— Прошу прощения, — сказал мистер Коберман, встал из-за стола и отправился на свою ночную работу.
Звезды, луна, ветер, тиканье часов, отсчитывающих ударами время до рассвета, восход солнца, вот и наступило новое утро, новый день, вот и мистер Коберман вышагивает по тротуару, возвращаясь с ночной смены. Дуглас держится от него на почтительном расстоянии, он как маленькая машинка, которая жужжит и внимательно наблюдает своими глазами-микроскопами.
В полдень бабушка отправилась в бакалейную лавку за продуктами. И, как уже повелось, когда бабушки не бывало дома, Дуглас поорал целых три минуты перед дверью мистера Кобермана. И как обычно, ни звука в ответ. Стояла зловещая тишина.
Дуглас сбежал вниз по лестнице, взял ключ, серебряную вилку и три осколка разноцветного стекла, которые он сохранил от разбитого окна. Вставил ключ в замочную скважину и тихонечко толкнул дверь.
Шторы были опущены, в комнате стоял полумрак. Мистер Коберман лежал поверх покрывала в ночной сорочке и мерно дышал: вдох, выдох. Он не шевелился. Лицо его было неподвижно.
— Эй, мистер Коберман!
Размеренное дыхание эхом отлетало от бесцветных стен.
— Мистер Коберман, эй!
Дуглас подошел ближе, ухнул об пол шар от гольфа. Закричал. Опять никакого ответа.
— Мистер Коберман!
Дуглас склонился над мистером Коберманом и прямо у него перед носом принялся играть на зубцах серебряной вилки.
Тут мистер Коберман тяжко застонал, задергался в судорогах.
Отозвался-таки! Отлично! Замечательно!
Дуглас достал из кармана осколок синего стекла. Посмотрел сквозь него и очутился в синей комнате, в мире синевы, который был совсем непохож на знакомый ему мир. Так же, как был непохож и красный мир. Синяя мебель, синяя кровать, синие стены и потолок, синяя столовая утварь из дерева на крышке секретера и мрачное синее лицо мистера Кобермана, синие руки, синяя грудная клетка ровно дышит, то поднимается, то опускается. А…
В широко раскрытых глазах мистера Кобермана зияла хищная тьма.
Дуглас отпрянул. Оторвал от глаз синее стеклышко.
Глаза у мистера Кобермана закрыты.
Посмотришь сквозь синее стекло — глаза открыты. Уберешь стекло — закрыты. Посмотришь опять сквозь стекло — снова открыты. Уберешь — закрыты. Вот это да! Дуглас экспериментировал с дрожью в коленках. Через синее стеклышко Дугласу казалось, что из-под опущенных век мистер Коберман пожирает его своими кровожадными глазищами. Без синего же стекла веки мистера Кобермана были плотно смежены.
А вот туловище мистера Кобермана…
Его ночная сорочка растворилась. Тут все дело было в синем стекле. Или, может, в самой одежде, или в том, что она была надета на мистера Кобермана. Дуглас вскрикнул.
Сквозь стенки желудка мистера Кобермана было видно, что там у него внутри!
Внутри он был весь сплошной. Или почти весь, потому что, приглядевшись, можно было разобрать очертания каких-то странных фигур.
Ошеломленный, Дуглас простоял в раздумье минут пять, на ум пришли синие, красные, желтые миры, которые, существовали бок о бок, подобно разноцветным стеклам, окаймлявшим большое белое прозрачное стекло на лестничной площадке. Цветные стекла, бок о бок, разные миры. Так вот почему он разбил окно.
— Мистер Коберман, просыпайтесь!
Молчание.
— Мистер Коберман, где вы работаете по ночам? Мистер Коберман, где вы работаете?
Потянуло легким ветерком, затрепетала синяя занавеска.
— В красном мире? Может, в зеленом или в желтом, а, мистер Коберман?
Все было подернуто синей стеклянной тишиной.
— Я сейчас, — сказал Дуглас.
Он спустился на кухню, вытянул большой скрипучий ящик стола и достал самый большой и самый острый нож.
Сжимая его в руке, Дуглас прокрался в прихожую, снова поднялся на второй этаж, тихонечко открыл дверь в комнату мистера Кобермана, вошел и прикрыл ее за собой.
