— Парню приснился какой-то кошмар. — Игнорируя жесты комиссара, Корбек взял его под руку. — Не нашел тебя в каюте, ну и прибежал ко мне.
— Нужно обработать раны, — встрял Майло.
— Оттащим его в лазарет.
— Нет! — запротестовал Майло, и Гаунт сквозь боль улыбнулся силе в голосе юного адъютанта, осмелившегося спорить с командиром роты. — Лучше в наши казармы. К нашим врачам. Не думаю, что комиссар хочет привлекать к этому внимание.
Корбек изумленно уставился на него. Но Гаунт кивнул в знак поддержки. Он лучше других знал, что в таких делах лучше доверять чутью Майло. Парень никогда не лез в личные дела комиссара, но понимал его словно на уровне подсознания. Гаунт ничего не мог утаить от него, но доверял ему и его дару предвидения.
— Брин прав, здесь все сложнее… — Гаунт посмотрел Корбеку в глаза. — Потом все объясню. Командование корабля не должно знать об этом, пока мы сами не разберемся, кому здесь можно доверять.
Сирена тревоги продолжала надрывно выть.
— Хорошо бы нам убраться отсюда, а то… — начал было Корбек.
В сопровождении электронного хора зашипели открывающиеся двери лифта. На палубу ворвались шестеро матросов в чешуйчатых доспехах и глухих шлемах. Упав на одно колено, каждый солдат взял на прицел нарушителей. На гвардейцев уставились короткие стволы дробовиков. Гардемарины о чем-то отрывисто переговаривались по внутренней связи. За их спинами вырос флотский офицер. В отличие от солдат, он не носил доспехов, только изумрудно-зеленый китель с серебряным кантом флота сегмента Пацификус. Высокого роста, он был довольно полный, с неестественно бледной кожей. Профессиональный моряк, решил Корбек. Его ноги не знали твердой земли уже много лет.
Офицер брезгливо разглядывал троицу: нечесаный проходимец с запрещенным лазерным пистолетом, повисший на нем оборванец, истекающий кровью, и подросток с диким взглядом.
Скривившись, офицер доложил что-то в собственный передатчик, нажал одну из кнопок на своем координационном жезле и взмахнул им над головой. Повинуясь его жесту, сирена смолкла.
— Я — мичман Лекуланци. По приказу лорда-капитана Грастика я несу ответственность за поддержание порядка на этом корабле. Нечасто мне приходится видеть запрещенное оружие. Но с гвардейским отребьем на борту я всегда готов к подобным выходкам. И более всего меня удручает то, что кто-то осмелился из этого оружия выстрелить.
— Погодите, я понимаю, как это выглядит, но… — Корбек попытался дружелюбно улыбнуться и сделал шаг вперед. Все шесть стволов мгновенно повернулись к нему.
Стандартным оружием флотских матросов были укороченные дробовики, разработанные специально для абордажных боев. В отличие от болтера или лазгана выстрел из дробовика не мог повредить обшивку самого корабля, но заряд проволочных колючек и битого стекла в узком помещении легко превращал человека в кровавую кашу.
— Никаких резких движений, и не тратьте время на оправдания, — предупредил Лекуланци. — В свое время вы ответите на все вопросы согласно стандартной процедуре допроса. Вы были поставлены в известность, что использование запрещенного оружия на борту судна Адептус Механикус является тяжким проступком, караемым трибуналом. Немедленно сдайте оружие.
Корбек осторожно передал пистолет одному из матросов.
— Что за чушь, — проворчал Гаунт, и дробовики развернулись на его голос. — Вы хоть знаете, с кем говорите, Лекуланци?
Мичман сощурил заплывшие жиром глаза. Где-то в их глубине блеснула ненависть. Его явно задело то, что к нему обратились не по званию.
Собрав волю в кулак, Гаунт освободился от рук Корбека и выпрямился.
— Я — комиссар-полковник Ибрам Гаунт.
Мичман Лекуланци замер. Без фуражки, кожаного пальто и знаков различия, он принял Гаунта за какого-то простолюдина, по случайности получившего офицерское звание в Гвардии.
