел бы я тоже там оказаться! Музыку послушать и с вами поговорить. Но Безмолвная беседа — тоже здорово. Я в последнее время часто вас вспоминаю. Особенно, как вы нас в ссылку везли, а казалось, что на пикник. Такое было настроение. И до сих пор ничего в этом смысле не изменилось — что бы я ни делал, а всё равно как будто еду на весёлый пикник, с такой скоростью, что голова кругом. И это здорово упрощает жизнь. Ничего не страшно и не трудно. И самое интересное ещё впереди. Давно хотел прислать вам зов и сказать спасибо за это настроение. Раньше я таким не был, это точно. Даже когда колдовал».
«А почему не прислал? Я бы обрадовался».
«Ну так я же не знал, обрадуетесь вы или нет. А важные разговоры должны вестись только по желанию обеих сторон, — серьёзно объяснил он. — Ничего — гораздо лучше, чем плохо, это правило я хорошо усвоил».
Ишь какой.
«А «важные разговоры» — это какие? — спросил я. — Мне надо знать, чтобы тебя не подвести. А то начну говорить ерунду, и всё испорчу».
«Вы точно не испортите. Степень важности разговора зависит от собеседника. Главное — кто говорит. И где. И прочие обстоятельства тоже могут иметь большое значение. А о чём говорить — это уже дело десятое. Всё равно настоящий смысл всегда по ту сторону слов».
«Да, пожалуй, — согласился я. — Если что, имей в виду, у меня сейчас вполне достойное «где». Сижу на крыше Мохнатого Дома. Отсюда такой вид на Старый Город, что хочется не то заплакать, не то просто сгрести его за пазуху и никогда никому не отдавать».
«А я — на берегу моря, — откликнулся Менке. — У нас скоро рассвет. Небо ещё совершенно ночное, но воздух уже розовый, как всегда под утро. Жалко, что вы так далеко, я бы хотел вам это показать».
«Далеко — это как раз совершенно не проблема. Если хочешь показать мне ваш рассвет, просто скажи, куда идти. Как это место называется?»
«А что, вы можете быстро сюда добраться? — изумился он. — Из Ехо в Суммони?! Но как? Тёмным путём так далеко не ходят».
«Ещё как ходят. Просто не все. Но то же самое можно сказать о любом деле: это не у всех получается. Я, к примеру, отвратительно варю камру, но моя немощь совершенно не отменяет мастерства остальных поваров. С Тёмным Путём та же история».
«Здорово! — обрадовался Менке. — Я-то сам Тёмным Путём даже в соседнюю комнату пройти не смогу, не успел научиться. Но как же отлично, что это в принципе возможно — так далеко им ходить!»
«Но только когда точно знаешь, куда. Если я просто пожелаю оказаться в Суммони, одним Тёмным Магистрам ведомо, в какую лесную чащу меня занесёт».
«Я сижу на берегу Ариморанского моря, на дальней окраине города Ачинадды. Этот участок побережья не имеет никакого названия, но неподалёку находится Вечный Вечерний пляж».
«Надо же, как поэтично».
«Да, пожалуй. Этой информации вам достаточно? Потому что я не знаю, как ещё точней объяснить».
«Сейчас проверим», — сказал я.
Зажмурился, представил, как в темноте под опущенными веками вспыхивают огненные буквы: «Уандук, страна Суммони, окраина Ачинадды, берег моря, рядом с Вечным Вечерним пляжем», — привычно изумился, какой же всё-таки кошмарный у меня почерк, даже в воображении, и сделал шаг. Мысленно, не отрывая задницу от подушки, на которой сидел. Этого, как выяснилось по мере накопления опыта, совершенно достаточно. Долго не мог понять, как мои старшие коллеги это делают, и завистливо бурчал про себя: «Пижоны». А оказалось, проще простого. Тот самый шаг, который следует сделать, пересекая вставшую перед тобой стену живого чёрного света, чтобы оказаться в нужном месте, вполне достаточно просто вообразить. Забавно, но так даже легче — после того, как привыкнешь. Со стороны кажется — выпендрёж, а на самом деле, просто экономия усилий. Говорю же, магию изобрели лентяи, чтобы облегчить жизнь других таких же лентяев. Всё остальное — случайный побочный эффект.
