Добытые факты, разумеется, нуждались в проверке. Необязательно кропотливой — для их подтверждения вполне сгодились бы и косвенные доказательства. Такие, какие Мерлин мог добыть по многочисленным журналистским каналам, не насторожив при этом объект своего грядущего репортажа.
Готовить его непосредственно в Зоне Семен не намеревался. Переправив свой главный источник информации инкогнито за Барьер, в один из пяти принадлежащих Мерлину сталкерских госпиталей, он приступил к работе со всей присущей ему творческой самоотдачей. Оперативник понемногу шел на поправку. Но все равно он был еще слишком слаб даже для простого разговора, не понимая, кто он, где находится и что с ним происходит.
Продолжая исследовать темные глубины его памяти, Пожарский не переставал удивляться, какие истины он извлекает оттуда на свет. Удивлялся и пугался, поскольку с каждым днем все сильнее осознавал: обнародование этих истин сделает его еще знаменитее, но Ведомство ему такого не простит. И сделает все возможное, чтобы разрушить устоявшийся мир между легендарным сталкером и военными. Или того хуже: безо всяких экивоков отправит его к праотцам, ибо подобные методы наказания были там в порядке вещей.
Нехорошие предчувствия нашего друга подтвердились. Ведомство прознало о его проекте до того, как работа над ним была завершена. Но самые дурные опасения все-таки не оправдались. Автор провокационного репортажа остался жив, отделавшись лишь легким — читай привычным для бывалого сталкера — испугом. А также понес кое-какие материальные убытки. Не слишком значительные, но с учетом потраченного времени, вложенного труда и связанных с ним надежд утрата была невосполнимой.
Собранные и подкрепленные доказательствами видеоматериалы уже лежали на монтажном столе, когда Семена известили, что его безымянный, но стоящий на особом попечении пациент скоропостижно скончался. Внезапная остановка сердца — таково было заключение присматривающих за ним днем и ночью врачей. Конечно, их это безмерно удивило, поскольку выздоровление больного протекало стабильно и ничто не предвещало столь плачевного исхода. Не удивился ему лишь Мерлин. Более прозрачного намека на то, что Ведомство разнюхало о его тайных делишках, оно подать не могло.
Оторванный от работы Пожарский еще не разобрался с одной проблемой, как ему поступило новое, не менее шокирующее сообщение. Оказалось, что едва он уехал в госпиталь, в монтажной студии разразился пожар, уничтоживший все оставленные там Семеном видеоматериалы. К счастью, никто не пострадал, но буйство пламени было таковым, что студийное оборудование также полностью сгорело.
Само собой, у Мерлина сохранились копии всех утраченных записей. Вот только арендовать новую студию он уже не рискнул, потому что совершенно правильно расшифровал и этот намек Ведомства. И понял, что следующий подобный пожар без жертв явно не обойдется.
Вконец деморализованный Семен забросил работу и заперся у себя в резиденции, с тревогой ожидая, каким будет третий намек взявшей его в оборот серьезной и официально не существующей конторы. Однако она вполне обошлась и двумя напоминаниями. А в качестве проверки, дошли эти напоминания до адресата или нет, отрядила к Пожарскому с визитом своего представителя.
Сей неприметный, щуплый человечек больше походил на пожилого офисного клерка — этакого современного Акакия Акакиевича, — нежели на сотрудника влиятельной спецслужбы. И говорил он под стать тому, как выглядел: размеренно и негромко. Но, несмотря на это, каждое его слово обладало прямо-таки магической силой и отпечатывалось в мозгу Мерлина, будто отчеканенное пудовым молотом.
«Вы — достойный человек и исключительный профессионал своего дела, многоуважаемый Семен, — молвил посланник Ведомства, скромно примостившись на краешке кресла в служебном кабинете Пожарского. — И мы — люди, которые также являются профессионалами в своем специфическом ремесле, — очень ценим ваш репортерский талант. Хотите верьте, хотите нет, но каждый из нас, включая меня, является вашим давним и преданным поклонником. Ваш вклад в изучение Пятизонья огромен, это неоспоримо. И нас безмерно радует то, что вы все время двигаетесь вперед, не останавливаясь на достигнутом. Не буду скрывать: добытая вами в Зоне информация здорово нам помогла, помогает и, как хотелось бы верить, будет помогать дальше. Можете считать, что все эти годы мы с вами занимались плодотворным взаимовыгодным сотрудничеством. Вы, сами того не подозревая, консультировали нас. А мы, в свою очередь, закрывали глаза на, скажем так, не всегда законные методы ваших творческих изысканий. И такое положение дел нас более чем устраивает. Да и вас, полагаю, тоже, разве нет? Однако иногда, как, например, сейчас, вы слегка увлекаетесь работой и переступаете границы дозволенного. В связи с чем у нас не остается иного выхода, как одернуть вас и напомнить о недопустимости подобного впредь. Мне крайне неловко, что мы причинили вам ряд неудобств и непредвиденных хлопот, но, надеюсь, это не слишком расстроило ваши планы на будущее. Также надеюсь, что выведанная вами у нашего сотрудника конфиденциальная информация не попадет в третьи руки и останется нашим общим маленьким секретом. Итак, могу ли я считать, что мы с вами пришли к единому мнению по данному деликатному вопросу?»
