— Нет, — тоже тихо и зло ответила Валентина, отобрала у мужа бутылку, сделала несколько глотков из горлышка, отдала бутылку назад и вытерла руки о скатерть. — Я не хочу десятую часть. Десятую часть ты своей секретутке отдашь. А законной жене — половину. И дочери. Я не десятую часть знаю. Я много знаю. Я знаю, где документы на ту квартиру. Понял? И дом на мамочку записал. Пенсионерка домик купила. За полтора лимона, ага. На трудовые сбережения. Нет уж, дорогой, половина — и спи спокойно.
— Про документы — это ты зря, — искренне огорчился полковник. — Кто много знает — тот мало живет. В деле еще пять человек. Меня сдашь — они к тебе придут. Да и не сами придут, пацанов пришлют. А пацаны не такие вежливые, как я. Знаешь, что пацаны с тобой сделают? Знаешь, телик смотришь… Догадываешься. И с Настёной они то же самое сделают. А я вас уже не смогу отмазать. Поняла? Дура. Мне спокойней тебя прямо сейчас шлепнуть. Хоть за Настёну психовать не буду, к ней-то одной разбираться по-любому не придут. Без матери остаться, — конечно, хорошего мало… Но все-таки две бабки есть, вырастят. А если все пучком будет — так я потом на княгине женюсь. Ничего маманя для нашей дочурки, а, Валька? По-моему, очень ничего. Уж по крайней мере — не такая пьянь вонючая, как ты, дорогая.
— Ой, да кто ж это у нас такой трезвенник? — издевательски пропела Валентина. — Уж чья бы корова мычала… Как будто с трезвых глаз к секретутке поперся. Козел. Да мне-то что? Мне не жалко. Хоть женись на этой шлюхе. Да за тебя и шлюха не пойдет, кому ты нужен, козел. Ишь, разбежался — на княгине он женится! Зачем ей за плебея выходить? Аристократы нынче в моде, она кого-нибудь почище найдет… Сорок процентов — и свободен. И женись на ком хочешь. Настёна — мне, алименты — со всех видов дохода.
— А рожа не треснет? — злобно начал полковник. Замолчал, отхлебнул из горлышка бутылки, поцыкал зубом и неожиданно мирно добавил: — Сорок процентов минус касса. Ты чужое скрысятничала, дорогая. У тебя же еще партнеры есть, они такую подставу не поймут.
— Ой, а то я не знаю, что это за партнеры! — вскинулась Валентина. — Все эти партнеры — твои шестерки! Не поймут они! Объяснишь — поймут. Зарплату получать — так все понимали…
— Это да, — согласился полковник. — Это ты кругом права. На сто процентов… Но маленькая поганенькая тонкость: они-то в кассу не лазили. По документам весь долг на тебе висит.
— Подумаешь, долг, — буркнула Валентина. — Чего я там брала? Копейки. Жить-то на что-то надо было. Когда ты деньги домой нёс? Всё вкладывал, козел. Довкладывался… Я должна была как-то крутиться? Расходы на хозяйство и вообще… И так на всем экономила.
— Доэкономилась, — злорадно сказал полковник. — По бухгалтерии на тебе долгу почти сто тонн.
— Фигня, — равнодушно пробормотала Валентина. — Вычти из сорока процентов… Ладно, спать пойду. И так сегодня ни хрена не выспалась.
— Сто тысяч долларов, дорогая.
— Чего-о-о? — изумилась Валентина. — С какого это перепугу? Ты не борзей! Ты на меня свои заморочки не повесишь!
