Далия Трускиновская Предок
Отродясь не задумывались домовые, от кого они ведут свой род. Спокон веку живут при людях, порядок блюдут, понемногу плодятся и размножаются, а для долгих размышлений у них просто времени не остается.
Но иногда задуматься все же приходится – и не от хорошей жизни!
Вдовую деревенскую домовиху Таисью Федотовну всем миром решили пристроить в хорошую семью. И семью долго искать не пришлось – это была та самая, которую бросил и бежал в неизвестном направлении домовой дедушка Тимофей Игнатьевич. Хозяйство у него было крепкое, налаженное, и бабе, да еще обремененной маленьким, на первых порах управиться было бы несложно. А хозяевам ведь все равно, кто за порядком следит, домовой или домовиха.
Таисья Федотовна вселилась в трехкомнатную квартиру.
На первых порах у нее дневали и ночевали кумушки, Матрена Даниловна и Степанида Прокопьевна, все облазили, все тайнички беглого Тимофея Игнатьича сыскали. А их, тайников, было столько, что домовихи просто диву дались. Туалетная дырка – раз, в самом низу, у пола, откуда тянуло холодом. Там домовой держал веревочки, гвоздики, полиэтилен. Склад за кухонным гарнитуром – два. На складе были мешочки и фунтики с крупами – гречкой, перловкой, пшенкой, манкой, а также отдельно – сухарики из хлебных корок. Еще за газовой плитой – но оттуда пришлось выскочить, зажимая носы. Неизвестно для чего Тимофей Игнатьич приберегал в маленьких баночках зловредный крысиный яд. Казалось бы, его, яд, не хранить, как сокровище, а в крысиную дырку заложить надобно! Была такая дырка в квартире, ее заделывай не заделывай – все равно зубастые твари прогрызут. Так нет же! Именно в крысиной дырке Тимофей Игнатьевич тоже завел тайник – там у него моток проволоки обнаружился. И в прихожей, за полкой с обувью, он какие-то мелкие железки держал, а какие – бабам не понять. И в гостиной, под диваном, а точнее сказать – внутри дивана, хранил неизвестно где добытый сухой собачий корм – на черный день, не иначе!
Матрена Даниловна только ругалась – всю душу вложил беглец в устройство тайников, а она, душа, и для чего иного пригодилась бы. Степанида же Прокопьевна только вздыхала – она имела трех дочек на выданье, и из-за старшенькой-то, девицы Маремьяны, и подался в бега нашкодивший Тимофей Игнатьевич. Не пожелал приводить Маремьянку законной женой в хозяйство с восемнадцатью, кабы не более, тайниками!
Хозяева же, не зная, что обихаживать их будет совсем неумелая деревенская домовиха, взяли да и увеличили семейство. Они имели в далеком городе дочку и внуков – так вот, старшего внука к ним и прислали на лето – а, может, и не только на лето.
Внук Димка, двенадцатилетний парень ростом чуть пониже взрослого мужика, приехал с клеткой, клетку поставил на стол в отведенной ему комнате, и вскоре по дому пронеслась весть: в Таисьином хозяйстве завелось диво!
– Что это там у нее? – спросил домовой дедушка Лукьян Пафнутьевич супругу Матрену Даниловну, когда она, запустив собственное хозяйство, вся взмокшая вернулась из Таисьиного. – Сказывали, вроде белки?
– И вовсе на белку непохоже, – отвечала домовиха. – А ростом тебя чуть пониже, мохнатое, косматое, нечесанное, пегое, без хвоста, с лапами, с мордой, глазки круглые, черные…
– Постой, не трещи! Как это – пегое?
– Рыжее с черным, по рыжему – черные пятна вкривь и вкось, – объяснила Матрена Даниловна. – И прожорливое – страсть! Намается с ним Таисья Федотовна! И жадное, все в рот прибирает, а что не в рот – то прячет.