— …Разумеется, мы с Ведомством пришли к единому мнению, поскольку иначе и быть не могло, — с кислой ухмылкой подытожил Мерлин. — И вот теперь я храню у себя в голове столько сенсационных тайн и горько сожалею о том, что у меня нет права сотворить на их основе, возможно, лучший репортаж в своей жизни… Досадно, но, увы, ничего не попишешь.
— Однако с нами ты своими секретами все же поделился, — заметила Динара.
— Не поделился бы, кабы Ведомство вдруг на вас не насело, — сказал Пожарский. — Вы мои друзья. И поэтому должны знать, с кем имеете дело, даже если ради этого мне придется нарушить кое-какие договоренности. Кто, в конце концов, для меня дороже: вы или кучка Ведомственных головорезов?
— Отдел «Гермес», — вернул я Семена к оставленной им теме разговора. — Что это за ублюдочная компания, если даже разжигатели войн по сравнению с ней почти ангелы?
— Все верно, — подтвердил Мерлин. — Так и есть. Разжигатели, как я о них фигурально выразился, стравливают пар из кипящих вокруг наших границ котлов. «Гермесы» играют куда циничнее, но в то же время изящнее и тоньше. Они заставляют энергию этого пара работать на нас, а не улетучиваться вхолостую. Иными словами, ловят рыбку в мутной воде, извлекая из учиненного их же собратьями хаоса сугубо материальную выгоду. За счет чего даже такая прожорливая в финансовом плане машина, как военная разведка, порой не только окупает вложенные в нее бюджетные средства, но еще и делает на них неплохой навар. Не всегда, разумеется, а лишь тогда, когда этому благоприятствуют обстоятельства. А также смотря какой специалист берется руководить таким рисковым мероприятием.
— Ты сейчас ведешь речь о торговцах оружием? — догадался я.
— Не только о них. Оружие — лишь одна из нескольких статей дохода «Гермеса». Гораздо более крупные барыши он наваривает на изъятии финансов у террористических организаций. Для чего и готовит специальных оперативников-комбинаторов, владеющих, как говаривали классики, множеством сравнительно честных способов отъема денег. Применительно к реалиям войны, разумеется. Поэтому и подготовка у таких оперативников соответствующая. Поначалу Ведомство даже не предполагало, что в Зоне для отдела «Гермес» отыщется работа. Однако когда выяснилось, какие авторитетные спонсоры финансируют из-за Барьера здешние группировки и какими суммами они при этом ворочают, тут-то у Ведомства слюнки и потекли. Ну а на что оно глаз положило, от того, считай, «Гермес» рано или поздно долю отхватит. А не отхватит, так надкусит, но в любом случае просто так не отцепится.
— Очень интересно, — пробормотал я. — Вот только все равно непонятно, при чем здесь я?
— У прошлого здешнего комбинатора, который погиб при Технореволюции, был план привлечь тебя к сотрудничеству в качестве внештатного агента; это я, к слову, прочел в голове того покойного бедолаги. Новый комбинатор, похоже, тоже взял эту идею на вооружение. С точки зрения «Гермеса», мысль весьма разумная. Да и на твоем месте я бы не стал с ходу отметать такое предложение. Во-первых, работая на Ведомство, ты со своими способностями принес бы ему больше выгоды, нежели оно выручило бы от продажи твоих алмазов. Гораздо больше. Им сейчас позарез нужны эксперты по Пятизонью, а эксперты моего и твоего уровня и подавно. Во-вторых, перейдя под «крышу» этой конторы, ты был бы полностью амнистирован. Более того, получил бы карт-бланш Ведомственного сотрудника, и тогда никакие чистильщики не стали бы тебе страшны. Ты перестал бы хорониться по темным норам и сырым подвалам. Тебя снабдили бы официальным пропуском на военные и научные базы, где ты зализывал бы свои раны в безопасности, тепле и комфорте. И в-третьих, твоей семье выдали бы новые документы, после чего она вернулась бы в Россию. А ведь это тоже немало для тебя значит, верно? Жена и дочь виделись бы с тобой в карантинной зоне Барьеров, куда, полагаю, ты мог бы выходить под охраной в краткосрочные отпуска… Только не подумай, что я агитирую тебя встать под знамена Ведомства — вовсе нет! Я всего лишь предполагаю, на какие уступки оно может пойти, чтобы тебя завербовать. И выполнить эти условия для комбинатора не составит труда, можешь быть уверен. Сегодня твои таланты и знания о Пятизонье для военной разведки многократно ценнее, чем все твои алмазы, вместе взятые. А о могуществе «Гермеса» суди сам. Твои друзья пробыли на Обочине всего ничего, но нынешнему комбинатору этого вполне хватило, чтобы напасть на ваш след. Ловкий тип, что ни говори. С такими пронырами всегда выгоднее дружить, нежели враждовать.
