А мы только потом сообразили, что он назвал фильмы, которые были сняты еще до моего рождения.
Тогда я познакомился с Люсей Абрамовой, со второй супругой Володи. Она в «713-м» играла американскую кинозвезду. А Володя в этом фильме играл морячка. И вот еще смешной эпизод, он рассказывал: «Я там дерусь, я там всех бью!..» А когда мы фильм посмотрели, оказалось — это его там мордуют все, кому не лень. Ну все-таки первая картина, ему нужно было что-то интересное рассказать. «Я, — говорит, — там такую драку устроил…»
— А еще в каких городах вы «совпадали» с Высоцким?
— В 1966 году мы вместе были в Батуми. История эта очень интересная… У меня в институте был приятель— Альберт Хачатурян. Его мать тетя Нина жива и до сих пор живет в Батуми, в маленьком таком переулке у морвокзала. И как-то Володя меня спросил: «Ты куда собираешься в отпуск?» — «Я еду в Батуми, никогда там не был… Там живет мама Алика Хачатуряна…»— «Старик, я, наверное, тоже туда заеду». Мы рассчитали время… И вот в один прекрасный день я сплю, чтобы переждать самую жару, вдруг меня будит тетя Нина: «Аркадий, вставай, к тебе приехали». Открывается дверь, и входят Володя Высоцкий и Слава Говорухин. Они возвращались со съемок фильма «Вертикаль» и завернули в Батуми. Володя был уже без бороды, значит, съемки закончились.
Тетя Нина приготовила хачапури, достала домашнее сухое вино. Она о Володе, конечно, слышала, и ей было очень интересно с ним познакомиться… А квартира у них расположена очень необычно: небольшая кухня на первом этаже— вход прямо с улицы, и на втором этаже — две комнаты. Мы сели, конечно, на кухне, задернули занавески… Володя взял гитару, спел одну песню, вторую… пятую, шестую. Закончил петь — и вдруг с улицы раздались аплодисменты! Мы раздвинули занавески, а там народу собралось — полный переулок!
Они, конечно, не знали, что приехал Высоцкий, просто услышали, как он поет, а там рядом морвокзал… Вот и собралось много народу, просят: «Спой еще!» Володя спел еще несколько вещей, а потом говорит: «Вы меня извините, я только что прилетел. Мне надо отдохнуть, а потом я вам еще спою».
Володя с Говорухиным остановились тогда в гостинице «Националь». И через день или через два мы пошли на пляж — море, солнце, жара… Все хорошо, но вдруг я вижу, что с одной стороны идет группа из двух-трех человек, в черных костюмах, в нейлоновых рубашках — тогда они были в моде, — при галстуках… С другой стороны — еще одна такая же группа. Все идут с какими-то кулями, а у некоторых в руках гитары. Мы не обратили особого внимания — все-таки Кавказ, юг, Батуми… Мало ли почему люди в самую жару в черных костюмах ходят…
Оказалось, что некоторые из этих людей были тогда в переулке, они через тетю Нину узнали, куда мы пошли, на какой пляж… А в этих свертках они принесли домашний сыр, хачапури, шашлыки, сухое вино… И все были «при параде»: ведь они шли на встречу с Высоцким! Не снимая пиджаков, они сели на песок, постелили скатерть, разложили угощение. И что оставалось делать Володе? Он взял гитару и начал петь…
Наверное, это был единственный раз в его жизни — концерт на пляже, на солнце, на жаре… Концерт— в плавках, в окружении людей в черных костюмах. Долго это не могло продолжаться, потому что было очень жарко, и потом, вокруг нас собрался почти весь пляж. Вот такой необычный концерт…
— Вы снимались в фильме Кочаряна «Один шанс из тысячи», а Высоцкий примерно в это же время — у Карелова в «Служили два товарища». Вы тогда соприкасались?