– Хозяйственное, стало быть, – одобрил Лукьян Пафнутьевич. И потом, встретившись в межэтажных перекрытиях с супругом Степаниды Прокопьевны, Ферапонтом Киприановичем, сам первый заговорил про диковинное существо, причем, в пику своей Матрене Даниловне, – с одобрением. И разве мог домовой молвить гнилое слово про существо со столь явно выраженной хозяйственностью?
Тут же случился домовой дедушка Лукулл Аристархович.
Этот любил блеснуть диковинным словом, а от хозяев нахватался блажных идей. Непременно ему чьи-то права нужно было защищать. Как-то даже за крыс вступился. Как уцелел – до сих пор понять не может.
Лукулл Аристархович, вопреки обыкновению, слушал неспешный разговор двух домовых дедушек молча. Что-то у него этакое в голове зрело. А потом на ночь глядя и отправился навестить Таисью Федотовну.
Как домовихи умеют визжать – знает всякий. Домовые визжат от возмущения или же настраиваясь на драку, а домовихи – по разным поводам. И чем не повод – молодая годами домовиха, спозаранку, по-деревенски, улегшись спать, вдруг обнаруживает рядом с собой совершенно с ней не повенчанного мужика?!
Население квартиры подскочило, как ошпаренное. Сам хозяин, Николай Ильич Платов, и супруга, Вера Борисовна, и их незамужняя дочка Инесса, и внук Илья – все проснулись и стали друг дружку спрашивать, что стряслось. Погрешили на крыс, хотя такой голосистой крысы природа еще не создавала.
А вот домовые-соседи, прибежавшие на шум, как раз и застукали Лукулла Аристарховича. Таисья Федотовна как с перепугу в него вцепилась, так и не отпускала, да еще ее маленький суеты добавил.
– Ты что же это, охальник, делаешь?! – напустилась на бедолагу Степанида Прокопьевна. – Ты, коли глаз на бабу положил, сваху засылай! А не тихомолком под бочок подваливайся!
– Нехорошо, нехорошо! – добавил Ферапонт Киприанович. – Не по правилам! Ты что, совсем порядок забыл? Ну так я тебе напомню!
– Какая баба, какая сваха?! – заголосил прихваченный Ферапонтом Киприановичем за ухо Лукулл Аристархович. – На что мне баба?! Я по другому делу шел!
– Да к бабе попал? – продолжила умная Степанида Прокопьевна. – Уж не позорился бы, говорил, как есть! Дело у него!
– Врет, врет! – выкрикнула Таисья Федотовна.
– Еще бы он не врал! Знаю я ваше дело! Мне ли не знать – сама трех девок родила!
И она была права – в семьях у домовых редко бывает такой приплод. Одно дитя, ну, два, но чтобы три, и все – девки, это раз в сто лет случается, не чаще.
Ферапонт Киприанович меж тем волок непрошенного гостя прочь, к выходу, а выход из квартиры был в ванной.
– Да постой ты! – взмолился Лукулл Аристархович. – Я же не просто так! Ну, сам посуди – в тех ли я годах, чтобы свататься?
– Вон поганец Тимофей Игнатьевич тоже вроде не в тех годах был, – огрызнулся Ферапонт Киприанович, – а чего учудил? Стыд и срам! Иди уж, иди!
– Постой, тебе говорят! Вот те святая истина – не к бабе шел!
– А к кому?
– К тому, кто в клетке сидит!
– В клетке? А к Таисье Федотовне как попал?
– Заблудился!
Тут в квартире появилось еще одно лицо – норовистый домовой Евсей Карпович.
Он был ведомый полуночник – когда хозяин Дениска проводил ночь на дежурстве, Евсей Карпович, прстрастившийся к Интернету, лазил по сайтам и узнавал много любопытного. К тому же, и жил он через стенку от Платовых.
– Что за шум, а драки нет? – осведомился Евсей Карпович.
– Хоть ты выслушай! – взмолился Лукулл Аристархович. – Я только и хотел, что на того, который в клетке, посмотреть!
Евсей Карпович задумался.
