От размышлений меня отвлёк тот факт, что покоящаяся на моих коленях голова стала заметно тяжелей. Миг спустя, Иллайуни подскочил, как будто я уколол его шилом, уселся напротив и испытующе заглянул мне в лицо.
— Это ты нарочно? — спросил он.
— Что — нарочно? — опешил я.
— Меня усыпляешь — нарочно? Никогда не было со мой такого — чтобы рядом с чужим человеком, да ещё таким беспокойным, и вдруг задремать.
— Вообще-то, я знаю как минимум два способа насильно усыпить человека, — подумав, признался я. — Но оба ужасно хлопотные, нечаянно такое не сделаешь, а нарочно — зачем? Я слишком ленив, чтобы колдовать без крайней нужды. Может быть на тебя просто подействовала моя усталость?
— А ты от меня устал? — польщено спросил Иллайуни.
Никогда не знаешь, кому что может показаться комплиментом. Меламори, например, приходит в восторг, услышав: «На тебя страшно смотреть», Шурф чрезвычайно высоко ценит признания, что в старые времена я бы непременно постарался его съесть, сэр Джуффин Халли натурально расцветает, когда его называют карточным шулером, а этому красавцу приятно быть утомительным.
Ладно, почему бы его не порадовать.
— Есть такое дело, — сказал я. — Устал. Вдруг захотелось, чтобы ты замолчал — не навсегда, конечно, а на какое-то время, пока я обработаю полученную информацию и как-нибудь с ней смирюсь.
— Ненадёжный ты всё-таки человек, сэр Макс из Ехо, — усмехнулся Иллайуни. — Сам не знаешь, чего тебе надо. Только что сходил с ума от любопытства, а теперь — от того, что я его удовлетворил.
— Ну так наоборот, очень надёжный, — возразил я. — Что бы ни случилось, можешь не сомневаться, что я всё равно буду честно сходить с ума, невзирая на внешние обстоятельства. Никому не дам сбить себя с толку!
Иллайуни одобрительно рассмеялся и внезапно так резко постарел, что я даже забеспокоился, всё ли с ним в порядке. Может быть, я оказался слишком тяжёлым собеседником?
Но буквально через несколько секунд он снова выглядел почти мальчишкой. Или даже девчонкой — отчаянно некрасивой, но гипнотически притягательной, как глубокая вода.
— Всё-таки очень жаль, что ты пришёл ко мне не учиться, — сказал он. — И даже не за бессмертием. Хотел бы я посмотреть, как ты умираешь и воскресаешь… А кстати, зачем?
— Зачем — что?
— Зачем ты сюда пришёл? Ясно, что не ради знакомства со мной. И не за моими тайнами — ты даже сейчас, услышав кое-что интересное, явно не горишь желанием вызнать подробности. Тогда зачем?
— Да просто навестить Менке, — честно признался я. — Такой уж у меня сегодня выдался вечер воспоминаний о старых приятелях. Сперва просто послал ему зов, потом он сказал, что рассвет здесь красивый. А я ещё никогда не бывал в Суммони. Я вообще пока мало где был, просто не успел попутешествовать. Ну и на него самого посмотреть захотел — какой он стал? Его приятель говорит, что у Менке теперь настоящая чудесная судьба, как в древних легендах. Кто угодно на моём месте тут же побежал бы знакомиться по новой. И расспрашивать, как он дошёл до жизни такой.
— Это Карвен вам сказал про чудесную судьбу? — улыбнулся Менке. — Не берите в голову, он любит преувеличивать.
— Карвен отличный мальчишка, — заметил Иллайуни. — Очень талантливый и с большим сердцем. Жалко было отпускать — и его, и Таниту. Но ничего не попишешь, мне нужен только один ученик. Пришлось делать выбор. И я остановился на том, кто не мог без меня обойтись.
— Я был самым бестолковым, — весело подтвердил Менке. — И самым слабым. Ни на что толком не годился. Поэтому Мастер Иллайуни решил меня не отпускать. Понял, что без него я пропаду. А ребята, конечно, подумали, будто меня оставили, как самого способного. И не верят, что на самом деле всё было наоборот. Наверное, никогда не поверят.
— Ты был не столько самым бестолковым, сколько самым доверчивым, — улыбнулся Иллайуни. — На самом деле, это великий талант. Доверчивость — кратчайший путь к бессмертию, если попадёшь в хорошие руки. Ты оказался настолько удачлив, что сразу попал в мои — совсем молодым. Не мог же я тебя подвести.
На этих словах он зевнул, да так заразительно, что я тоже сразу захотел спать.
