– Слушай, – сказал Костя. – А ты с этим своим следователем встречалась прямо в прокуратуре?
– Да. А что?
– Понимаешь, какое дело… Следователь Порфирьев Пётр Сергеевич действительно работал в прокуратуре. До нынешнего марта. А в марте, понимаешь, пошёл на подлёдный лов… впервые в жизни, между прочим… ну и… человек десять видели…
Аська зажала рот ладонью.
Как ни странно, это оказался какой-то очень спокойный вечер. Едва ли не безмятежный. Говорят, вот так же успокаиваются подсудимые, выслушав приговор. Здесь было немножко не так, никакой определённости весть, принесённая Костей, не добавила, просто абсурд перешёл некую дозволенную границу – и лютая давящая реальность превратилась в легкомысленные враки. «Зомби среди нас», «Тутанхамон сообщил, что его убили неандертальцы-ниндзя», «Дети-индиго – наследники лемурийцев»… С этим можно было сосуществовать.
Бу давно спал в облюбованной им каморке (это был, наверное, стенной шкаф, но с узким, в одну створку, окном во двор; внутри стояла кушетка), а Аська и Костя всё сидели на кухне и разговаривали. О многом. О разном. И когда Костя неловко смял разговор и сказал, что ему, наверное, надо бы идти, Аська отмахнулась: «Да не ходи…» Костя остался.
Им было хорошо вдвоём.
Они успели много рассказать друг другу, прежде чем зазвонил квартирный телефон. Так, Костя признался, что в институте был в Аську безумно влюблён, но почему-то робел (ни перед кем не робел, а перед Аськой – вдруг… такая вот незадача), и Аська попала в сети Стаса. А теперь Костя счастлив… Аська же рассказала странную историю, которая произошла с ней на последнем курсе, когда они со Стасом уже год прожили вместе. Она искала хорошую тему для диплома, и один дядька из «Часа пик» предложил ей съездить в деревеньку на Новгородчине, где какие-то колдуны успешно вылечивают наркоманов. И Аська поехала, у неё уже было удостоверение «Пресса», и она считала себя матёрым фрилансером. Деревенька оказалась не деревенькой, а брошенным военным городком из трёх пятиэтажек, плюс то ли школа, то ли клуб, плюс полсотни кирпичных фундаментов для лагерных палаток. Всё это было немыслимо чистым, окна блестели, гуляющие парочки просто лучились счастьем, везде, где только можно, росли цветы. Аську провели в клуб к главному колдуну, которого звали Ингмар. Он походил не на прибалта, а на индейца: смуглый, скуластый, с постоянно прищуренными глазами; прямые волосы колера «соль и перец» спадали ниже плеч. И ещё он был огромен. Метра два в высоту – в тех редких случаях, когда вставал: что-то у него было с коленями, не держали колени, – и чуть ли не метр в плечах. Аська, как только увидела его, почувствовала страшную робость и дрожь и какое-то патологическое желание подчиняться, великую радость от грядущего подчинения… в общем, она тут же подползла к нему на коленях и сделала ему минет – и пришла от этого в сильнейшее возбуждение. Потом всё как-то слилось: её трахали разные парни, вылизывали девчонки, а ей хотелось всё больше и больше, ещё и ещё, потом она оказалась на огромной кровати с Ингмаром, а потом мир буквально лопнул, она помнит только белое с голубыми прожилками сияние вокруг, и всё. Очнулась она в прохладной просвечивающей палатке, и ей было так хорошо, как никогда раньше, хотя тело болело и ныло, она думала, что сейчас следующий день, но оказалось, что прошло уже три дня, её навещали приветливые солнечные девочки и с чем-то поздравляли, а потом дама постарше принесла папку с отпечатанными листками, это была практически готовая дипломная, и Аську вежливо, но непреклонно выперли за ворота. Интересно, что вскоре все воспоминания об этих днях – вернее, одном дне, она помнила только первый, – выветрились, побледнели, почти испарились, как испаряется сон, и вот только сейчас она очень ярко, в подробностях, вспомнила – опять же так, как вспоминают внезапно сны… Стас не сказал ей ни слова по поводу долгого отсутствия, и добрые подружки ей тут же объяснили почему: потому что он вовсю использовал эти дни, чтобы попрощаться со своей бывшей. И Аська, узнав об этом, тоже промолчала. У них всё было замечательно, потом выяснилось, что она беременна, но от кого, она не знает по сей день. Скорее всего от кого-то из тех случайных парней…
Такие вот весёлые истории (потому что прорвало; потому что было можно) они рассказывали друг другу в свою первую ночь, пока речи (и не только речи) не прервал испуганный телефонный звонок.