– А что, Ферапонт Киприаныч! Давай доведем его до клетки – и пусть смотрит! И нам объяснит, что он там чаял увидеть.
Степанида Прокопьевна осталась утешать Таисью Федотовну, вообразившую, что ее доброй славе пришел конец, а мужики пробрались в комнату, где жил Илья, дождались, пока мальчик заснул, и забрались на стол.
Там стояла довольно большая клетка, а в ней спал меховой комок.
– Ну, гляди! – приказал Евсей Карпович.
– Ничего не понять… Его бы растолкать, что ли?
Нашли фломастер, сунули концом в клетку. Комок, не разворачиваясь, ухватил фломастер передними лапами и стал заталкивать в пасть.
– Ишь ты, умный! – восхитился Ферапонт Киприанович.
– И во сне соображает, – подтвердил Евсей Карпович.
– А неспроста он такой… – и Лукулл Аристархович опять тяжко задумался. – И мастью нашего Аникея Фролыча напоминает…
– Как это оно тебе Аникея Фролыча напоминает?! – вызверились домовые. – Скотина тебе домового дедушку напоминает?!
– Так ведь он тоже уже пятнами пошел, от старости…
– Да? – тут и Ферапонт Киприанович задумался, а потом еще пошевелил фломастером и вдруг воскликнул: – Гляньте, а ведь у него пальцы!
– Евсей Карпович, ты когда-нибудь такого зверя видывал? – спросил Лукулл Аристархович.
– Не доводилось, – буркнул домовой.
– А скажи еще, Евсей Карпович… Вот ты целыми ночами в этой, как ее… в Паутине сидишь, – блеснул словечком Лукулл Аристархович. – Много чего про людей знаешь. А верно ли, что они от обезьяны произошли?
Тут надо сказать, что ни один домовой отродясь не видывал живой обезьяны. И ее величины себе, естественно, не представляет. Кто-то судит об этом животном по детским мультикам, которые иногда удается подсмотреть. Кто-то – по людским разговорам. И идея происхождения человека от обезьяны была Лукуллом Аристарховичем подслушана у хозяев – те как-то чуть не поссорились из-за теории Дарвина. Тогда он, помнится, даже возмущался – у хозяйки белье не стирано, мусор не вынесен, хозяин неделю как ванну не принимал, и когти на ногах забыл уже, когда и стриг, а сидят и про обезьян спорят! Но сейчас он вдруг начал все припоминать.
– Точно не скажу, однако такая версия есть, – туманно выразился Евсей Карпович. Ему и в голову не приходило добираться, откуда хозяева происходят.
– Труд сделал из обезьяны человека! – вдруг выпалил Лукулл Аристархович.
– Ну и что?
– А то! Мы-то все время в трудах! Стало быть, и нас труд из кого-то сделал?!
– Не ори, опять всех перебудим, – одернул его Ферапонт Киприанович. – Надо же, тварь мохнатая, а с пальцами…
– У крысы вон тоже пальцы… – задумчиво произнес Евсей Карпович.
– Не такие! – и Ферапонт Киприянович надолго уставился на свои собственные мохнатые лапы.
Лапы были для домового вполне обычные – и все же, все же…
* * *Дальнейшие изыскания дали вот какой результат.
Во-первых, узнали имя. Илья звал своего любимца Васькой. Стало быть, зверь был мужского пола. А снаружи и не догадаться – уж больно лохмат.
Во-вторых, Васька питался тем же, что и домовые. У него был пакет с магазинным кормом, и из пакета было выкрадено достаточно, чтобы получить представление о рационе загадочного животного. Пробовали давать ему собачий и кошачий сухой корм – подбирал и прятал. Пробовали подбрасывать любимое лакомство, картофельные чипсы, – и от них не отказывался. Матрена Даниловна собственноручно скормила обжоре два кружка полукопченой колбасы. Степанида Прокопьевна добежала до универсама, где ее племянник магазинным служил, и притащила всего понемногу. Отказался Васька только от удивительно прочных карамелек, хотя оберточную бумажку исправно сгрыз.
