Друзья и враги - Афанасьев Александр Владимирович 17 стр.


Стабилизировалась эта система, как вы уже догадались, страхом и насилием. Насилием почти непрекращающимся. Шахиншах был символом власти, солнцем на небе, потому-то он и носил титул Светлейший. Кровь, которую проливали его паладины часто и бессудно, держала народ в покорности. Убивали и тех, кто злоумышлял, и тех, кто только мог злоумышлять, достаточно было одного неосторожно сказанного слова или неуместной шутки. Насилие это, насилие за слова, которое казалось мне диким, – на самом деле с точки зрения поддержания государственности было оправданным, даже мимолетное отсутствие покорности и поддержки режима жестоко каралось, пока оно не переросло во что-то большее. Шахиншах наносил удары и по армии, и по жандармерии, и по службе безопасности – никто не мог чувствовать себя в безопасности в этой стране. Но как только шахиншаха публично убили на площади – власть рухнула, как карточный домик, власть уже не могла творить насилие по причине ее дезорганизации и деморализации, и поднявшаяся волна народного гнева смела власть подчистую.

А разбираться со всем этим придется нам, русским.

Варианты решения проблемы были самыми разными. Мы пришли сюда с мыслью восстановить закон и порядок, но это означало восстановление старой системы. Огромное количество людей сидело в лагерях на бесплатном супе и бесплатной каше и ненавидело нас – я не врал сам себе, ненавидело нас. Мы работали как черти, восстанавливали промышленность, но в ней и в мирное время было не так-то много рабочих мест, современная промышленность не требует большого количества рабочих рук. Сельское хозяйство? Рано или поздно мы восстановим и его, но возникает небольшая проблема. Я не мог отдать землю всем этим людям, потому что на всех не хватит, это раз, и потому что эта земля им не принадлежала – два. Я должен был отдать ее владельцам, которые владели землей до войны или их наследникам, и только в случае, если и владельцы, и их наследники погибли – забрать в казну. Если я начну раздавать землю, я либо приобрету себе врагов среди монархистов, которые и так открыли террор, либо на меня просто подадут в суд, и наш же, русский, по русским законам суд – меня осудит. Потому что нельзя просто так раздавать чужую землю, даже если ты наместник Его Императорского Величества. Но если я что-то не сделаю для этих людей, для всех этих людей – дальше будет только хуже.

Ну и что делать?

Надо сказать, что уже после окончания активных боевых действий я понял, убедился в том, что воевали мы именно с народом. Все то, что происходило, – все это шло именно от народа, с перегибами, конечно, и со страшными перегибами, но шло именно от народа. Народ уничтожал чуждую ему власть, причем уничтожал ее под корень, с максимальной жестокостью, и не только власть, но и вообще всех, кто каким-либо образом вписывался в систему власти, отстроенную шахиншахом. Если рассматривать события в этой парадигме, то объяснение получает всё: и ожесточенное сопротивление с чудовищными жертвами во время операции «Уран», и серьезный просчет с количеством поддержавших нас во время операции, и то, что творится сейчас, и проблемы с некоторыми племенами. И даже то, как детям из нормальных семей, ходившим в элитную гимназию, палач – из народа, кстати, нам его удалось потом идентифицировать, схватить и повесить – отрубал руки на крыльце новенького здания гимназии, а народ на все это смотрел – это тоже находило свое объяснение. Люди смотрели на этих детей не как на детей, а как на маленьких предателей, на нечто чужеродное и заслуживающее жестокого наказания за то, что они и их родители посмели оторваться от народа. Это можно было понять – но не простить и не перестать ненавидеть.

Хотя я его уже не ненавидел, народ, которым был вынужден управлять от имени Его Величества Государя Императора Николая Третьего. У меня было много работы, и я слишком устал, чтобы кого-то ненавидеть.

– Ваше высокопревосходительство…

Я вернулся из своих невеселых, в общем-то, мыслей на оперативное совещание органа, которого не было предусмотрено ни одним уложением. Я его называл Совет безопасности, и в него входили только самые близкие мне люди из силовой иерархии, с сегодняшнего дня – и атаман Чернов.

– Я весь внимание, господа?

