«Ни в коем случае. Наоборот, пусть будет занят по горло, пока не свалится от усталости. А как проснётся, снова припахать, да так, чтобы даже ел на бегу. Лучший из известных мне способов исцеления — не от самой потери, конечно, но от ущерба, который она нанесла организму. Гораздо эффективней Кристаллов Утешения — я, как ты понимаешь, не раз имел возможность сравнить. Впрочем, об этом можешь не беспокоиться, вопрос решился сам собой. Сэр Мелифаро пообещал одолжить нос Нумминориха заместителю начальника Городской Полиции, оставшемуся практически без сотрудников, зато с кучей нераскрытых дел. Уверен, они прекрасно проведут время. Если бы мне самому пришлось готовить микстуру, ничего лучше всё равно не изобрёл бы».
Завершив разговор на воодушевляющей ноте, я собрался было выдохнуть с облегчением: «Ладно, и с этим всё хорошо», — но почему-то не смог. Как не смог толком обрадоваться вернувшейся на улицу Мрачных Дверей магии, даже увидев, как снова дрожит и переливается жизнь на её Тёмной Стороне. Ну, то есть, я конечно порадовался — минуты две. А потом с новыми силами принялся прикидывать, какой тут может быть подвох. И сочинять ужасающие варианты развития событий в количестве достаточном для создания целой библиотеки романов-антиутопий.
Оставалось надеяться, что это всё-таки не интуиция, а просто разновидность дури, деликатно именуемая «пессимизмом». Но с надеждой у меня тоже, прямо скажем, не очень.
Поэтому от Причала Утопленников я удалялся в таком настроении, как будто и правда ходил туда топиться, но даже в этом не преуспел. Жалкий неудачник! Сам понимал, насколько это смешно, но даже на кривую внутреннюю улыбку не расщедрился. И когда увидел на другой стороне улицы маленькую белокурую женщину в многослойном лоохи, сперва просто обрадовался — вот оно, моё развлечение, отличный способ отвлечься от мрачных мыслей! — а уже потом удивился совпадению: надо же, второй раз случайно на неё натыкаюсь. Вот и гадай теперь, что это: знак судьбы, моя специфическая удача, или Айса сама так ловко подстроила встречу, чтобы со мной поговорить?
Впрочем, судя по кислому выражению её лица, последнее всё-таки вряд ли.
— Ладно, по крайней мере, сегодня вы выглядите получше, чем вчера, — буркнула Айса вместо приветствия.
Она не то чтобы всерьёз огорчилась, когда я возник на её пути, но так явственно не обрадовалась, что трудно было заподозрить её в притворстве. Легко сымитировать яркое, сильное чувство, а вот полное его отсутствие поди убедительно изобрази.
Но когда это меня останавливало отсутствие сильных чувств.
— Приглашать тебя в трактир, пожалуй, не стану, — сказал я. — Появляться со мной на людях — никакого удовольствия. Не спутник, а готовое пятно на репутации. Поэтому сделаем так.
С этими словами я уменьшил не слишком вдохновлённую моими рассуждениями о трактирах юную леди и спрятал её в пригоршне. Вернее, между большим и указательным пальцами левой руки.
Подобный поступок считается в Ехо крайне невежливым, хотя никаких неприятных ощущений люди от временного уменьшения не испытывают. Только непродолжительное лёгкое головокружение и сладкое дремотное оцепенение, знаю по собственному опыту. Просто в древности этот магический приём был цеховым секретом столичной гильдии грузчиков, отсюда, как я догадываюсь, и растут ноги у предрассудка — нехорошо обращаться с живыми людьми, как с бездушной мебелью.
Понимаю, но согласиться никак не могу. Мне рассказывали, что за много тысячелетий до строительства Ехо и рождения самого первого портового грузчика этот трюк изобрёл завоеватель Хонхоны Ульвиар Безликий — специально для того, чтобы не разлучаться в походах с любимой младшей дочерью. А даже если не так, плевать. Слишком уж полезный фокус, чтобы отказываться от него ради правил хорошего тона.
Тем более, что репутация воспитанного вежливого человека мне уже в любом случае не светит.
Нарушив таким образом двадцать восьмую статью Кодекса Хрембера, запрещающую производить магическое воздействие на законопослушных граждан без их ясно и недвусмысленно выраженного согласия, я отправился на крышу Мохнатого Дома. Потому что лучшего места для задушевных разговоров захочешь, не найдёшь. Чужие здесь определённо не ходят, да и свои без особого приглашения не заявятся. И вид на город такой, что сердце рвётся. Привёл бы меня сюда злейший враг, я бы, пожалуй, заключил с ним перемирие — пока не налюбуюсь. То есть, лет на сто.