Костя дотянулся до аппарата, не вставая, но зацепил в темноте кнопочку громкой связи, и голос Антона раздался совсем рядом, сопровождаемый какими-то шорохами:
– Костя? Слушай внимательно. Я всё раскопал. Это «Солнечный Храм», они всё про вас знают, меняйте берлогу, живо… о чёрт…
Мимо проехала машина, послышалось три негромких хлопка.
– А-ах!.. – всхлипнул Антон. – Да… уй, мамочка…
Машина вернулась, остановилась, хлопнула дверь.
– Не… не надо, – сказал Антон.
Ещё хлопок. Долгая тишина. Потом что-то упало.
В темноте комнаты раздались громкие приближающиеся шаги. Остановились. Шорох. И – чьё-то громкое, как после забега, дыхание. Так дышат, раздувая ноздри.
Костя осторожно, как неразорвавшуюся гранату, положил трубку.
– Уходим, – произнес он негромко и потянулся за штанами. – Пять минут у нас на всё.
– Зачем? – глупо спросила Аська и уже всё поняла сама, но он объяснил:
– Антон звонил с мобилы. На домашний. Теперь у них наш номер. Значит, и адрес. Поэтому сматываемся.
– А куда?
– Не знаю куда. А, нет – знаю… – И он даже слегка улыбнулся.
Ночь была предгрозовая. После долгой невыносимой жары такое творилось в небесах… О-о!
* * *
Сборы заняли если не пять минут, то точно не больше десяти. Костя, держа на руках так и не проснувшегося Бу, куда-то вёл дворами – Аська вскоре потеряла направление, просто бежала, путаясь в широченной юбке. Она вообще плохо знала эту часть города. Вскоре они вырвались на проспект, Костя тормознул «шахид-арбу» и, имитируя (на взгляд Аськи, очень убедительно) цыганскую манеру речи, объяснил многоречиво, куда им надо. Потом они пересекли почти в полной темноте и под начинающимся дождём (крупные редкие капли били гулко, казалось, удары отдаются в прокалённой земле) большой пустырь, оставляя слева какие-то павильоны, вышли к другому проспекту и там поймали ещё одну машину.
– А теперь ещё немного пешком, – сказал Костя, когда машина, резко развернувшись, унеслась обратно, к обжитым местам. – Нам вон туда…
– На Канонерский? – догадалась Аська.
– Ага. Бывала там?
– Давно. Загорать с девчонками ездили…
Ветер усиливался, хлопал чем-то вдали. Пахло водой и железом.
Неподалёку от входа в туннель кто-то стоял. Мужчина зрелых лет с собакой на поводке. Бессонница. Когда они проходили мимо, он посмотрел сквозь них, а собака тихо предостерегающе рыкнула. Шагов через тридцать Аська почему-то оглянулась. Мужчина смотрел им вслед, держа руку возле уха.
– Он кому-то звонит, – прошептала Аська.
– Почему бы нет? – отозвался Костя.
– Они следят за нами, – пискнула Аська. – У них всюду свои люди.
– Ничего. Ещё минут двадцать…
Потом мимо них медленно проехала машина. Кто-то, сидящий на заднем сиденье, оглянулся.
– Следят, – повторила Аська.
Ей казалось, что за множеством оконных стёкол прячется множество лиц.
– Сюда, – сказал Костя.
* * *
И тут прямо над их головами раскололось небо.
6
Фёдор походил на небольшого медведя и жил в берлоге. Как выяснилось, он ещё не ложился и ляжет не скоро, а может, и вообще эту ночь пропустит, ну её. А пацан пусть спит, это хорошо, дети лучше всего, когда они спят. Прямо не налюбуешься… Стен в берлоге не было, всё книги, лыжи, вёсла, полушубок, спортивные кубки, гитара, фотографии, вымпела – и он вперевалочку шастал между всем этим, удивительным образом огибая стоящий поперёк берлоги древний красного дерева шкаф; за шкафом стоял гигантский кожаный диван с торчащими пружинами, на котором сейчас дрых Бу. Фёдор был анархист-одиночка и теоретик городской партизанской войны. Аську Стас представил ему как жену своего приятеля, на которого наехали какие-то отморозки, приятель лёг на дно, и теперь они охотятся за семьёй, и вот надо спрятать, посоветуй. В органы обращаться нельзя, среди отморозков замечены были прокурорские.
– Ну да, такие времена, – согласился Фёдор и предложил на выбор три варианта: за границу, или в глушь, или – скрываться в большом городе, то есть либо здесь, либо в Москве. Но Москва – это на крайний случай. Лично он, Фёдор, предпочёл бы третий вариант из соображений парадоксальности, потому что мало кто умеет по-настоящему прятаться в городе, но если хоть чуть-чуть освоить это искусство – хрен найдёшь.