— Звучит заманчиво, — мечтательно вздохнул я. — Еще месяц назад такие привилегии мне и в радужных снах не снились. Вот только мою главную проблему — превращение обратно в полноценного человека — Ведомство вряд ли решит. Да и зачем ему это? Без своей аномальной начинки я для «Гермеса» бесполезен. А на одних моих познаниях о Зоне сотрудничества не построишь. Здесь подобных мне «знатоков» выше крыши.
— Что ж, поживем — увидим, — пожал плечами Мерлин. — Найдем мы на «Альтитуде» разгадку твоего феномена или нет, это еще бабушка надвое сказала. Так что на твоем месте я бы присмотрел для себя в тылу надежную позицию. Такую, на которую в случае чего ты мог бы отступить и там закрепиться…
Глава 4
До берега Химкинского водохранилища мы добирались почти двое суток, и я мог бы посвятить этому этапу наших похождений добрую половину моего рассказа. Вот только оно вам надо, мои многоуважаемые слушатели? Стоило ли Геродоту живописать долгий путь царя Леонида от Спарты до Фермопил, прежде чем приступать к повествованию о легендарной битве? Нет, конечно. Кому захочется читать о скучном и монотонном солдатском марше, если всем известно: самое интересное в этой истории начнется тогда, когда спартанцы достигнут места назначения? Поэтому и я не стану рассусоливать. Тем более что переломных событий за это время с нами не произошло.
Прошагать за сорок восемь часов шестнадцать километров — нормальная скорость для здешних осторожных пешеходов. Путь наш нельзя было назвать прямым — да таких путей в Зоне и нет, — но все это время мы старались держаться вдоль западной стороны Октябрьской железной дороги. Заплутать с такими проводниками, как Динара и Мерлин, было бы сложно. И все же всецело доверять их знанию местности сегодня тоже не следовало. Слишком долго и тот и другая не посещали Москву, где с прошлого года многое успело перемениться.
Пересекли Складочную улицу, которая и поныне соответствовала своему названию. С одной лишь оговоркой: теперь, взирая на нее, мы видели не ряды складов, в честь коих она была когда-то названа, а сплошные складки. Они испещряли не только саму улицу, но и весь район, где она пролегала. Создавалось впечатление, что его перепахала исполинская борона, оставившая после себя борозды тридцатиметровой глубины и вывороченные с фундаментами руины зданий. На дне впадин скопились талые воды, а глина на их склонах раскисла в кашу. Чтобы преодолеть эту «пахоту», нам пришлось битых два часа сигать по скользким обломкам, того и гляди рискуя плюхнуться в грязь. Неудобнее всего приходилось, естественно, Мерлину с его протезами, но он принципиально отказался от товарищеской помощи.
Выбравшись на относительно ровное пространство, мы наткнулись на мигрирующую стаю крупных биомехов-носорогов. Отпугнуть такое их количество было не под силу даже Мерлину. Поэтому пришлось затаиться и пережидать, пока опасность минует. Поваленная гранитная глыба, за которой мы отлеживались, в прошлом являла собой памятный знак с начертанной на нем надписью. Весьма забавной в реалиях Зоны. Надпись гласила, что почти полтора века назад на этом самом месте проходило испытание первого советского электроплуга. Знаменательное событие, что ни говори. И вряд ли присутствовавший на том испытании вождь мирового пролетариата Ленин мог себе представить, что настанут времена, когда поумневшие потомки того самого электроплуга однажды восстанут против своих создателей и изгонят их из столицы.
В отличие от этого мелкого и мало кому известного памятника о другом таком «монументе», торчащем в полутора километрах западнее отсюда, знал практически весь мир. Останкинская телебашня! И пусть с обломанной верхушкой она мало чем отличалась от трубы какой-нибудь ТЭЦ, опознать ее по знакомым очертаниям было еще можно. Опознать и лишний раз сокрушенно подумать о том, что ничто не вечно под луной, а под Барьерами Пятизонья и подавно.