— Да, но мы снимались в Ялте, а они были в Одессе. Володя к нам в Ялту, по-моему, не приезжал. А когда наши съемки шли в Одессе, мы встречались то у Халимонова, то у кого-нибудь еще, там ведь и Лева Кочарян был, и вся эта компания из Большого Каретного… Но особых таких встреч-толковищ не было, все были заняты. Работа есть работа. Вовка же уставал очень.
Например, во время съемок картины «Место встречи изменить нельзя» — я там тоже снимался — было такое. Я лечу из Москвы в Одессу, первый салон самолета заперт. Стюардессы говорят: «Сюда нельзя». Прилетаем, стоит машина, и вижу — встречающие со студии еще кого-то высматривают. Спрашиваю: «Кого вы ждете?» — «Высоцкого». — «Да его не было в самолете». — «А вот он идет!»
Оказывается, ему специально закрывали салон, он раздвигал кресла, убирал ручки, ложился и спал. Ведь Володя по ночам работал, а первым рейсом ему лететь… А выйдя из самолета, тут же, в машине, доставал мандарины, начинал всех угощать, хохмить… Но я-то видел, какой он тяжелый, в каком он напряжении. Он отснялся и тут же улетел обратно, а через день — опять на съемки, это же страшное дело. А озвучить такую картину?! Он ее озвучил всего за месяц, все пять серий — это же такое напряжение! А еще телевидение, радио, репетиции в театре и все что хотите… В этом отношении Володина работоспособность просто феноменальна Наверное, поэтому и сгорел так быстро.
А физически он был крепок. Я вспоминаю спектакль «Галилей». Начинался он так: раскрывается занавес, а Володя в углу сцены на столе уже стоит на руках. Вот представьте себе — пока занавес откроется… А он, естественно, становился заранее, значит, это минута-две-три… Вот когда он успевал держать себя в такой форме — этого я не знаю.
Способности у него были необыкновенные. В фильме «Место встречи…» я играл милиционера и имел возможность наблюдать за Володей на съемочной площадке. Он приезжал, просил сценарий (а свет уже готов, камера стоит, актеры одеты), брал его и уходил куда-нибудь в угол. Минут десять — пятнадцать читал, потом подходил к Говорухину: «Слава, пора снимать. Я готов». — «А текст?» — «Готов». И отдавал сценарий. Причем сценарий сами знаете какой. Две страницы целиком — его монолог, трудный, сложный. И я обратил внимание на такую вещь. Когда идет черновая запись, актеры часто переставляют слова, — это ведь черновая запись, звук потом подкладывается… Так вот я специально открывал сценарий и смотрел: Володя с первого раза выдавал все точно. Ну хоть бы где-нибудь ошибся! Просто феноменальная память!
— Во время съемок фильма «Место встречи изменить нельзя» Высоцкий пробовал себя в качестве кинорежиссера. А вы были при этом?
— Да, я был на этих съемках… Говорухин на две недели уехал в ГДР, съемки шли в павильоне… Это было великолепно. Группа работала как часы. Обычно осветители тянутся, опаздывают… И вообще люди они капризные. Пока свет, пока декорации, пока все актеры соберутся… Но как только на площадке появлялся Высоцкий — дисциплина была идеальной! Все было готово заранее: декорации, свет, актеры… Володя каждому объяснял задачу, делал две-три репетиции и говорил: «Все, снимаем». Снимал один-два дубля, никогда — четыре или пять. Я видел, что работа ему нравилась.
Был такой знаменитый на всю студию осветитель, по-моему, его звали дядя Семен. Человек суровый и дисциплинированный. Какой бы там ни был гениальный режиссер, какие бы ни были знаменитые актеры — ровно в шесть часов он всегда вырубал свет. Все — и ни минуты больше! А у Володи он спрашивал: «Владимир Семенович, может быть, еще что нужно снять? Это мы — пожалуйста!..» Так вот за эти две недели, точно по метражу я сказать не могу, но Володя снял больше месячной нормы…
Был еще такой эпизод. Снималась сцена с Севой Абдуловым, когда Володя берет у него сахар… Володя говорит текст (а я стою рядом с ним — это называется актер окружения), и вдруг он остановился. Я вижу по камере, что она берет только Володю, и начинаю ему подсказывать. А он молчит. Я думаю: «Ну мало ли, забыл человек текст». Еще раз подсказываю. А он молчит.