– Вот эту тетрадку на досуге почитаете… – Он достал и подал. – Цыганами вы прикинулись – это умно, но недостаточно… впрочем, ладно, об этом мы ещё поговорим. Над внешностью профессионально поработать, новые документы сбацать – это первый шаг. Хуже с биографией… но и тут можно кое-что сделать, пока не заморачиваемся, это задача на послезавтра. Ну что, Аня, будем работать?
Аська кивнула.
– Для начала надо вас аккуратненько поселить у хороших людей – именно у людей, Костя, среди людей, где прятать лист? – в лесу! Но провернуть это так, чтобы все думали, что вы тут давно. Или уезжали и вот вернулись. Понимаешь, Костя? А так, как вы прятались, вы себя на обозрение выставляли, выделялись вы из массы, понимаешь?
– Уж не хочешь ли ты нас определить в табор? – спросил Костя.
– Это было бы идеально, но сейчас – никак, связи утратил. Всех моих корешей цыганских – того. – Он провёл пальцем по горлу. – Скоро вообще нормальных цыган не останется… Но вот репатриантов мы из вас сделаем… откуда бы? – а, давай из Грузии, нынче легко поверят. В общем, чайку на грудь примем по триста грамм, одёжка уже высохла, наверное, – и поедем на хату. Вам с сахаром?
Машина у Фёдора была вполне партизанская – уазик с брезентовым верхом. Трясло в нём немилосердно. Как ни старался Костя смягчить эту тряску и прыжки, Бу всё-таки проснулся.
– О, – сказал он, оглядываясь. – Опять куда-то едем?
– Да, – ответила Аська. – Мы теперь, наверное, будем часто ездить.
– Это здорово, – сказал Бу и снова заснул.
Дождь забарабанил по брезенту так, что Аська не услышала, как зазвонил телефон в кармане Фёдора, а только увидела, как он поднёс к уху трубку.
– Да, – донеслось сквозь капельную дробь. – Нет. Не дума. – С минуту он молчал и слушал. – Хорошо. Да, это реально. Да. Не понял? Зачем? А-а. Сколько? Всего три? Жмоты. Ладно, сделаю. – Он сложил трубку и сунул в карман. Обернулся. – Бизнес. Они называют это бизнес…
Стёкла заливало, и Аська никак не могла понять, где они едут. Кажется, Обводный…
– Туточки, – сказал Фёдор. – Ближе не подъехать. Ну да там обсохнете, внутри.
Из темноты и водных струй проступали два столба – наверное, остатки былых ворот. За столбами угадывалось здание, тёмное, суровое, и только вход под козырьком освещён был бессильной красноватой лампой. Под дождём надо было пробежать метров десять.
– Держи. – Костя передал Аське Бу, вылез, принял Бу, свободной рукой подстраховал вылезающую Аську. Передал ей Бу, полез за рюкзаком, закинул его за спину, потом наклонился за сумкой, которая стояла на переднем сиденье. Внутренность уазика была темна, светилась только приборная доска. И в этом зеленоватом свете Аська увидела, как Фёдор быстрым движением выхватил откуда-то снизу пистолет, два раза негромко выстрелил в Костю, потом ухватил его за лямку рюкзака, втянул в кабину и газанул с места. Дверь оставалась открыта, ноги Кости волочились по воде.
Аська даже не закричала. Из неё просто вышел воздух. Может быть, получился всхлип.
Потом машина полыхнула рубиновыми огнями, остановилась, вернулась. Аська рукой прикрыла Бу лицо. Но никаких выстрелов не последовало, из машины вылетел пистолет и упал к Аськиным ногам.
Уазик с рёвом унёсся.
Она наклонилась и подняла пистолет. Он был тёплый.
– Анна Владимировна, – сказали сзади. – Отдайте, пожалуйста.
Это был следователь Порфирьев.
Она почувствовала, как его пальцы уверенно отбирают у неё оружие. Потом Порфирьев достал большой платок и стал протирать пистолет.
– Дурак. Хотел убийство на вас повесить. Кто же ему позволит… Пойдёмте, пожалуйста. Вас ждут.
– Кто? – спросила Аська, но совсем неслышно. На большее давно не хватало сил.
Внутри, сразу у входа, кто-то подал ей полотенце, она машинально вытерла лицо и волосы. Потом посмотрела на Бу. Бу не то чтобы спал – но он не шевелился. Смотрел куда-то вверх. С ним такое случалось.
Она перехватила Бу в другую руку – и локтем ощутила заткнутый за тугой пояс юбки наган. За все эти дни она успела к нему привыкнуть.
На грани слышимости раздавались ритмичные удары. Аська решила, что это шумит в ушах кровь.
«Костя умер», – подумала она. Внутри ничего не отдалось. Сердце было как пропитанное новокаином – хоть режь его.