В нос мне ударил незнакомый запах, влажный, терпкий и сладкий — видимо, именно так пахнет море где-то в далёких краях. В смысле, вот прямо здесь.
Открыв глаза, я обнаружил себя сидящим на светлом как пепел песке. Справа от меня зычно рокотал чем-то недовольный прибой, слева горланили невидимые пока птицы, вдалеке виднелись густые купы деревьев — не то фрагменты большого парка, не то чьи-то сады, вокруг обильно цвели какие-то цепкие ползучие кустарники; тёплый, очень сильный ветер швырнул мне в лицо полу моего собственного лоохи — ладно, спасибо, что не центнер песка — и тут же утих, как добродушный ленивый пёс, приученный встречать чужих громким лаем: рявкнул разок для проформы, и хватит, пойду отдохну.
Небо над Уандуком, как известно, красное. Этому есть отличное лженаучное объяснение: дескать, пески Великой Красной пустыни Хмиро отражаются в зеркале небесной тверди, и вот нам результат.
Небо, конечно, никакая не твердь; тем более, не зеркальная. Это общеизвестный факт. Магия магией, но с естественными науками в Мире дела обстоят вполне благополучно. Основные физические свойства реальности, данной нам в ощущениях, давным-давно изучены, записаны и более-менее толково разъяснены, поэтому любой успевающий школьник уверенно скажет вам, что обычный цвет неба обусловлен эффектом рассеяния света в атмосфере и может быть радикально изменён только применением Очевидной магии высоких ступеней, да и то на сравнительно непродолжительный срок. Однако вопреки передовым достижениям научной мысли, небо над Уандуком всё равно красное, хоть ты тресни. И чем ближе к Великой пустыне Хмиро, тем оно красней. А чем дальше, тем, соответственно, слабее выражен этот оттенок.
Страна Суммони расположена вдалеке от Великой Красной пустыни, на берегу Ариморанского моря, зато до другого материка, Чирухты отсюда рукой подать. Говорят, при попутном ветре и с хорошим капитаном до Атоши, столицы и главного порта государства Чунчони, или до Мурийской Ларики отсюда можно добраться всего за полдюжины дней. В «Энциклопедии Мира» сэра Манги Мелифаро написано, что столь благоприятному для торговли расположению прибрежные города Суммони обязаны процветанием и благоденствием, а остальная часть страны почти безлюдна и покрыта практически непроходимыми лесами неописуемой красоты. Через них ещё в далёкой древности был проложен так называемый Путь Великолепия — широкая тропа, по которой ходят караваны из Куманского Халифата, нагруженные не столько товарами, сколько праздной публикой, желающей насладиться красотой дикой природы. Ради удовольствия путешественников тропа петляет причудливыми зигзагами, что почти втрое удлиняет путь, зато позволяет осмотреть самые красивые рощи, пещеры и водопады, а построенные вдоль неё придорожные трактиры и гостиницы роскошны, как дворцы халифа и дороги как вход в Харумбу. Собственно, это всё, что я знаю о Суммони. Мягко говоря, не так уж много. Что я действительно умею, так это быстро и качественно забывать прочитанную информацию, если её нельзя применить на практике вот прямо сейчас.
В общем, от побережья Ариморанского моря, где я оказался, до Красной пустыни Хмиро очень далеко. Поэтому предрассветное небо здесь было не багровым, как, в Кумоне, а зеленовато-лиловым. Но вследствие какого-то удивительного оптического эффекта воздух окрасился в интенсивный розовый цвет. Вот что, значит, хотел показать мне Менке. Действительно необычное зрелище. Как будто смотришь сквозь цветное стекло.
Осталось понять, где он сам.
Не успел я мрачно подумать, что вполне мог оказаться на берегу с какой-нибудь другой, неправильной стороны Вечного Вечернего пляжа, как увидел вдалеке человеческий силуэт, приближающийся ко мне настолько стремительно, насколько это вообще возможно для бегущего по песку.
«Эй, — спросил я, воспользовавшись Безмолвной речью, — это ты по берегу мчишься?»
Получив утвердительный ответ, я пошёл ему навстречу, то и дело проваливаясь в песок по щиколотку — очень уж он здесь был лёгкий и рыхлый, совсем не такой, как я привык.