– Вот! А я что говорил! – воскликнул, узнав о этих подвигах животного, Лукулл Аристархович.
Он тоже времени не терял – на пару с Евсеем Карповичем лазил в Интернет. Для такого случая Евсей Карпович временно простил соседу его завиральные идеи. Подтвердилось: люди произошли от обезьян, но при этом почему-то телом облысели, оставив шерсть на голове и еще кое-где. И более того – ученые проводят опыты с человекообразными обезьянами в надежде, что те заговорят, хоть бы и знаками, и примутся трудиться.
– Ну вот, стало быть, одновременно могут жить и люди, и их предки. А мы чем хуже? Их предки вон в лесах живут, в джунглях, по деревьям лазят, а мы чем хуже? И наши предки тоже где-то сохранились. Их, бедненьких, там ловят и за деньги продают, чтобы по клеткам сидели, – так складно изложил суть дела Лукулл Аристархович.
Евсей Карпович только в затылке поскреб.
По многим приметам Васька действительно был предком, но предком весьма странным.
Домовые изначально обладают многими умениями. Они, хотя все сплошь кругленькие и упитанные, проскальзывают в любую щелку. Расстояние между прутьями клетки для них – ерунда, хотя, скажем, крупный Лукьян Пафнутьевич, скорее всего, застрял бы. Затем, домовые умеют отводить глаза – то есть, при нужде показаться в ином облике, кошачьем, к примеру, или слиться цветом с мебелью, но ненадолго. Васька этих способностей никак не проявлял. Ел да спал, спал да ел, и еще гадил…
– А чем обезьяны лучше? – вопрошал Лукулл Аристархович. – Вон и у человека предок совсем безмозглый!
Разумеется, во всем доме только и было разговору о Ваське: одни домовые признавали мохнатого за свежеобретенного предка, другие – нет.
– За что же люди своих предков в таком разе уважали? – полюбопытствовал однажды Евсей Карпович в беседе с Матреной Даниловной. Беседа велась наедине, и вопрос вышел риторический. Матрена Даниловна до того полюбила своенравного соседа, что лишнее словечко при нем брякнуть боялась.
– Вот я в Паутине вычитал – спокон веку люди приносили жертвы предкам, чтобы предки о них заботились, охраняли, хороший урожай посылали, – продолжал рассуждать Евсей Карпович. – А обезьяну проси не проси – урожая не прибавится. Вот и наш тоже…
– А пробовали? – осторожненько спросила Матрена Даниловна.
– А чего пробовать? И так же видно.
Матрена Даниловна возражать не стала. Не первый год баба замужем была…
Домовые относятся к своим женам и дочкам свысока. Бабий ум им доверия не внушает. Они в свое время нахватались от людей поговорок о том, что у бабы-де волос долог, а ум короток, а еще – бабьи умы разоряют домы. И плевать, что у иного матерого домового шерстка по полу мела! Из поговорок они составили то, что Лукулл Аристархович назвал однажды мудрым словом «концепция». И держались ее неукоснительно.
А домовихи, соответственно, не придают большого значения таким концепциям и при нужде умеют заставить мужей поступить по-своему. Или же действуют, вовсе их не спросясь.
Так что вскоре Лукьян Пафнутьевич застукал супругу за нехорошим делом – она утаскивала из дому узелок с печеньем и кусочком дорогого сыра.
– Куда поволокла?! – осведомился он.
– А нужно!
– На что?
– В гости иду, без гостинца нехорошо!
– К кому это в гости ты наладилась?!
Не то чтобы Лукьян Пафнутьевич был шибко бдителен, но ведь мог же пронюхать про хождения к Евсею Карповичу. И Матрена Даниловна, засуетившись, стала путать след.
– А к соседке, к Таисье Федотовне! Давно обещалась! Я только к ней и хожу, да еще к куме, к Степаниде…
– Не великоват ли гостинец? – Лукьян Пафнутьевич бесцеремонно отнял узелок и вскрыл. – Ого! Вот же бесстыжая баба! Сыр-то ты еще совсем свежий уволокла! Не поплохеет ли твоей Таисье Федотовне от такого сыра?