Прежде, чем вернуть Айсе прежние размеры, я избавился от пары дюжин грязных кружек, скопившихся на крыше с момента последней уборки. И собрал раскиданные повсюду подушки для сидения в условно аккуратную кучу. И даже склянку с окурками испепелил, а пепел развеял по ветру. Вообще-то, я совсем не любитель наводить порядок. Но на какие жертвы не пойдёшь ради соблюдения законов гостеприимства. Даже когда прекрасно понимаешь, что человек, которого только что без предупреждения уменьшили, утащили невесть куда и вернули в привычное состояние практически в небесах, вряд ли станет придираться к обнаруженному в этих небесах бардаку.
Может показаться, что я хотел произвести на Айсу впечатление. И это правда. Действительно хотел. Когда мы встретились в первый раз, из моей груди торчал призрачный меч, и я отлично помню, с каким ужасом и восхищением смотрели на меня юные колдуны. И как отлично сложился потом у нас разговор, я тоже никогда не забуду. Возможно, именно тогда я начал понимать, что как следует впечатлить собеседника означает его обезоружить. Лишить не только заранее продуманных защитных стратегий, но и самого желания их применять. И получить в своё распоряжение целого живого человека, а не роль, которую он по какой-то причине заранее решил перед тобой исполнять.
И тогда сразу становится по-настоящему интересно.
— Чтоб тебе на пороге борделя вечно рыдать! — выпалила Айса после того, как я привычно встряхнул рукой и вернул ей прежние размеры. А вместе с ними счастливую способность полноценно участвовать в процессе человеческого бытия. В смысле, осознавать происходящее и как-то на него реагировать.
Ну вот, отреагировала.
— То есть, не тебе, а вам, сэр Макс, — после секундной паузы исправилась она. — Но пожелание остаётся в силе.
Не знаю, зачем было так браниться. Я её очень аккуратно вытряхнул. Не ушиб.
— Да ладно тебе, — сказал я. — Какое, к тёмным магистрам, «вы» после такого вступления.
Айса молча пожала плечами — не то приняла моё предложение перейти на «ты», не то, напротив, выразила неодобрение, поди пойми человека, который сейчас так старается сымитировать неприязненное равнодушие и так плохо с этим справляется, что впору начать сердиться — просто из сострадания. Пусть думает, что всё получилось.
Но в моём сердце нет места состраданию. Поэтому я адресовал гостье ободряющую улыбку.
— Отличное, кстати, ругательство. Никогда прежде не слышал. Впрочем, откуда бы? Здесь и борделей-то нет. Где ты его подцепила?
— В Суммони. Правда, там тоже нет борделей. Но у соседей, в Куманском Халифате, имеются. И слухи о них приятно разнообразят серые будни жителей рыбацких посёлков, которые там по недоразумению считаются портовыми городами.
— В Куманском Халифате, говоришь? Ну надо же. Я не знал. Чем-то не тем мы с Кофой в Кумоне занимались[28]. Никогда ему не прощу.
— Заведения, насколько мне известно, закрытые, — утешила меня Айса. — Туда без солидных рекомендаций не попадёшь. Иначе идея, пожалуй, не прижилась бы. Куманцы, по моим наблюдениям, слишком избалованы, чтобы платить за столь бесхитростные наслаждения, однако секретность — лучшая реклама. Всё что угодно покажется желанным, когда выясняется, что оно недоступно всем, кроме ловкачей вроде тебя. А вот приезжим, конечно, обидно — их шансы приобщиться к тайне куманских борделей совсем невелики. Поэтому, собственно, суммонийцы и придумали такое проклятие. Только представь: ехал ты, ехал из Суммони в Кумон за тайными наслаждениями, кучу денег и времени на дорогу потратил, долго наводил справки, наконец вызнал каким-то чудом секретный адрес, а дальше порога всё равно не пустили. И вот стоишь, рыдаешь от разочарования — такая печальная судьба.
— Печальная, — согласился я. — Но далеко не самое страшное, что может случиться с человеком. Так что, если хочешь, проклинай меня дальше. Такое несчастье я как-нибудь переживу.
— Чтоб тебе на пороге борделя вечно рыдать! — с явным удовольствием повторила она. И наконец рассмеялась.
Ну и я за компанию.
— Это же Мохнатый дом, да? — отсмеявшись, спросила Айса.
— Увитый гламитариунмайохой, — вставил я, ухватившись за повод блеснуть своим естественнонаучным лексиконом.
Зря старался, конечно. Гостья не обратила на мои слова никакого внимания.
Ну и я за компанию.
— Это же Мохнатый дом, да? — отсмеявшись, спросила Айса.