– Было бы неплохо, ваше высокопревосходительство, услышать ваше мнение о том, где скрывается генерал Тимур…

Генерал Тимур был проблемой, возможно, самой большой из существующих, потому что, по нашим данным, он был в прямом контакте с английской разведкой, получал от нее деньги, указания, при помощи оставшихся у него связей и агентурных контактов, проводил заброску в страну диверсантов. По моим ощущениям – в Персии против нас действовали не менее пятидесяти профессиональных диверсантов, и не менее двадцати из них были бойцами САС. Кроме того, по нашим данным, Тимур достоверно знал о том, где, в каких банках шахиншах хранит свои деньги. А их было немало – по прикидкам, никак не менее двадцати миллиардов рублей. С таким источником денег терроризм не победить, он будет продолжаться вечно с финансовой подпиткой заинтересованных лиц.

Проблема в том, что после ликвидации Бен Ладена в кругах спецслужб я считаюсь кем-то вроде гуру в таких ситуациях. Хотя я сам себя таковым не считал, и вовсе не из скромности – потому что видел, как работают и могут работать другие люди.

– Где скрывается? Свободное, с большим количеством путей отхода место, где можно затеряться. Это должен быть довольно крупный населенный пункт, чтобы исключить возможность ракетного удара по определенным нами координатам, вряд ли это пещера в горах или кишлак. Это должен быть населенный пункт с современными средствами связи, с большим количеством людей, въезжающих и выезжающих из него, чтобы в этом людском потоке могли затеряться те, кто едет к Тимуру, или сам Тимур, если он решит бежать. Возможно, это должен быть настолько крупный город, чтобы можно было менять убежища внутри его самого, не выезжая из города. Я бы поставил на Карачи, господа.

– А как насчет одной из британских военных баз? – спросил Велехов.

– Сомневаюсь. Дело в том, что Тимур отлично понимает: он должен сотрудничать с британской разведкой, но на равноправных условиях. Сейчас это так и есть: если у британцев могут быть десятки контактов в этой стране, то у бывшего руководителя спецслужб страны их десятки тысяч. Но если генерал Тимур укроется на британской военной базе, то ни про какое равноправие не может быть и речи. При необходимости – его просто схватят, вколют пентотал натрия[32] и узнают все, что пожелают. А потом ликвидируют. Нет, он не на британской военной базе.

– А если его арестовали? – не отставал Велехов.

– Сомневаюсь, что Тимур дастся живым, это слишком крупная птица. К тому же британцы на это не пойдут: тихо они арестовать его не смогут, нашумят, а шум оттолкнет от них многих из движения сопротивления. Британцы, как и мы, танцуют на очень тонком льду.

– Ошибаетесь, судари, – сказал Чернов.

– Вот как?

– В Карачи расположен его штаб, это несомненно. Там находится человек, которому Тимур доверяет настолько, насколько вообще может кому-то доверять генерал спецслужб. Оттуда идут указания, подписанные Тимуром, но подписывает их не Тимур, а этот самый человек. Вы отследили, каким именно образом передаются указания?

– Стандартная цепочка, очень надежная. Прямого контакта курьеров с оперативным центром нет, курьер скачивает информацию из Интернета, где она размещается в публичных файлохранилищах, на несколько часов, а то и минут. Дальше – при необходимости они путешествуют на дискете, флеш-карте или жестком диске. Приговоры исламской шуры записываются на видео и передаются точно так же, ублюдки хорошо умеют пользоваться Интернетом. Мы отследили несколько выходов в Сеть, все они идут через анонимайзеры[33], аккаунты открываются и оплачиваются электронными деньгами с кредитных карт, купленных на один раз или украденных. Каждый аккаунт используется только для одного сброса информации, дальше он не используется, и нам приходится начинать всю работу заново. Они знают, что делают.

– То же самое было и в мое время, только все было медленнее, – сказал Чернов, – но здесь совершенно особое восприятие времени. Если письмо должно путешествовать месяц – оно будет путешествовать месяц, они не торопятся жить, они – не мы.

– А как насчет самого Тимура? По-вашему, он не контактирует с подпольем?

– Немного. Немного, эпизодически, скорее всего он оставил за собой деньги. Деньги, которые идут на все на это – через деньги он их контролирует. Указания он, скорее, отдает эпизодически, но у него есть человек в штабе, тайный агент, который докладывает ему все, что происходит. Сам Тимур вмешивается только тогда, когда нельзя не вмешаться, а выполнение его указаний обеспечивается финансированием. Штаб в Карачи – это прежде всего ответвление британского штаба, из которого контролируют подрывную деятельность здесь, у нас.