— Да это твои заморочки, — хладнокровно заметил полковник. — Сама же бумаги подписывала… Ну что, будем договариваться по понятиям? Вынь-ка еще пузырь, выпьем за взаимопонимание и взаимовыручку…
Александра вдруг сообразила, что стоит и подслушивает чужой разговор. Подслушивает! Какой стыд… Она потихоньку отступила от занавешенной бамбуком двери, пошла в детскую, но на полпути остановилась и нерешительно повернулась к кухне. Поговорить-то с ними все-таки надо. Хотя о чем с ними говорить после того, что она услышала? Лучше бы она ничего не слышала… Нет, это правильно, что услышала! Теперь, по крайней мере, она точно знает, что ребенка надо защищать! От обоих! Господи, как можно защищать ребенка от собственных родителей?
В детской она первым делом осторожно, чтобы не проснулась Настёна, подтащила два кресла к двери вплотную, поставила их друг напротив друга, улеглась, не раздеваясь, на эту импровизированную кровать и попыталась придумать способ защиты ребенка от родителей. Ничего не придумывалось. Наверное, потому, что было очень страшно. Она все время вспоминала, как убили ее маму, и думала, что ее саму убьют точно так же. Будут стрелять в отца Настёны и убьют всех, кто окажется поблизости. А стрелять обязательно будут, бандиты всегда стреляют друг в друга.
Так и уснула, измученная страхом.
Утром никто не приходил в детскую. Александра проснулась раньше Настёны, потихоньку оттащила кресла от двери, осторожно выглянула в коридор. Никого не видно, никого не слышно. Глубокая разведка принесла утешительные результаты: хозяев в квартире нет, в кухне одна Оксана Петровна, сидит, пьет чай. Все чисто, все убрано, все перемыто и не воняет вермутом. Портвейном тоже не воняет.
— Выспалась? — Оксана Петровна приветливо, хотя и немножко сонно, поулыбалась, похлопала глазами, позевала и с удовольствием отметила: — Хорошо день начался, да? Прихожу — а этих уже и нету. Умотали ни свет — ни заря. Записочку оставили: обедать не придут. Удачный день.
День и вправду получился удачный. Настёна была веселая, живая, любознательная. Все время что-то спрашивала, безбожно коверкая слова. Охотно повторяла новые, смеялась сама над собой, если не сразу получалось. Хорошо поела в обед, после обеда сразу уснула. И Александра поспала, взяв с Оксаны Петровны честное слово, что та сразу разбудит ее, если что… А если ничего — так через часок разбудит.
Через два часа Александру разбудили обе — и Оксана Петровна, и проснувшаяся только что Настёна. Очень веселились по поводу того, что она сердится, почему не разбудили раньше, как она просила. Повели ее пить чай и есть плюшки с маслом и с медом. Потом все вместе спели «Я на солнышке лежу, я на солнышко гляжу». Потом Оксана Петровна пошла готовить ужин, а Александра с Настёной пошли гулять на детскую площадку во дворе. Погуляли, пришли, стали рассказывать друг другу впечатления. Удачный день получился.
Вечер получился еще удачней. Александра нервничала, ожидая прихода хозяев. Она придумала: надо убедить родителей Настёны, что девочку необходимо отправить в детский санаторий. У нее, мол, нарушены сон, аппетит, осанка, координация… В общем, что-нибудь нарушено, по ходу разговора будет ясно, что им покажется наиболее убедительным. Есть сейчас хорошие детские санатории? Наверняка есть, для детей из этого социального слоя хорошие санатории были во все времена. А если не санаторий — так хоть больница. Отдельная палата — и чтобы никого не пускали, даже родителей. Особенно родителей…
Первой домой пришла Валентина, довольно поздно, в одиннадцатом, раздраженная, с трясущимися руками, но трезвая. Сунулась в детскую, молча постояла над спящей дочерью, пошла из комнаты, хмуро мотнув головой Александре: за мной… Пришли в гостиную, Валентина вынула из сумки пухлый конверт, бросила на стол, без предисловий объяснила:
— Завтра ты с Настёной уезжаешь. На две недели. Машина будет рано, часов в десять. Успеешь собраться?