— Увитый гламитариунмайохой, — вставил я, ухватившись за повод блеснуть своим естественнонаучным лексиконом.
Зря старался, конечно. Гостья не обратила на мои слова никакого внимания.
— В детстве я всегда думала, проходя мимо: вот бы посмотреть на город сверху, из самой башенки, — сказала она. — Но с крыши даже лучше. Очень удачно ты меня похитил — прямо в мою детскую мечту.
— Тоже мне великое похищение. Просто разговаривать, стоя посреди улицы, не слишком удобно, да и в трактире ненамного лучше. А мне интересно.
— Что именно?
— Много чего. Например, зачем ты вчера меня заколдовала.
— Ты что, спятил? — воскликнула она.
Но отчаяния в её голосе было куда больше, чем возмущения.
— У меня друг крупный специалист по старинным уандукским заклинаниям, — объяснил я. — И ещё более крупный в области вдумчивого познания меня. Он в курсе, что продолжительные угрызения совести мне не свойственны. И узнав, что я уже полдня чувствую себя всерьёз виноватым, сразу поставил диагноз. Впрочем, я не в обиде. Отлично провёл вечер, встречаясь с твоими друзьями, даже на концерт попал. Но мне интересно, зачем ты это сделала?
Айса отвернулась и какое-то время молчала, всем своим видом выражая отвращение к переговорам. Так что я почти утратил надежду получить от неё мало-мальски внятный ответ.
— А вот как раз затем, чтобы ты раз в жизни испытал несвойственные тебе угрызения совести, — внезапно сказала она. — Потому что нам… Ладно, не «нам», а только мне. Мне очень хотелось считать тебя близким другом, в роли которого ты так убедительно выступал, когда уговаривал меня выбрать изгнание, а на все мои признания в собственной слабости отвечал: «Понимаю, я и сам такой». Ты вообще представляешь, как много значат такие вещи? И чего поневоле начинаешь ждать от человека, который вдруг оказался родной душой? Мне было позарез нужно, чтобы ты иногда присылал мне зов и спрашивал, всё ли у нас в порядке. Или ещё как-нибудь давал понять, что ты обо мне помнишь. Но этого так и не случилось. И у меня понемногу опустились руки. В старые времена это называлось «проплакать удачу». Опасная штука для начинающего мага — утратить счастливую уверенность в своей бесконечной ценности для всего Мира сразу; я читала, будто Ордена тем и были хороши для послушников, что от этой опасности их избавляли учителя, которые хоть и были строги сверх меры, а не забывали регулярно нашёптывать каждому молодому дураку о его избранности.
— Надо же. Я не знал. Строго говоря, я и сам тогда был практически начинающим. Да и сейчас не то чтобы совсем уж конченный.
Айса улыбнулась, явно помимо воли.
— Ясно, что руки у меня опустились не только из-за тебя, — сказала она. — Но всё-таки из-за тебя тоже. Можно сколько угодно повторять, что это глупо — утратить веру в себя только потому, что один-единственный малознакомый человек, не друг, не учитель, а просто следователь по твоему делу, перестал тобой интересоваться. Но задним числом я уже всё равно уже не поумнею. Тогда я была такая. И чувствовала себя — вот так.
— Да, — согласился я. — Но задним числом и я, пожалуй, не поумнею. Тогда я был такой. И вот так всё получилось.
Какое-то время мы молчали. Не знаю, о чём думала Айса, а я прикидывал, имеет ли смысл развивать эту тему — сделанного-то действительно не воротишь. С другой стороны, всякий невольно обиженный человек имеет полное право знать, почему так вышло. Даже если объяснение совсем его не утешит. Просто потому, что правда, в чём бы она ни заключалась, расширяет границы наших представлений о мире. А это гораздо важней любых утешений.
— Ладно, — сказал я наконец. — Я вчера говорил, будто не хотел показаться назойливым. Это, конечно, была импровизация. Не особо удачная, и магистры с ней. На самом деле, я вовсе не собирался терять вас из виду. И планировал время от времени справляться о ваших делах — не из вежливости, мне действительно было интересно, как всё сложится. Но тут как понеслось…
— Что — понеслось?
— Да всё сразу. Трудно на самом деле объяснить. Ну, то есть, если я скажу, что вскоре после вашего отъезда мне пришлось превратиться в чудовище и отправиться на тот свет[29], это будут просто слова, правда? Я бы и сам на твоём месте подумал, что оправдание так себе, не слишком убедительное — ну превратился, ну пошёл, молодец. Раз здесь сидишь, значит, всё закончилось хорошо, в чём проблема? Просто пока сам не попробуешь, не узнаешь, что творится с сознанием, получившим подобный опыт. И как мало общего у того, кто вернулся, с тем, кто уходил.