– И если мы идентифицируем и разгромим этот штаб… – сказал я.

– Это и есть последняя линия обороны Тимура. Он поймет, что ищейки подобрались слишком близко, и нырнет на дно. Еще глубже, чем он нырнул сейчас. Никаких контактов, ничего. На несколько лет.

Я кивнул в знак согласия. Вероятно, так и есть.

– Но где же тогда сам Тимур? – спросил уже Велехов.

– Там, где мы никогда не будем его искать.


Танки… Стройный ряд танков – песочного, в пятнах, цвета, массивные башни, противогранатные решетки. Строгое построение – по четыре танка в ряд.

Камера скользит над ними – снимали мастера, с огромного съемочного крана, парад по случаю Июльской революции обеспечивали профессионалы, как с той, так и с другой стороны.

Я выключил видео, включил другое. Кто-то осмелился снимать правительственные и дипломатические трибуны любительской видеокамерой. Изображение дергалось – по моей просьбе изображение почистили, оно стало нормальным, не мутным, но так же дергается.

Что я не видел? Для чего я это все смотрю? Это что – мазохизм?

А вот и я сам. Пялюсь на технику, как идиот.

Для чего это все? Что я могу там увидеть? Мир, который мы потеряли? Да, да, именно мы, потому что в новом мире барахтаемся тоже мы – все. И русские – тоже жертвы, мы вынуждены проливать пот и кровь за чужие грехи.

Нет, не уйдем. Ни хрена не уйдем.

Женские руки легли на мои плечи, стали массировать их…

– М-м-м-м… ты просто волшебница.

– Я Люнетта. Луна – покровительница волшебников.

– Вот как? Это из шариата?

– Нет. Так говорила моя мама.

Отвечать было нечего.

– Зачем ты все это смотришь? – спросила меня Люнетта, не прекращая разминать мне плечи.

– Сам не знаю, – честно ответил я, – просто смотрю.

– Ничего не исправишь.

– Я знаю…

И в самом деле – ничего уже не исправить. Ни-че-го.

Я выключил ноутбук, подхватил Люнетту на руки. Благодаря ей у меня появилось здесь, в Тегеране, какое-то подобие дома и какое-то подобие семьи. Иначе я бы так и жил здесь один – в окружении теней врагов, которых я убил, и женщин, которых я потерял. А это очень страшно – когда ты один, а их, теней, – много…


Настоящее.

Ночь на 30 мая 2012 года.

Мехико-Сити.

Индейская территория

Из Вашингтона я улетал рейсом не привычной в таком случае «Пан Америкэн», а крупнейшей колумбийской авиакомпании Avianca. Причин тому было несколько. Первая – «Пан Америкэн» передает списки всех пассажиров на этих направлениях в ФБР и СРС даже не по запросу – просто так, в рамках сотрудничества с правительством. Вторая – рейс был удобно расположен, улететь можно было быстрее всего. Третья – при более дешевом билете на Avianca кормили не замороженной дрянью из «Макдоналдса», а нормальной пищей, с перцем, но перец был в приемлемом количестве. Наконец, четвертая причина – на «Авианке», наверное, самые красивые стюардессы в этой части света, их специально подбирают с конкурсов красоты. На рейс из Вашингтона существует большой конкурс, потому что можно подцепить богатенького американца и уехать в Штаты – вот почему, если какая-то девушка тебе приглянулась, наладить контакт с ней – дело пяти минут. Вот только мне этого было не нужно – я летел к женщине, которая действительно ко мне искренне относилась, и не хотел быть большим подонком, чем я есть на деле.

Марианна…

Каждый раз, когда я начинал задумываться о том, какие отношения нас связывают, мне становилось не по себе… не больно, а гадко, гадко от себя самого. Когда я только переехал, она восприняла это так, что я приехал к ней – и мне нельзя было разубеждать ее, потому что на этом этапе я от нее зависел, и зависел сильно. Буквально за пару лет произошло следующее: Марианна ушла из Специальной разведывательной службы, организовала собственное агентство по контролю рисков, за полгода получила все лицензии, какие только можно, в том числе и на работу в качестве частных военных подрядчиков по правительственным контрактам. Сейчас она представляла собой то ли королеву мафии, то ли королеву специальных служб – многомиллионные правительственные контракты, более двух тысяч работников по постоянным и временным контрактам, некие связи, в том числе с Российской Империей, – эксклюзивные, которые посторонний не получит, проливающиеся золотым дождем. Например – военно-морской флот утилизирует кое-какую технику: старые катера, суда, стрелковое оружие и патроны. Если знать, к кому обратиться, то тебе все это продадут по себестоимости (близкой к нулю) и с экспортной лицензией, а здесь это можно продать отнюдь не за ноль, тем более в Латинской Америке. Проблема только в наших отношениях, плавно сошедших на дружеские по моей инициативе. Одну из сторон это очень даже не устраивало, а если учесть то, что Марианна латиноамериканка…