На Тимирязевской, возле кольца монорельсовой дороги, шло сражение. Судя по скоплению в том районе бронетехники, это чистильщики пытались выбить с укрепленных позиций не то крупную банду, не то отряд егерей Ковчега. Засев в развалинах многоэтажного комплекса, те яростно отстреливались, даже не пытаясь вырваться из окружения, хотя военные еще не подтянули сюда ни подкрепление, ни вертолеты. Что удерживало обороняющихся сталкеров в тех руинах, заставляя подставлять свои головы под пули, мы не знали, да и знать не хотели. Обогнув поле боя стороной, наша компания пересекла изрытую техносом Дмитровскую улицу и, дойдя до института биотехнологий, стала подыскивать укромное местечко для ночлега.
Найти таковое в Московской локации было завсегда проще, чем, например, в Чернобыле или на Керченском острове. Там сталкерам чаще всего приходилось разбивать лагерь под открытым… точнее, закрытым куполом Барьера небом. Здесь же, в некогда многонаселенном городе, даже сегодня, по прошествии многих лет хаоса и разрухи, надо быть законченным лентяем, чтобы не подыскать себе убежище и остаться ночевать без крыши над головой. Что, конечно же, к нам никоим образом не относилось. Еще до того как Зону окутала тьма, мы оккупировали неприметный подвальчик на восточной стороне институтского корпуса, где и расположились в ожидании нового рассвета.
Второй этап нашего марша на «Альтитуду» в плане рутинности ничем не отличался от вчерашнего. Разве что с погодой повезло меньше. Ночью похолодало, и из сгустившихся к рассвету туч повалил мокрый снег. А вместе с ним ухудшилась видимость и упало наше настроение.
Завтрак был прерван свистом множества вертолетных винтов, но тревога оказалась ложной. Это всего-навсего звено армейских вертолетов гоняло спозаранку над Москвой какого-то одинокого дракона, и до нас им решительно не было дела. Покинув институт, мы прошли сначала по северной оконечности Тимирязевского парка. Затем — вдоль изрезанного промоинами берега разлившегося Садового пруда. Оставив за спиной кинотеатр «Байкал», преодолели очередной лабиринт руин и к полудню добрались до усадьбы Михалково, что стояла на берегу уже другого пруда — Головинского. От усадьбы той ныне камня на камне не уцелело. А от парка, что некогда ее окружал, осталось лишь голое поле да вывороченные из земли уродливые древесные корни. Сами деревья были давным-давно укатаны в берег колесами и гусеницами биомехов, непонятно зачем решивших соорудить здесь гать.
Летом Головинский пруд представлял собой неглубокую мутную лужу, каких полным-полно в любой локации Зоны. Но в это время года он разливался до своих прежних размеров и сбрасывал шумные потоки талых вод через полуразрушенный водосброс. Не будь русло также возрождающейся весной речки Лихоборки перекрыто многочисленными завалами, нам пришлось бы изрядно отклониться от маршрута, чтобы обойти пруд с юга. Но стихийно возникшие ниже Головинской плотины бетонные пороги сэкономили нам время. И позволили переправиться через Лихоборку, каким бы бурным ни был ее мартовский темперамент.
Погода не улучшалась, и мы по-прежнему брели сквозь белую мглу по щиколотку в мокром снегу. Благо серьезных преград и противников нам больше не попадалось. Правда, несколько раз нам пришлось-таки залегать в руинах, когда Мерлин замечал в мельтешащей пелене какое-нибудь подозрительное движение.
Последняя крупная улица, какую мы сегодня пересекли — Лавочкина, — была тиха и пустынна. Но виднеющиеся на снегу следы колес не то «носорога», не то армейского бронетранспортера свидетельствовали, что царящее в этом районе спокойствие весьма обманчиво.
Вторую ночевку решили провести в уцелевшей башнеобразной высотке — одной из тех, что стояли на восточной стороне Ленинградского шоссе, близ моста через Химкинское водохранилище. Некогда прямое как свеча, сегодня это здание тоже напоминало свечу, но подтаявшую, а потом вновь застывшую. И застыло оно достаточно крепко. Что было характерно для большинства строений, которые претерпели метаморфозы при Катастрофе, но не рассыпались, а устояли по милости неведомых человеку стихий.
Заинтересовавшая нас башня начинала сгибаться в нижней трети и потом плавно отклонялась от вертикальной оси в направлении берега. У вершины ее изгиб достигал такого устрашающего угла, что мы могли рассмотреть ее плоскую крышу даже с земли. Тем не менее сканирование Пожарским объекта не выявило в нем аномальной активности. А также сколько-нибудь серьезных разломов и трещин, по вине которых высотка могла бы вскорости рухнуть.
Можно было, не рискуя почем зря, снова расположиться на ночь в каком-нибудь подвале. Однако мы не пожелали забиваться в нору и ложиться спать, когда главная цель нашего похода обещала предстать перед нами во всей своей красе, едва прекратится снегопад. Взволнованные этим, мы поднялись на тот этаж здания, за которым оно уже начинало искривляться, и, побросав вещи, уселись ужинать. А также в буквальном смысле ждать у маленького Химкинского моря погоды.