Бабушка была занята тем, что пробовала пальцем корочку пирога, когда Дуглас вошел на кухню и положил на стол нечто.
— Бабуль, это что?
Она посмотрела поверх очков.
— Не знаю.
Нечто было квадратное, вроде коробки, и упругое. Ярко-оранжевого цвета. Из него торчали четыре трубки квадратного сечения. От него шел странный запах.
— Ты когда-нибудь видела такую штуковину, ба?
— Нет.
— Так я и думал.
Дуглас оставил предмет на столе и вышел из кухни. Через пять минут он вернулся и принес еще что-то.
— Ну, а вот это?
И положил на стол ярко-розового цвета цепь с лиловым треугольником на конце.
— Не мешай, — отмахнулась бабушка, — цепь как цепь.
Когда он пришел в третий раз, у него были заняты обе руки. Кольцо, квадратик, треугольник, пирамида, прямоугольник и много-много еще всякой всячины. И все гибкое, эластичное, словно из студня.
— Это еще не все, — сообщил Дуглас, складывая предметы на стол. — Там, где я взял эти, их еще полным-полно.
— Ну, хорошо, хорошо, — сказала бабушка, давая понять, что ей не до него.
— А ты была неправа, бабушка.
— Насчет чего?
— А насчет того, что все люди изнутри одинаковые.
— Порешь тут всякую чепуху.
— Где моя копилка?
— На камине, там, где ты ее оставил.
— Спасибо, — сказал Дуглас и потопал в гостиную за копилкой.
В пять из редакции вернулся дедушка.
— Деда, давай поднимемся наверх.
— Давай. А что там такое?
— Хочу тебе кое-что показать, не очень приятное, но будет интересно.
Дед усмехнулся и последовал за внуком в комнату мистера Кобермана.
— Бабушке говорить не надо, ей не понравится, — предупредил Дуглас.
И распахнул дверь.
— Смотри.
У деда отвисла челюсть.
Последующие несколько часов Дуглас запомнил на всю жизнь. Над обнаженным телом мистера Кобермана склонился судебный врач с ассистентами. Внизу бабушка все спрашивала кого-то:
— Что же там происходит, наверху?
Дедушка качал головой и говорил уже который раз:
— Я увезу Дугласа в долгое путешествие, лишь бы он позабыл эту отвратительную историю. Какая мерзость!
— Почему мерзость? Что в этом мерзкого? Мне совсем не страшно, — недоумевал Дуглас.
Судебный врач поежился и сообщил:
— Коберман мертв.
С ассистента градом лил пот.
— Вы видели все эти штуковины в кастрюлях с водой и завернутые в бумагу?
— Да, видел. Это ужас, ужас!
Патологоанатом снова склонился над телом мистера Кобермана.
— Ребята, обо всем этом лучше помалкивать. Это не убийство. Мальчишка совершил благодеяние. Одному богу известно, чем бы это могло обернуться, если бы не он.
— Что же такое этот Коберман? Вампир? Монстр?
— Может быть. Не знаю. Нечто… нечеловекоподобное.
Доктор скользнул пальцами по шву.
Дуглас гордился своей работой. Ему пришлось здорово потрудиться. Он внимательно наблюдал за бабушкой и запоминал. Иголка с ниткой и все такое. Короче, Дуглас обработал Кобермана под стать тем несчастным цыплятам, которых потрошила бабушка. Чистая была работа.
— Я слышал, мальчик говорил, что Коберман был жив и после того, как из него было выпотрошено все это. — Доктор кивнул в сторону треугольничков и пирамидок, плававших в кастрюлях. — Был жив, подумать только!
— В самом деле?
— Да.
— От чего же тогда он отдал концы?
Доктор вытянул из шва несколько ниточек.
— Вот от чего… — сказал он.
Под солнцем холодно блеснуло наполовину обнажившееся сокровище: шесть долларов и шестьдесят центов серебром, покоившихся в груди мистера Кобермана.
— Сдается мне, что Дуглас очень разумно поместил свой капитал, — сказал доктор, поспешно зашивая обратно «начинку».