(Костя между тем был ещё жив. Фёдор вытолкнул его из машины, протащив метров двести, и сейчас он полулежал на спине, опираясь на рюкзак, и медленно приходил в себя. Боли пока не было, но он по опыту знал, что – будет. «Вот пройдёт шок, и будет боль. Пройдёт шок. Шок можно преодолеть волевым усилием. Нужно сесть. Сесть. Для этого – опереться локтем…» Асфальт закачался, как плот. Костя снова упал и снова потерял сознание.)
– Пойдёмте, – сказал Порфирьев. – Сюда, пожалуйста. Если вам тяжело, давайте я понесу мальчика.
Аська, закусив губу, помотала головой.
Они поднялись на второй этаж. В этот момент в кармане у Порфирьева запиликала рация.
– Что? – спросил Порфирьев. – Ну, успокойте его как-нибудь. Что? Совсем с ума посходили? Нет, конечно. Да не знаю я как, решайте сами. Укол, да. Хорошо. – Он повернулся к Аське. – Извините. Тут у нас свои трудности. Но вас это не должно беспокоить.
– Потому что я уже мёртвая, да? – спросила Аська.
– С чего вы взяли?
– Только мёртвых ничто не беспокоит.
– Ошибаетесь, – произнёс Порфирьев почти весело. – Мёртвым некоторым, если хотите знать, потрудней приходится… Пожалуйста, вон туда, по коридору прямо – и в красную дверь.
И пошёл вниз.
(Некоторым мёртвым действительно приходилось потрудней. Ну, не так чтобы совсем мёртвым, конечно… мёртвым условно. Запертый в подвале Стас улучил момент, попробовал выбраться из клетушки, где его держали вместе с мётлами и досками, – но караульные эту попытку пресекли, слегка Стаса побили и засунули обратно, на всякий случай прихватив его наручником к трубе. Теперь он сидел на мокром бетонном полу и куском доски колотил по трубе. Между прочим, не просто чтобы побузить: над самым полом он нащупал грубый сварной шов, и житейский опыт подсказывал ему, что такие швы довольно часто ржавеют насквозь…
За все эти дни он много раз успел себя проклясть за то, что сначала так легко, как последний лох, повёлся на дешёвую разводку (это он так себя убеждал; на самом деле он абсолютно не мог понять, в чём состояла разводка и где он лоханулся), а потом, когда надо было просто заорать: «Аська, прячься, спасайся!» – струсил и сказал то, что ему велели. Он никогда не предполагал, что в нём так велик нерастраченный запас самоедства…
Звук последнего удара был отчётливо другой – и тут же в замке каморки заскрежетал ключ. Стас отшвырнул доску…)
Аська только сейчас обратила внимание на то, что стены коридора расписаны узорами и увешаны какими-то странными плоскими куклами и страшными масками. Нарочито неяркий свет низких, у самого пола, светильников не позволял охватить взглядом всё сразу, но то, на что падал взгляд, впечатляло и вместе с тем угнетало – хотя описать и объяснить, что она видит, Аська бы не смогла. Непрерывно перетекающие друг в друга тёмные и светлые силуэты – наподобие «Птиц» или «Рыб» Эшера. И на их фоне – чудовищно изломанные или изогнутые человеческие фигуры, и непонятно, что эти люди делают друг с другом, и хорошо, что непонятно. Пройдя этим коридором, она уже не могла думать ни о чём другом.
Красная дверь выглядела так, будто была измазана кровью, и хотя Аська знала, что настоящая кровь, когда запекается, становится почти чёрной, ей показалось, что она чувствует тяжёлый гниловатый запах.
– Ма, – сказал Бу. – Смотри.
И показал глазами вверх.
Она посмотрела.
Под потолком, широко раскинув полупрозрачные крылья, парил на ниточках блестящий, словно облитый ртутью, голый человек с громадным членом и длинным тонким раздвоенным на конце хвостом.
(Костя очнулся второй раз. Теперь он уже чувствовал боль в правом плече и лопатке и в правом же боку, особенно в боку – там словно искрили электрические провода. «Так, – подумал он. – Надо что-то делать, и быстро. Если зацеплена печень, до больницы не доживу». Он левой рукой осторожно полез в нагрудный карман – там был Аськин телефон и отдельно аккумулятор, свой телефон Костя носил в заднем кармане брюк, и аппаратик был недостижим сейчас – как если бы лежал на Луне. Он попробовал пошевелить пальцами правой руки, они не слушались. «Ну и чёрт с ними, обойдусь левой. – Он сдвинул крышечку и, стараясь прикрыть приборчик от дождя, вставил на место аккумулятор, защёлкнул крышку, надавил кнопку – экранчик осветился, Костя ввёл пин-код – вызубрил на всякий случай. – Так, теперь родная ноль-один…»