Потом, когда сцену отсняли, Володя отозвал меня в сторону и говорит: «Старик, запомни: я никогда не забываю текст». — «Так чего же ты молчал?» — «А я понял, что в этом месте нужно сделать паузу. Спасибо тебе. Но в следующий раз не надо». — «Все, — говорю, — понял». Вот такая простая вещь. Кстати, я потом смотрел отснятый материал — именно этот дубль вошел в картину.
Как-то он меня очень удивил. Ко мне одно время особенно часто приезжали друзья из разных городов, и я, естественно, ходил с ними в театр, чаще всего на «Гамлета». Этот спектакль начинается с того, что Володя выходит, садится в самой глубине сцены и тихо играет на гитаре, минут пятнадцать — двадцать. И вот мы встречаемся после спектакля, а он вдруг спрашивает: «Чего это ты зачастил на «Гамлета»? То там, то там…» Я изумился: «А что, ты разве видишь? Как это ты меня видел, ты же не знал, что я приду?» — «А я абсолютно все вижу, весь зал, каждое лицо». Я спрашиваю: «А где я сидел?» — «Седьмой ряд, девятое место… девятое-десятое место, ты сидел с какой-то девушкой». — «Абсолютно точно». Кажется, он там сидит, в глубине, до меня ли ему?
Иногда с ним было трудно разговаривать, потому что — то ли неприятности, то ли что-то не получалось— он был взведенный, резкий. Такие вот моменты были, но не так уж часто.
Однажды мне позвонила Нина Максимовна: «Аркаша, приезжай, Володя куда-то рвется». Я приехал на улицу Телевидения. Володя действительно собирался куда-то лететь. «Не уговаривайте, я все равно улечу». — «Куда? Зачем?» — «А куда-нибудь, хоть в Новосибирск». Мы стали его убеждать, он вышел в другую комнату… И вдруг мы слышим, хлопнула входная дверь. Нина Максимовна: «Беги скорей за ним!» Я выскочил на улицу. Володи уже нет. Вдруг вижу — мимо меня проезжает красный «Москвич», рядом с водителем сидит Володя. Машина остановилась, он говорит: «Поехали!» — «Куда?» — «Во Внуково!»
Пришлось ехать во Внуково, по дороге я стал его уговаривать: «Володя, ну зачем ты летишь в Новосибирск? Там же у тебя никого нет». — «Ну, если не в Новосибирск, то в Хабаровск, все равно улечу». — «А зачем? Что ты там забыл? Ведь и паспорта у тебя нет…» — «Ну надо мне! Как ты не понимаешь…» Приезжаем в аэропорт. Я все-таки сумел его убедить, чтобы он не летел в Сибирь. — «Ладно, полечу в Одессу, к Говорухину». — «Вот это другое дело, к Славе можно…» — «Только ты полетишь вместе со мной». Он подходит к кассе, его сразу же узнали. «Здрасьте, девочки! Мне нужен билет до Одессы, мне и моему товарищу». — «Володя, я не полечу, мне завтра на работу…» — «Ну тогда один билет».
Билетов, естественно, нет. Кассирши побежали к дежурному по смене… Слышу по переговорному устройству: «Высоцкий… Высоцкий… Высоцкий…» Моментально принесли билет — без паспорта! Я немного успокоился, все-таки не на Север летит, к Говорухину, будет в надежных руках…
Володя улетел. Я тут же позвонил Нине Максимовне: «Володя улетел к Говорухину». А она говорит: «А он разве не знает, что Славы в Одессе нет, Слава сейчас в Ленинграде…» Володя прилетел через три дня. И я его с юмором так спрашиваю: «Что ты так рано вернулся?» — «А деньги кончились…» Вот — как взрыв! Хочу, и все! Он, наверное, и себе-то не смог бы объяснить, почему и зачем. Хочу, и все!