Менке Айро оказался в точности таким, каким я его запомнил: рыжим, долговязым и очень юным, почти подростком. За несколько лет, прошедших с нашей последней встречи, он совсем не изменился. И одновременно стал совершенно другим.
В той или иной степени это произошло со всеми его друзьями-изгнанниками. Храбрая ведьма Айса, когда-то видевшая смысл своей жизни только в магии, делает карьеру под материнским присмотром. Молчаливая Танита превратилась в гениального музыканта и одновременно — энергичную юную леди, способную вдохновенно повести за собой хоть свой Маленький оркестр, хоть целый королевский полк, да ещё и меня прихватить за компанию, заболтав до полной утраты бдительности, а это действительно надо уметь. Лукавый умник Карвен обзавёлся открытой, почти простодушной улыбкой и подкупающей в его исполнении искренностью; впрочем, этой технике как раз можно просто выучиться и применять по необходимости, мне ли не знать. Но, в любом случае, рыжий Менке изменился больше всех. И дело вовсе не в его манерах, настроении и темпераменте. А в том, что оказавшись рядом с ним, я почувствовал, как дрожит и искрится от напряжения реальность, и я вместе с ней, тайно содрогаясь от её счастливого хохота, щекочущего кончики пальцев. Очень знакомое ощущение, со мной это часто случается. По нескольку раз на дню. Стоит только оказаться рядом с по-настоящему могущественным колдуном, а их рядом со мной, хвала магистрам, хватает.
Но почувствовать это, встретившись с юным Менке, я, конечно, совершенно не ожидал. Вот это, я понимаю, называется с толком провести время в изгнании. Все бы так уныло скитались вдали от Сердца Мира. Ну он даёт.
— Ну вы даёте! — сказал Менке. — Тёмным путём в такую даль пришли! А ведь считается, будто это невозможно. В пределах Соединённого Королевства — ещё куда ни шло, у некоторых знаменитых Магистров, говорят, получалось аж до предгорий Энбахо[11] добраться, но дальше уж точно никак. А вы вот так запросто из Ехо — и прямо в Ачинадду! Своими глазами вас тут вижу, но поверить всё равно не могу.
— Просто учителя у меня очень хорошие, — сказал я. — Вот уж с чем действительно фантастически повезло.
— О да, — кивнул Менке. — Это я могу понять. Мне тоже так повезло.
«Это заметно», — подумал я. Но с расспросами на него набрасываться пока не стал. Я-то конечно погибал от любопытства, но нетерпение — не повод превращать в допрос приятную беседу с человеком, который, это сразу видно, сам горит желанием побольше тебе рассказать. Таких торопить — только всё портить.
— Очень красиво сейчас, правда? — спросил Менке. — Такое розовое всё! Перед рассветом так часто бывает. А я обычно сплю с рассвета до полудня. Мастер Иллайуни говорит, это самое подходящее время для сна. Так что я почти всегда успеваю посмотреть на эту красоту. Но за столько лет всё равно не привык. Каждый раз заново удивляюсь.
— Надо же, родная душа, — невольно улыбнулся я.
— Кто — я? — обрадовался Менке.
— И ты, и твой Мастер Иллайуни. Хоть кто-то в Мире правильно понимает, как выглядит идеальный режим дня!
— Мастер Иллайуни говорит, поутру, когда люди бодрствуют, Мир под тяжестью их взглядов становится слишком реальным. Предметы обретают дополнительный вес, а их тени — избыточную чёткость очертаний. Жить в дневном Мире удобно, гораздо спокойнее, чем в ночном, но привычка к спокойствию и удобству грозит утратой внутренней зыбкости. Поэтому время, прожитое при солнечном свете, следует уравновешивать временем, прожитым в темноте. Ночью большинство людей спит, и Мир, пока они его не видят, может дать себе волю, стать таким, каков есть — смутным и неопределённым. Поэтому по ночам следует бодрствовать: глупо и нерасчётливо упускать драгоценное время, когда Мир с нами честен, насколько это вообще возможно с учётом того, что жизнь по своей природе лжива.
— Жизнь лжива?!
— По крайней мере, так говорит Мастер Иллайуни. Жизнь — лукавое обольщение, желанная сладкая ложь, а смерть — нежеланная горькая правда, которой лучше вовсе не знать. А узнав, отменить усилием воли и забыть навсегда. Из всех искусств, которыми следует овладеть мудрому человеку, важнейшим является искусство самообмана; пока преуспеваешь в нём, остаёшься жив.