— Невежливо гнать гостя взашей, но придётся. Мне уже давным-давно пора спать. Ещё час назад улёгся, да ты уснуть не дал. Тебя было слышно издалека, хотя обычно стены дома милосердно берегут меня от любых потрясений. Но с тобой они не справились. Одно только твоё присутствие на нашем берегу звенело как корабельные колокола в порту в ветреный день. И ещё вопросы. Очень много вопросов, по большей части несформулированных; строго говоря, ты просто хотел узнать всё сразу, при этом совершенно не представляя, что может скрываться за этим «всё». И каждый твой невысказанный вопрос визжал и верещал на свой лад — невыносимо!
— Прости, — сказал я. — Сам понимаешь, я не нарочно. Даже не подозревал, что от меня столько шума. Хотя мой друг в своё время говорил, что я дурно влияю на деревья в его саду: чего доброго научатся у меня беспокоиться, выкопаются из земли и станут бегать по городу, нервно размахивая ветвями.
— Ты наверное думаешь, что это удачная шутка, а мне совсем не смешно, — поморщился Иллайуни. — Могу только посочувствовать этим горемычным растениям. Сегодня на их месте оказался я. И, помаявшись, решил: ладно, если спать всё равно невозможно, пойду познакомлюсь, интересный должно быть гость. И заодно удовлетворю его любопытство. Мой облик обычно шокирует чужестранцев, а речи — неподготовленных слушателей, вот и хорошо, пусть теперь мой мучитель сам не спит до полудня, ворочается от возбуждения, не в силах вместить в свою бедную голову всё, что видел и слышал. Я по натуре совсем не зол, но иногда до смешного мстителен.
— Отличная, кстати, вышла месть, — улыбнулся я. — Только со мной вряд ли сработает. Я способен уснуть даже на наковальне, при условии, что кузнец хотя бы иногда будет промахиваться мимо моей головы. А уж без кузнеца — чистое счастье. Этим, пожалуй, сейчас и займусь. Без кузнеца. Спасибо тебе за терпение. И за твою месть. Особенно за месть! И, — я повернулся к Менке, — за приглашение. Был рад повидаться. Здорово получилось. Рассвет у вас действительно красивый. Надеюсь, Мастер Иллайуни не настучит тебе по ушам за такого шумного гостя.
— Ну что ты, — серьёзно возразил Иллайуни. — Я никогда не бью учеников.
— А кто за мной по всему побережью с метлой гонялся, когда я пролил компот на «Трактат о Третьей Бледной Тени?» — внезапно возмутился Менке.
Наставник кое-как переформатировал своё зыбкое лицо в условно зверскую гримасу и показал ему кулак, после чего оба дружно расхохотались.
Если бы я переживал за Менке, тревожно гадал, что за учитель достался мальчику, и каково ему тут живётся, успокоился бы сейчас раз и навсегда. А так просто порадовался за обоих. Когда два человека, старший и младший, способны так дружно ржать по самому пустяковому поводу, ясно, что им крупно повезло друг с другом. И какая тогда разница, кто кого чему учит — хоть воскрешать, хоть убивать, хоть цветы для писем куманского халифа каким-нибудь хитрым древним способом засушивать. Настоящее обучение это не только передача знаний, но и — возможно даже в первую очередь — опыт счастливого равноправного взаимодействия с другим существом, во всём тебя превосходящим, но одним своим присутствием поднимающим на эту недосягаемую высоту. И вовсе не из соображений благотворительности, а просто потому что разговаривать с равным гораздо эффективней, чем неразборчиво выкрикивать инструкции, свесившись вниз головой со своих алмазных небес. И проще, и интересней. И веселей.
— Но за тебя я его точно не поколочу, — отсмеявшись, сказал Иллайуни. — Ты, конечно, шумный, как стадо куфагов[13] в брачный период, зато многие важные вещи понимаешь с полуслова. А понимающие собеседники — единственное, чего мне не хватает с тех пор, как я покинул Харумбу. Обязательно приходи ещё, поболтаем. У меня в погребе бутылка жёлтого Шихумского припрятана; уже лет сорок жду повода её открыть — мне-то вино пить нельзя[14], только наслаждаться, глядя, как это делают другие. Вернёшься — устрою себе такой праздник. Только в следующий раз приходи в середине ночи. На рассвете уже не до гостей. Я обычно довольно рано ложусь.
— Я тоже, — согласился я. — Очень рано! Даже до рассвета далеко не каждый день досиживаю.
После этого я всё-таки откланялся. А то действительно свинство: никто из-за меня спать не идёт. В том числе, я сам. Это особенно возмутительно.
* * *Считается, что у меня отличная интуиция. Проявляется она в основном так: я регулярно совершаю вполне бессмысленные поступки, которые однако приносят неожиданно блестящий результат. Спроси меня потом, зачем я так сделал, только плечами пожму — откуда мне знать? Любого другого на моём месте считали бы просто умеренно везучим придурком, но для этого у меня слишком неоднозначная репутация. Поэтому на том месте, где у нормальных людей обычная бестолковость, у меня — интуиция. Из ряда вон выходящая, все так говорят.