— Да нет, почему же, — растерянно сказала Айса. — Как раз вполне убедительно. Это я наверное могу понять.
— Вот и хорошо. Потому что по сравнению с тем, что было дальше, прогулка на тот свет — просто забавное приключение. Я только с ума сходил раза три… Или больше? Не помню. До сих пор не хочу вспоминать. А потом я вообще исчез из этого Мира и долгое время был уверен, что никогда не смогу вернуться. Но, как видишь, вернулся. Всего полгода назад. Мне бы теперь ещё окончательно поверить, что это правда. Ай, ладно, поверю когда-нибудь, куда я денусь.
— Ну ничего себе, — вздохнула Айса. — Получается, не зря говорят, что за магию высоких ступеней приходится слишком дорого платить.
— Ерунду говорят, — отрезал я. — Что значит — «платить»? Магия — не тайный игорный дом, где новичка тут же разденут до нитки. Нет никакой расплаты. Опасностей — да, сколько угодно. Но они — не цена за входной билет в магию, а просто естественное следствие нашего персонального несовершенства. Внутренней неготовности иметь дело с силой, масштабы которой превосходят возможности нашего воображения.
— Ты сейчас сказал примерно то же самое, что и я, просто другими словами. Ладно, не будем называть это «платой». А просто «опасностями». Всё равно они есть.
— Ну так они и без всякой магии есть. Например, опасность свалиться с крыши…
— Вот зря ты это сейчас сказал, — поморщилась Айса. — Мне и так не очень уютно. Я боюсь высоты. Тут, конечно, ровная площадка, и от края далеко, а всё равно ноги немеют.
— Извини. Об этом я не подумал. Хотя когда-то мы с тобой обсуждали, что оба боимся высоты. У меня, кстати, прошло — сразу после того, как я вызубрил заклинание, превращающее падение в свободное планирование, и перестал ощущать себя беспомощным. Может, и на тебя так подействует?
Айса ничего не ответила, но адресовала мне заинтересованный взгляд человека, готового попробовать.
Уже хорошо.
— Если хочешь, можем перебраться в гостиную, — предложил я.
Она помотала головой.
— Не стоит. Если делать уступки своему страху, сожрёт с потрохами и не подавится, это мы уже проходили. Лучше жить так, словно его нет.
— Разумное решение. Ты молодец.
— У меня просто нет особого выбора, — горько усмехнулась Айса. — Или быть молодцом, или прожить самую скучную и жалкую жизнь за всю историю человечества. Вот и стараюсь как могу.
И после недолгой паузы вдруг добавила:
— Только знаешь, на самом деле, у меня плохо получается.
— То же самое может сказать о себе любой человек, ежедневно совершающий невозможное и страшно недовольный тем, что делает это не дюжину раз в сутки, а всего один.
— Вот что ты действительно умеешь, — сердито сказала Айса, — так это создавать у собеседника впечатление, будто он молодец, и всё преодолимо. Ужас в том, что оно отлично работает, пока ты рядом. А стоит тебе уйти — и всё. Бедный одураченный собеседник снова остаётся наедине с самим собой, который, положа руку на сердце, совсем не молодец. И с жизнью, состоящей из великого множества утомительных препятствий и просто малопривлекательных обстоятельств. Вот и я так влипла. Под твои разговоры о вольном ветре странствий изгнание стало казаться отличным приключением. Конечно я его выбрала! И когда ты увозил нас из Ехо, была счастлива, что сделала такой выбор. Но потом ты уехал обратно, а мы остались одни. Ну, правда, с деньгами, спасибо тебе за них. Но энтузиазма у нас после твоего отъезда всё равно поубавилось… Ладно, не буду расписываться за всех. У меня поубавилось. Не было дня, когда бы я не пожалела, что купилась на твои вдохновляющие речи.
Вот оно значит как.
— То есть, всё пошло настолько плохо? — спросил я.
Айса задумалась. Наконец неуверенно помотала головой.
— Да не то чтобы именно «плохо». Ничего такого, что принято считать несчастьями, с нами не случилось. Просто наши скитания оказались совсем не похожи ни на игру, ни на приключение. Вполне обычная жизнь, только не такая удобная, как дома. Трудная и суетливая. Слишком много посторонних людей, бестолковых впечатлений, глупых разговоров и постоянных усилий себя от этого оградить. Даже в Холоми я бы провела эти годы с куда большим толком. Как, например, Аватта. Помнишь его? Вот кто времени зря не терял! Вызубрил наизусть всю тамошнюю библиотеку и выгрыз таки Королевскую стипендию. Мне, правда, стипендия ни к чему, но всё равно обидно, что он оказался умнее меня.