— Конечно, — сказала Александра. — Какие Настины вещи следует взять? Я имею в виду: если другой климатический пояс, то надо учитывать погодные условия. Разницу температур и так далее.
— Какой там пояс, — хмуро буркнула Валентина. — Недалеко поедете, под Москву. На дачу одну закрытую… Ну, там что-то вроде санатория. В общем, не важно…Ничего особенного брать не надо, там все есть. Чего не окажется — закажешь. Привезут. Денег на всякий случай я тебе тут положила. Но не вздумай за что-нибудь платить, за все уже заплачено. Хоть в этом от моего козла какая-то польза… Ты почему не спрашиваешь, с чего это вдруг санаторий?
— Я еще вчера собиралась сказать, что Насте хорошо бы отдохнуть в санатории, — призналась Александра. — Воздухом подышать. В городе дышать нечем. В ее возрасте такая атмосфера просто опасна.
— В моем возрасте такая атмосфера тоже опасна… — Валентина привычно полезла в бар и зазвенела бутылками. — Ни хрена себе! Коньяк кончился… А, нет, не кончился, вот еще целая. Коньячку тяпнешь?
— Спасибо, я не могу, — холодно сказала Александра. — Я же все время с Настей.
— А, ну да, — согласилась Валентина. — Ты молодец, тебя не собьёшь. А я приму сорок капель. Устала как собака. На работе неприятности. Да еще этот козел бодягу замутил… Разводиться придется. Ты почему не спрашиваешь, с чего это вдруг разводиться?
— Развод — это личное дело, — осторожно сказала Александра. — Личными делами других людей интересоваться не следует.
Она очень старалась не показывать радости. Тогда ей почему-то казалось, что для Настёны все складывается удачно.
— Развод — это не личное дело, — наставительно сказала Валентина. — Развод — это финансовая операция. Ох, и напьюсь я сегодня… Не день был, а параша. Везде облом. Одна радость — козел мой уехал на четыре дня. Кого-то до электората повёз. Как же, не может электорат без них прожить. Без козлов этих. Ладно, иди. Не бойся, я к Настёне переться не буду. У меня соображение все-таки есть. Не то, что у этого козла… А припрусь — так ты меня не пускай. Ты сможешь, ты ответственная…
На следующий день бронированный джип увез Настёну с Александрой на закрытую дачу, которая была чем-то вроде санатория. Или чем-то вроде заповедника. Или чем-то вроде зоопарка.
Бронированный джип долго ехал по бетонке, прорезающей старый сосновый бор. Две машины сопровождения, которые весь путь от самого подъезда до шлагбаума у въезда на лесную дорогу не выключали мигалок, да еще время от времени взревывали злобными сиплыми голосами, теперь потухли, притихли, вели себя скромно. Бетонка привела к железным воротам в высокой кирпичной стене. За стеной, похоже, был тот же сосновый бор, слегка разбавленный липами и каштанами. Из домика рядом с воротами вышел крепенький дядька в непонятной черной форме, трогая кобуру на поясе, неторопливо подошел к джипу, долго и очень внимательно проверял документы у водителя, потом так же долго и внимательно читал бумаги, которые дал ему майор, сидящий рядом с водителем, потом невнимательно заглянул в салон, мазнул равнодушным взглядом по Настёне и Александре, отвернулся и сделал воротам какой-то знак. А, нет, не воротам, видеокамере. Ворота поползли в стороны, джип медленно въехал на территорию заповедника и опять остановился. Ворота за ним сомкнулись, машины сопровождения остались за забором. Откуда-то появился еще один крепенький дядька в униформе, стал помогать водителю выгружать из машины багаж, зачем-то понес сумки с вещами Настёны и Александры в домик у ворот.
— Рентген, — объяснил майор, заметив непонимающий взгляд Александры. — Проверяют, чтобы ничего опасного на территорию не попало. Оружие, взрывчатка… Машину тоже осмотрят. Тут серьёзно.