— Значит, ваши отношения на одном уровне продолжались очень и очень долго?
— Да, естественно. Конечно, встречи стали реже. А вот человеческие отношения — они как были, так и остались, несмотря даже на возраст. Казалось бы, мы выросли, постарели… Но это внешняя оболочка, а внутри все осталось так же.
— А на Малой Грузинской вы бывали?
— Конечно, и на улице Телевидения я у него бывал. Там, кстати говоря, и познакомился с Мариной. Вообще-то, познакомились мы в пресс-баре во время кинофестиваля. И у Володи основное знакомство с ней там же произошло. Это был последний банкет, присутствовали все наши звезды, все делегации. Я на Марине Влади, честно говоря, проиграл бутылку коньяку. Дело в том, что нам досталось место прямо у входа в бар, и я видел, как прошла Марина в длинном таком роскошном платье. Потом, примерно через полчаса, ребята мне говорят: «Вон Марина идет», — и показывают на женщину в легком ситцевом платьице. Я говорю: «Бросьте. Она только что прошла в таком шикарном наряде…» — «Спорим на бутылку коньяку, что это она». Я говорю: «Давай». Пошел туда, посмотрел — действительно Марина. Она, оказывается, остановилась в этой же гостинице, где проходил банкет, так что пошла к себе и переоделась.
Потом я увидел Тамару Федоровну Макарову и Сергея Аполлинариевича Герасимова — я их хорошо знал, — подошел, поприветствовал. И мне захотелось подарить цветы Марине. А в это время входил какой-то тип, и в руках у него было несколько гвоздик. Я к нему: «Продай букет!» — «Нет, не могу». — «Ну дай три цветка». — «Нет». — «Ну хотя бы один!» И он мне один цветок дал. Я решил преподнести его Марине. А потом подумал: «С какой стати? Тамара Федоровна— русская звезда. Подарю-ка я ей». Подхожу: «Тамара Федоровна, позвольте вам преподнести гвоздику». Она меня расцеловала. А в это время заиграла музыка. Тут Сергей Аполлинариевич быстренько — раз! — к Марине, схватил ее и пошел с ней танцевать. Он же любитель таких штучек. Я пошел с Тамарой Федоровной, и в это время Володя появился. Он взял Марину, они начали танцевать, и он ее уже не отпускал… А Лева Кочарян, я и все наши ребята, которые там были, мы их взяли в кольцо, потому что все прорывались к Марине танцевать. Но Володя до самого конца никому этого не позволил. Мне запомнилась его фраза, которую он тогда нам сказал: «Я буду не Высоцкий, если я на ней не женюсь». Это, как сейчас, помню.
— А были ситуации, когда он вам помогал в жизни?
— Были, конечно. Как-то он мне сказал такую фразу: «Ты единственный, кто у меня ничего не просил». Для него это было удивительно. Я сказал: «Володя, а мне ничего, собственно говоря, не надо». — «Как? Ну все как-то обращаются, просят, например, что-нибудь привезти». — «Нет, — говорю, — не надо». И вот однажды, когда он только что приехал из Франции, мы были у него на улице Телевидения, и вдруг он мне говорит: «Все, старик, я все про тебя знаю». Открывает шкаф и достает великолепный, совершенно новый кожаный пиджак-красавец: «Ну-ка померь». Я надел. «Все, — говорит, — не снимай». — «Да ты что, Володя! Кто же такие подарки… И потом, я ведь не просил, зачем он мне!» — «Нет, бери». Ну я снял все-таки этот пиджак. Володя успокоился, но достал какую-то рубашку и говорит: «Если откажешься, я с тобой поссорюсь». — «Спасибо, Володя, но…» — «Все! Моя душа будет спокойна». Эта рубашка у меня до сих пор дома лежит — очень хорошая рубашка, красная, вельветовая, в мелкий рубчик. Володя любил делать добро…
Ноябрь 1987 г.