Латиноамериканки вообще уникальные женщины. Самые красивые женщины, конечно, русские, если они держат себя в руках, но здесь даже некрасивая женщина умеет себя подать как красавицу. Живые, непосредственные, готовые часами болтать без умолку, танцевать на столе под зажигательную сальсу, латиноамериканки просто поражали воображение непривычных к такому темпераменту северных мужчин. Я знал одного германского дворянина, оберста парашютистов рейхсвера, они в восемьдесят третьем находились в Аргентине. По его словам, сдержать его подчиненных, сумрачных, дисциплинированных до мозга костей немцев, среди которых было немало прусских дворян, от самоволок и общения с местными дамами не могло ничто, а количество холостяков в его полку к концу командировки сократилось наполовину! И это немцы! У которых вопрос чистоты крови регулировался чуть ли не на государственном уровне[34] и у которых слово «швайне», свинья – было любимым определением для многих народов.

В Мехико приземлились уже ночью, багажа у меня не было, поэтому я просто взял атташе-кейс и вышел вместе с теми, кто летел до Мехико. Никто меня не остановил: если у тебя билет до Боготы – авиакомпании нет никакого дела, если ты выйдешь в Мехико, главное, что они смотрят – чтобы на борт не проник никто зайцем. Самолет наш не стал подруливать к терминалу – мы сели в старый, страшненький с виду местный аэропортовский автобус, и он подвез нас до здания международного терминала.

Международный терминал со времен бегства президента Игнасио[35] давно восстановили, о тех событиях ничего здесь не напоминало – хотя местные национал-экстремисты к одной из стен аэропорта тайком кладут цветы. Артуро Игнасио погиб, но дело его было живо, действовала la raza, то ли террористическая организация, то ли политическая партия, считавшая мексиканцев пятой расой, действовало движение «23 мая» – террористическая организация, спонсируемая местными наркобаронами и ставящая целью создание наркотеррористического государства Атцлан, действовали другие бандиты, террористы, наркомафиозные банды, с политическими лозунгами и без. Рухнувшее в семидесятых мексиканское государство так и не удалось восстановить – и дети тех, кто его разрушал, проливали здесь кровь в бессмысленной и беспощадной тайной войне. Вот куда я приехал – индейская территория, зона свободного огня. Территория команчей.

Наскоро пройдя таможню по зеленому коридору, я вышел в зал ожидания, где агентов безопасности было больше, чем ожидающих рейсов пассажиров, и заметны они были как… прыщ на одном месте, простите. В круглосуточном киоске я купил дешевую «Моторолу» и SIM-карту. На выбор предлагались местная Telmex и новая Mexicana. Относительно последней я знал, что это – тоже проект СРС, собственно говоря, это я предложил Пикерингу создать компанию сотовой связи для внутреннего пользования и для распространения, потому что так контролировать активность пользователей куда легче и отмечать подозрительное – тоже. Именно это мы сделали в Персии, и это серьезно помогло нам. Telmex принадлежала группе местных олигархов, в том числе и Мануэлю Альварадо. Сейчас мне как раз не нужно было светиться перед СРС – поэтому я поддержал синьора Альварадо, купил «телмексовскую» симку. Заодно поддержал и зевающего продавца в киоске мобильной связи – положил перед ним пятидесятидолларовую банкноту, и он, вместо того чтобы требовать с меня паспорт, достал из кармана блокнот и написал данные какого-то бедолаги, сам за них и расписался. Так здесь делались дела…

Вставив симку в телефон, я по памяти набрал номер Марианны, в душе надеясь, что она не ответит и мне придется договариваться с местными таксистами, которые запросто могут и убить по дороге ради пары тысяч долларов наличными. Но она ответила – после третьего звонка.

– Hola[36]…

– Это я.

Трубка немного помолчала.

– Ты где?

– Здесь, в Мехико. В аэропорту.

– Я еду. Жди.

Назад Дальше