Тут правда было серьёзно. После всех рентгенов и осмотров Настёну и Александру в маленькой открытой машине отвезли в их дом, стоящий примерно в километре от железных ворот. По пути встретилось только одно строение — общая столовая. Майор объяснил: можно завтракать — обедать — ужинать здесь, можно заказывать к себе в дом. На огороженной территории находятся еще четырнадцать отдельных домов и общий корпус. В общем корпусе обычно селится молодежь или гости отдыхающих. Люди, конечно, тоже не случайные, но все равно туда лучше не ходить. Там… шумно. Зачем ребенку все это видеть? А в отдельном доме им никто не помешает. Наблюдение ведется круглые сутки. Охрана — круглые сутки. Прислуга — круглые сутки… При желании можно заказать постоянное дежурство в доме медсестры или просто няни. Персональная охрана уже заказана родителями ребенка.
Персональная охрана встретила их на веранде дома. Опять крепенький дядька в черной униформе. Улыбнулся, представился: «Алексеич», — и растворился в зарослях сирени, окружающих дом с трех сторон.
Внутри дома ждали две тетки лет по сорок. В белых халатах. Настёна насторожилась.
— Врачей боится? — предположила одна из теток. — Ладно, мы в желтых будем приходить. Или в зелененьких. У нас это предусмотрено.
Другая тетка тут же полезла в тумбочку, стоящую на веранде, вынула еще один белый халат, поманила Настёну:
— Иди-ка примерь… Ой, как тебе хорошо-о-о будет… Ой, как краси-и-иво…
Настёна отцепилась от руки Александры, потопала на зов, нерешительно оглянулась, и когда Александра кивнула, все-таки позволила хитрой тетке накинуть на себя халат, и даже покрутилась немножко, растопырив в стороны руки в свисающих до пят рукавах и наступая на расстилающиеся вокруг ног полы халата.
— Ну вот, теперь не будет бояться, — с удовлетворением сказала хитрая тетка.
— Вы психолог? — поинтересовалась Александра, совсем не ожидая, что ей ответят утвердительно.
— И психолог тоже, — весело ответила хитрая тетка. — Здесь у нас у всех по нескольку образований… Валерия Николаевна тоже психолог. И педиатр. И еще много всего. При необходимости можете обращаться в любое время. Мы обе закреплены за вашим коттеджем. Но сейчас мы здесь просто для того, чтобы вас встретить, разместить и ответить на вопросы, если они у вас появятся. Ну, пойдемте в дом, сейчас мы все тут покажем, поможем устроиться, вещи разложим, обед закажем… Наверное, вы уже проголодались, да? Настёна, ты ведь хочешь кушать?
Ишь ты, и домашнее имя ребенка заранее узнали. Вот до какой степени здесь все серьезно.
Александра почти совсем успокоилась и даже немножко развеселилась, но потом, когда две многофункциональные тетки все показали, все рассказали, позвонили, чтобы гостям принесли обед и собрались уходить, на всякий случай потихоньку спросила:
— А родителей сюда пускают?
Тетки понимающе переглянулись.
— Пускают, — с едва скрываемым сожалением сказала одна.
— Но продолжительное присутствие родителей в договоре не предусмотрено, — успокаивающе добавила другая. — Если они захотят остаться хотя бы на сутки — им придется брать путевку для себя. А у нас уже все коттеджи заняты. В общий корпус отец Настёны вряд ли согласится…
— А если сюда захотят? — затревожилась Александра.
— Не положено, — успокоили тетки. — Коттедж рассчитан только на двоих. Где лишних людей размещать? Негде.