Вот и сейчас вместо того, чтобы отправиться Тёмным Путём прямо в спальню и, по примеру учеников Иллайуни, упасть в постель, не раздеваясь, я зачем-то шагнул не туда, а в гостиную. Чем я собирался там заниматься, загадка. Не окна же на ночь закрывать, в самом деле. Такой аккуратностью я никогда не грешил. А гостей за пару часов до рассвета обычно как-то уже не ждёшь.
И, как внезапно выяснилось, совершенно напрасно.
В центре гостиной прямо на ковре, высокомерно игнорируя расставленные повсюду удобные кресла сидел Великий Магистр Ордена Семилистника. В смысле, мой друг сэр Шурф Лонли-Локли, самый занятой человек в мире, которому даже на вдохах и выдохах приходится порой экономить, чтобы не отвлекаться от более неотложных дел. По крайней мере, такова его версия.
На меня он не обратил ни малейшего внимания. И, в общем, правильно сделал, встречаются в Мире объекты поинтересней. Например, разложенная на полу доска для игры в Злик-и-Злак, кубики, фишки и склонившаяся над доской Базилио, на чьём лице в данный момент отображалась скорбь всех овеществлённых иллюзий этого Мира, непрерывно угнетаемых злобными угуландскими колдунами.
Одного взгляда на доску было достаточно, чтобы понять: будь её фишки моими, я бы сейчас выглядел не лучше. И скорее всего, спешно изобретал бы предлог, позволяющий немедленно прекратить эту агонию. То есть, партию. Но кому от этого легче.
Впрочем, сбежать у Базилио не было ни единого шанса. Она была надёжно пригвождена к месту всеми имеющимися в доме котами. Всеми двумя, но если кому-то кажется, будто этого мало, значит он просто никогда не имел дело с Армстронгом и Эллой, обладающими чудесной способностью в случае необходимости увеличивать свой и без того немаленький вес примерно до тонны. Такой теплой мягкой трогательной тонны, что даже на помощь не позовёшь. Справляться с этим бедствием в нашем доме умею только я; если бы в Соединённом Королевстве проводились соревнования по безжалостному скоростному вылезанию из-под спящих кошек, ходил бы я в чемпионах. Но до столь высокого уровня развития досуга местная культура, увы, пока не доросла. Поэтому я прозябаю в безвестности.
По крайне мере, вот прямо сейчас я в ней точно прозябал. Моего появления не заметил никто, включая собак, внимательно следивших за ходом душераздирающей партии. Даже Друппи, который, как я прежде думал, все игры на свете считает одной и той же весёлой игрой под названием «Опрокинь, до чего дотянешься, и перемешай по возможности», а потому решительно не способен усвоить какие-то дополнительные правила. Но увидев, с каким напряжением он уставился на доску, я понял, что до сих пор недооценивал его аналитические способности.
Постояв немного на пороге печальным памятником всем неизвестным героям, не вовремя вернувшимся домой, я смирил гордыню и уселся на ковёр рядом с сэром Шурфом. И спросил:
— Ну и какого драного вурдалака ты не сказал, что сидишь у меня в гостиной? Я бы вернулся пораньше.
Он поднял на меня затуманенный азартом взгляд и некоторое время напряжённо рассматривал, явно пытаясь вспомнить, где, когда и при каких обстоятельствах мы успели познакомиться, да ещё и перейти на «ты». Потом его могучий интеллект справился с этой непосильной задачей, и мой друг сказал:
— Такое намерение у меня действительно было. Однако эта юная леди предложила мне составить ей компанию за игрой.
— Тем более надо было срочно меня позвать! Втроём играть интересней.
— Отчасти ты прав. Но я не мог упустить шанс сыграть один на один с противником, чья манера игры радикально отличается от твоей. Это интересный и поучительный опыт.
— Сэр Шурф имеет в виду, что, в отличие от тебя, я ему довольно часто проигрываю, — мрачно сказала Базилио. — А проиграв, вместо того чтобы в гневе испепелить доску, вежливо спрашиваю, не следует ли послать зов на кухню и попросить подать какие-нибудь напитки. Думаю, именно эти качества делают меня желанным партнёром в глазах человека, который до сих пор играл только с тобой.
— В проницательности тебе не откажешь, — уважительно заметил Шурф.
Что однако совершенно не помешало ему сделать целую серию убийственных ходов, окончательно превративших партию в уголовное преступление. По статье «Циничное издевательство над несовершеннолетними овеществлёнными иллюзиями». Беда только в том, что в Кодексе Хрембера её пока нет. До сегодняшнего дня никому в голову не приходило, что однажды она может понадобиться.