– Так иного ж не берет! – выпалила домовиха.
– Как это – не берет?
– Ой…
– За что это она у тебя сыр и печенье берет?!
– А она, она… Деревенским делам учит, заговорам, наговорам, шепоткам…
– Тьфу! – только и сказал на это Лукьян Пафнутьевич. А сам в тот же день полюбопытствовал у Ферапонта Киприановича, не случилось ли у того в хозяйстве пропаж.
– А ты откуда знаешь? – удивился сосед. – Хозяева блюдечко со сливками нам с женой выставили – половины блюдечка как не бывало. Я уж девок своих тряс – не признаются!
– Сдается мне, эта деревенская Таисья Федотовна воду мутит…
Пошли разбираться.
Деревенская домовиха, как обжилась в городской квартире, стала зубки показывать.
– Скажите спасибо, что еще деньгами не беру!
Тут Ферапонт Киприанович с Лукьяном Пафнутьевичем и вовсе обалдели.
– За что?!. – только и спросили в ужасе.
– А это уж наши бабьи дела, – туманно отвечала Таисья Федотовна. С тем незваных гостей и выпроводила.
Тогда пошли к Евсею Карповичу.
– Может, она их лечит? – предположил было Лукьян Пафнутьевич. – Но от какой такой хвори? Моя дура отродясь даже соплей не утирала, на ней пахать можно!
– И моя дура точно такова.
– Разберусь, – пообещал Евсей Карпович. – Посмотрю в Паутине.
На Интернет он ссылался всякий раз, когда хотел уйти от ненужного разговора, так что соседям в конце концов стало казаться, что именно там можно найти ответы на все вопросы.
Разумеется, шариться в Паутине Евсей Карпович не стал, а учредил некоторый надзор за Матреной Даниловной. Оказалось, что ходят они с кумой Степанидой к Таисье Федотовне поочередно и в трудные минуты жизни. Остальное уже было делом техники.
Евсей Карпович прокрался вслед за Степанидой Прокопьевной и сам видел, как она передала Таисье Федотовне немалый узелок.
– Тут и орешки для твоего младенчика, как ты просила.
– Орешки, это хорошо.
– И для предка тоже…
– Ну, тогда, – ознакомившись с содержимым узелка, сказала Таисья Федотовна, – пошли, но ненадолго. Тут у тебя гостинцев на пять минут.
– Да мне хватит!
Далее домовихи выпали из поля зрения Евсея Карповича, потому что скрылись в Илюшиной комнате. Он подкрался к дверям, заглянул в щелку и увидел такую картину.
– Милый ты наш предок! Солнышко наше ясное! – нараспев заговорила Степанида Прокопьевна, стоя на коленках перед клеткой. – Помоги ты нам сыскать беглого охальника Тимофея Игнатьича, чтобы он на дочке Маремьянке женился! И чтобы ей в богатом хозяйстве домовой бабушкой быть! А еще, предок миленький, сделай так, чтобы сантехник Валерка из запоя вышел! Мой-то старик в этих новомодных унитазных бачках все никак не разберется!
Евсей Карпович так и разинул рот.
Он полагал провести серию экспериментов, чтобы доказать происхождение домовых и Васьки от одного-единого предка, а тут вон что вышло!
Поразмыслив, он решил, что на бабьи глупости обращать внимания не стоит, и постарался выкинуть их из головы.
Но, когда домовые дедушки собрались, как это стало входить в привычку, потолковать о предках, Лукьян Пафнутьевич огорошил честное собрание новостью: Матрена Даниловна раздобыла где-то картинку, на картинке – мохнатая рожа вроде Васькиной, и повесила в укромном уголке их апартаментов на антресолях. Теперь вот, как возникнет в жизни сложность, на эту рожу поглядывает – ответа ждет, не иначе.