На взгляд Александры, в коттедже можно было разместить роту солдат — две спальни, гостиная, кабинет, довольно большая кухня, ванная, а помимо — еще и душевая кабина. Кроме ванной и душевой — везде диваны. На веранде тоже диван стоял. В кухне было все необходимое оборудование и посуда. В холодильнике был стратегический запас продуктов и напитков. В шкафах в обеих спальнях были залежи постельного белья, разнокалиберных полотенец, махровых халатов и трикотажных пижам. В том числе — и Настёниного размера. Ух, как тут все серьёзно…
Они вдвоем прожили в этом замечательном доме две недели. И никто за две недели к ним не приехал. Раз пять звонила Оксана Петровна, два раза — Валентина. Оксана Петровна интересовалась, как кушает Настёна и умеет ли повар санатория делать правильные пирожки с картошкой и с жареным луком. Валентина в первый раз спросила, как себя Настёна чувствует. Ответ Александры до конца не выслушала, буркнула: «Попозже позвоню», — и повесила трубку. Второй раз позвонила на исходе второй недели их пребывания в санатории, долго распространялась о пользе свежего воздуха для растущего организма, пару раз без всякой связи со свежим воздухом вяло обругала своего козла. Похоже, опять была «слегка пьяная». В самом конце длинной, но малосодержательной речи вспомнила:
— Да, я же не сказала… Вы же там еще на две недели остаётесь. Ты ж говорила, что Настёне это полезно? Ну вот. Все уже оплачено. Завтра кто-нибудь бумаги в дирекцию повезёт, так, может, и я к вам на несколько минут заеду. Но у меня тут работы до хрена, я тут не баклуши бью. В общем, некогда мне. Так что если не заеду — ты не беспокойся. И Настёне скажи, чтобы не беспокоилась.
А никто и не думал беспокоиться. Если Александра и беспокоилась о чем-то — так это о том, не нагрянут ли родители Настёны ни с того — ни с сего, не осложнят ли им жизнь. А Настёна, похоже, и об этом не беспокоилась. Она ни разу не вспомнила ни о маме, ни о папе, ни о бабушках. Настёна жила, как Маугли, впервые оказавшийся в лесу. Принюхивалась к новым запахам, прислушивалась к новым звукам, присматривалась к новым существам… Как-то быстро начала говорить. Охотно знакомилась с отдыхающими из других коттеджей. Это были все больше немолодые супружеские пары, важные, как швейцар в «Метрополе». Из бывшей партийной элиты, но не те, которые в оппозицию идут или в окна сигают, а те, которые нечувствительно вливаются в новую элиту, добавляя ей градуса и определяя букет. Метропольско-швейцарская элита рассыпалась перед Настеной мелким бисером, а сквозь Александру смотрела оловянными глазами. Потом, наверное, кто-то пустил слух, что она из княжеского рода, и к ней стали подходить с ласковыми разговорами: мы с тобой одной крови, ты и я… Разговаривать с этой кровной родней Александре не хотелось, было у нее такое ощущение, что подходит поговорить все больше родня приснопамятного комиссара Феди Клеймёного. Конечно, они не виноваты, что прадеды у них не князья. Но и она не виновата, что кухаркины дети и в третьем поколении так и не научились ничему. Это при практически безграничных возможностях. Или потому и не научились? Зачем им было чему-то учиться, если возможности и так безграничны? Не хочу учиться, а хочу управлять государством… Тараканы.
Настёна вырастет совсем другой.
За месяц в этом закрытом санатории — заповеднике Настёна выросла, похудела, загорела, очень окрепла и научилась болтать, не замолкая, кажется, ни на одну секунду. Валентина сама приехала их забирать, при встрече удивилась, долго рассматривала дочь, осторожно задавала вопросы:
— Тебе тут холосо было? А, Настён? Тебе тут понлавилось?
— Хор-р-рошо! — уверенно отвечала Настёна. — Зер гут! Мама! Надо говорить: понр-р-равилось!
— Ни хрена себе, — задумчиво бормотала Валентина и со странной опаской косилась на Александру. — Это что ж такое, а? Это она уже все говорит, да? И на иностранных языках тоже? А что дальше-то будет?