— Неожиданная концепция.
— Для меня тоже всё это звучит удивительно и в высшей степени странно, — согласился Менке. — Но думаю, Мастеру Иллайуни виднее. Всё-таки он прожил на свете столько тысячелетий, что у меня пальцев на обеих руках не хватит их сосчитать. Наверное успел разобраться.
— Да, за столько времени вполне можно начать понимать, что к чему, — сдержанно согласился я. — Так он, получается, бессмертный?
— Что-то вроде того. Мастер Иллайуни происходит из древнего кейифайского рода. Причём в своей семье он самый младший. У кейифайев редко рождаются дети. Настолько редко, что принято считать, будто они способны производить потомство только в смешанных браках. Но это совсем не так. Просто мало кто из них находит в деторождении источник наслаждения. А усилия, не доставляющие наслаждений, кейифайи считают лишёнными всякого смысла и стараются по возможности их избегать.
— Ага, — растерянно сказал я. И зачем-то повторил: — Ага.
Более осмысленных комментариев у меня пока не было.
За разговором мы как-то незаметно пришли к самой кромке прибоя, и я предложил:
— Давай посидим где-нибудь здесь. У этого моря я ещё никогда не бывал. Хочу на него посмотреть.
— Конечно, — спохватился Менке. — Я сам должен был предложить.
После того, как мы устроились на тёплом песке, он добавил:
— Вы извините, что не приглашаю в дом. Я бы рад, но у нас с этим строго: никаких гостей. Даже торговцам нельзя переступать порог. Ученикам — можно, но не всем. Поначалу Мастер Иллайуни впускал нас в дом только спать. Такое было правило: заходи, когда уже едва на ногах стоишь, и, не раздеваясь, падай в постель. А как проснулся, сразу выходи во двор, прямо в окно. Только Таните с первого дня разрешалось проводить в доме столько времени, сколько захочет. Потом, примерно через год, мне и Карвену тоже стало можно. А Айсе до последнего дня запрещалось бодрствовать в доме. Она до сих пор злится на Мастера Иллайуни, думает, это было такое изощрённое издевательство. И не верит, что на самом деле этот запрет — отчасти комплимент.
— Такой комплимент я бы пожалуй тоже не оценил, — хмыкнул я.
— Ну да, — согласился Менке. — Жить по таким правилам довольно неудобно. Мы даже мылись в море. И свои вещи хранили в сундуках под навесом, прямо во дворе. Хорошо ещё, что зимы тут тёплые, а от дождя можно спрятаться в садовой беседке. И кормили нас там же, за столом. Мастер Иллайуни проводил с нами на улице довольно много времени. Он не хотел никого обижать, просто берёг свой покой. Кейифайи очень чувствительны. Им трудно находиться рядом с другими людьми в закрытом помещении. На свежем воздухе — ещё куда ни шло. Но когда мы спим, им нравится быть рядом. Мастер Иллайуни говорит, любой спящий в доме милее шунуры.
— Чего-чего милее?
— Шунуры. Шунура — это такой местный зверёк. Мелкий грызун с коротким густым мехом и пушистым хвостом, действительно очень славный. Практической пользы в хозяйстве от них никакой, но считается, что в доме, где живет шунура, у всех постоянно хорошее настроение, и не бывает ссор. Однако поселить у себя шунуру по своей воле нельзя, она должна завестись сама. Влезть в окно или сделать подкоп. Иначе шунура решит, что оказалась в плену, и зачахнет.
— Ага, — кивнул я. — Ладно, с шунурами разобрались. Хоть что-то стало понятно. Вполне можно жить.
Менке сочувственно улыбнулся:
— Мы тут в первый год вообще ничего не понимали, хотя Мастер Иллайуни исправно отвечал на наши вопросы. А я вам за несколько минут пытаюсь всё сразу пересказать. Представляю, каково вам приходится! Но что касается наших домашних правил, всё более-менее просто: поначалу Мастер Иллайуни пустил в дом только Таниту, потому что она храбрая и спокойная. И при этом совсем не могущественная — в том смысле, что в старые времена в наших краях её бы ни в один Орден не взяли.