ИГОРЬ ВАСИЛЬЕВИЧ КОХАНОВСКИЙ
Мы с Володей Высоцким учились в одной школе, более того, в одном классе. Мы с ним сразу друг друга нашли и очень подружились на одной общей страсти — любви к литературе, в частности к поэзии. Дело в том, что к нам в восьмом или в девятом классе — точно не помню — пришла новая преподавательница литературы. Это сейчас уже восьмиклассники знают, что были такие Велимир Хлебников, Марина Цветаева, Борис Пастернак, Николай Гумилев, а тогда для нас это все было не то что под запретом, но об этом просто не говорили, как будто этого периода и этих поэтов просто не было. И вдруг наша учительница стала нам рассказывать об этих поэтах и писателях. И мы с Володей бегали в библиотеку имени Пушкина — книжки достать было негде — и там читали взахлеб, выписывали. Помню, одно время очень увлеклись Северяниным, потом Гумилевым… Это я сейчас понимаю, что тогда мы увлеклись Гумилевым еще и потому, что знали его трагическую судьбу… Много его читали, выписывали стихи, многое знали наизусть. Я должен сказать, что Володя был очень начитанным человеком, читал он запоем. И возможно, что строчка Гумилева: «Далеко на озере Чад задумчивый бродит жираф…» — засела в нем, а потом вылилась в очень смешную песню о том, как в Центральной Африке как-то вдруг вне графика случилось несчастье, когда жираф влюбился в антилопу. Или, например, одно время мы увлекались Бабелем, знали все его одесские рассказы чуть ли не наизусть, пытались говорить на жаргоне Бени Крика… И ранний, как его называют, «блатной», а я бы сказал, фольклорный период Володи больше идет из одесских рассказов Бабеля, нежели от тех историй, которые ему якобы кто-то когда-то рассказывал. И эта строка «Чую с гибельным восторгом — пропадаю…» почти парафраз строчки Бабеля. Короче говоря, мы с ним стали очень много читать стихов, стали писать друг на друга какие-то эпиграммы.
Мы подружились в восьмом классе, а мне мама накануне подарила гитару в честь окончания семилетки. И я очень быстро обучился несложным аккордам, а поскольку я знал на память почти весь репертуар Вертинского, то стал очень быстро подбирать это на гитаре, и, когда мы собирались школьной компанией, я исполнял разученное. А Володя как-то попросил, чтобы я ему показал эти аккорды. Он тогда еще не писал и не думал, что вообще будет писать… В то время были очень популярны всякие буги-вуги, очень был популярен Луи Армстронг, и он пытался петь, копируя его. И Володин хрипяще-бархатный голос тому соответствовал. А может, эту хрипоту он и приобрел, когда очень здорово и смешно в то время копировал Армстронга.
В десятом классе я уже имел первый разряд по хоккею, и вместе с Сенечкиным вслед за Александровым мы были на подходе к мастерам. И когда надо было поступать в институт, мы пришли к Евгении Степановне и Семену Владимировичу посоветоваться. Семен Владимирович, как человек военный, держал с нами такую напускную строгость и сказал: «Ну, молодежь, какие планы на будущее? Значит, так, чтобы был всегда кусок хлеба — в технический вуз!»
И мы решили выбрать самый красивый пригласительный билет на день открытых дверей — таким оказался билет МИСИ имени Куйбышева. А тогда все институты были жутко спортивными, и, когда мы пришли в приемную комиссию, там у всех спрашивали: «У вас есть разряд?» Я говорю: «Есть. Первый по хоккею!» Мне говорят: «Все, идем, мы тебя устроим». А я им: «Минуточку, я с другом!» А они: «Мы вам поможем!»