— Не могу смотреть на этот лютый ужас, — сказал я, демонстративно отворачиваясь от доски.
Они меня, похоже, даже не услышали. Зато мой голос наконец привлёк внимание Друппи, который запоздало обрадовался моему появлению и полез обниматься, традиционно уронив меня на ковёр. На этот раз я не стал упрекать пса за неаккуратное обращение с венцом природы в моём лице, потому что его безобразный поступок позволил мне хотя бы ненадолго прилечь. Устал я всё-таки зверски. При этом уйти из гостиной, когда тут такое творится, было свыше моих сил. Азартные игры, торжество беззакония, ледяной ветер, отсутствие горячей еды, неизбывная скорбь, дурное поведение избалованных домашних животных — как же я всё это люблю.
Некоторое время спустя я понял, что если меня и дальше будут так беспардонно игнорировать, я просто усну — вот прямо здесь, на холодном полу. Ну, то есть, строго говоря, на мягком тёплом ковре, но сути это не меняет. Однако в этот момент раздался печальный голос Базилио:
— Я правильно понимаю, что после того, как вы три раза кряду отказались от нашей камры, предлагать её в четвёртый раз нет никакого смысла?
А сэр Шурф галантно ответил:
— Я чрезвычайно высоко ценю твою способность обобщать накопленный опыт и делать из него верные выводы.
Из чего я тоже сделал верный вывод, что худший эпизод в коротенькой жизни Базилио наконец-то завершился. Окончательно и бесповоротно. Потому что ещё одного такого издевательства над бедным бывшим чудовищем я не допущу. В конце концов, я её главный опекун и защитник.
К тому же, мне обидно, когда они играют без меня.
— Всё-таки хорошо, что вы — не старые кейифайи, — сказал я этим жертвам лудомании. И предпринял попытку сменить горизонтальное положение на сидячее. Условно успешную. То есть, мне удалось приподняться, опершись на локоть. Для настолько усталого человека вполне неплохой результат.
— Я бы, пожалуй, не стал судить столь безапелляционно, — заметил сэр Шурф. — У старых кейифайев есть некоторые, не всегда очевидные, но вполне бесспорные преимущества как перед людьми, так и перед овеществлёнными иллюзиями; впрочем, насчёт последних я не так уверен, поскольку недостаточно хорошо изучил этот предмет.
Недостаточно хорошо изученный предмет заметно оживился. Чего-чего, а любознательности Базилио не занимать.
— А кто такие кейифайи? — спросила она.
— Кейифайи — это просто такие до безобразия бессмертные люди, в древности населявшие Уандук, — объяснил я. — Собственно, до сих пор его благополучно населяющие, просто уже не в одиночку, а в большой компании своих смертных потомков от браков с людьми и просто людей, так и не удосужившихся заключить с ними ни единого брака. В общем, соседствуют с кем попало. Такая уж у них трудная вечная жизнь.
— Тебе бы лекции в университете читать, — неожиданно вмешался молчавший до сих пор Дримарондо. — Студенты слушали бы тебя, открыв рот. Ты так забавно рассказываешь!
— Например, по ботанике, — бесстрастно добавил сэр Шурф. Из чего следовало, что гламитариунмайоху он мне ещё не простил. И вряд ли планирует сделать это в ближайшие годы.
— А почему хорошо, что мы — не старые кейифайи? — спросила Базилио. — Вроде бы считается, что быть бессмертными очень здорово. А жить на одном материке с кем попало, по-моему, не очень высокая плата за это преимущество. Вот ты, например, со всеми нами вообще в одном доме живешь. И не жа… не очень часто жалуешься.
— Старые кейифайи чрезвычайно чувствительны, — объяснил я. — Всякий человек кажется им чем-то вроде звука — кто-то потише, кто-то погромче. А я для них, как выяснилось — страшный грохот, совершенно невыносимый шум. Один бедняга в полумиле от меня уснуть не мог, только потому, что я вполне праздно маялся любопытством, по моим меркам, более чем умеренным. Так что будь вы старыми кейифайями, у вас бы уже головы взорвались от моего желания прекратить это безобразие. В смысле, тот факт, что вы вероломно играете без меня. Но вы крепкие ребята, бровью не повели. Преспокойненько доиграли. Я вами горжусь.
— Да я бы с радостью объявила новую игру! — воскликнула Базилио. — Но как раз перед твоим приходом сэр Шурф объяснял мне, что всякая начатая партия должна быть доведена до логического завершения вне зависимости от обстоятельств. Даже если потолок падает на головы игроков, или, к примеру, случайно вызванные соседями демоны в окна лезут, следует выбирать такие средства самообороны, которые не помешают завершить игру должным порядком.