— Подойдите ближе, — приказал ему комиссар.
Лекуланци неуверенно двинулся к Гаунту, попутно шепча что-то в передатчик. Гардемарины немедленно встали, убрали оружие и вытянулись по стойке «смирно».
— Так-то лучше… — расплылся в улыбке Корбек.
Гаунт оперся о плечо офицера и почувствовал, как тот дрожит от ярости. Комиссар указал под ноги, на бурые комья чего-то обгорелого в масляной луже зеленоватой слизи.
— Знаете, что это такое?
Мичман мотнул головой.
— Это останки убийцы, подстерегавшего меня здесь. Выстрел из запрещенного оружия произвел старший офицер моего полка, спасший мою жизнь. Но я лично наложу на него взыскание за нарушение четкого приказа о запрете огнестрельного оружия на борту.
По бледному лбу мичмана пробежала капелька пота. Гаунт заметил его растерянность и довольно ухмыльнулся.
— Это был один из ваших людей, Лекуланци. Простой матрос. Но им управляла некая темная сила. Вы ведь не любите запрещенное оружие, так? А что вы скажете по поводу незарегистрированных псайкеров на борту?
За спиной матросы зашептали молитвы, некоторые осенили себя защитными знаками.
— Но кто… — запинаясь, спросил Лекуланци, — кто может желать вашей смерти, сэр?
— Я солдат, сделавший весьма успешную карьеру, — холодно улыбнулся Гаунт. — У меня каждый день прибавляется по врагу.
Комиссар махнул в сторону останков.
— Пусть эту дрянь изучат, а потом сожгут дотла. Лично удостоверьтесь, чтобы никакая скверна больше не коснулась этого священного судна, мичман. Обо всех новостях сообщайте мне незамедлительно, какими бы незначительными они вам ни казались. Как только буду в состоянии, я лично доложу обо всем лорду-капитану Грастику и представлю подробный отчет.
Лекуланци в растерянности молчал.
Корбек помог Гаунту добраться до лифта. Перед тем как закрылись двери, мичман встретился взглядом с танитским адъютантом и поежился.
— У него глаза — что у змеи, — шепнул Майло Гаунту уже в лифте. — Не стоит ему доверять.
Комиссар только кивнул в ответ. Несколько минут назад он готов был принять роль курьера и безвольного хранителя кристалла Ферейда. Теперь он думал по-другому. Гаунт не собирался больше сидеть и безучастно смотреть. Он будет действовать. Он выучит правила этой игры и найдет способ выиграть. А значит, ему придется узнать, что содержится в кристалле.
4— Все, что я могу сделать в таких условиях, — проворчал старший военврач полка Дорден и недовольно махнул рукой на полковой лазарет.
Под медицинские нужды Призракам выделили три узких боковых отсека под палубой, где располагались временные казармы Первого Танитского. Кое-как покрашенные блекло-зеленой краской стены, выложенный красной плиткой пол. Железные полки отсеков были уставлены рядами пузатых бутылей, закупоренных стеклянными пробками. Их бока украшали пожелтевшие бумажные этикетки. Все они были заполнены какими-то вязкими жидкостями, противоинфекционными мазями, сухими порошками, препаратами и органическими заплатками в студенистом стерильном растворе. Металлические инструменты в пластиковых мешках и выдвижных ящиках ловили редкие лучи тусклого света. Под сиденьями вдоль стены стояли ящики, набитые использованными бинтами и постельным бельем. В углу, на медной каталке, покоился автоклав с чем-то мутным. Еще было два прибора ресусцитрекса[2] с железными электрошоковыми панелями, столик с аптекарскими весами, диагностическим щупом и аппаратом очистки крови. Пахло сыростью и плесенью, темные пятна покрывали пол.
— Сами видите, у нас тут не изобилие, — раздосадованно добавил Дорден.
Бинты для комиссара он достал из собственной полевой аптечки, лежавшей на ближайшей скамье. Материалам местного лазарета он не доверял — один их вид заставлял усомниться в их свежести и стерильности.
Обнаженный по пояс, Гаунт сидел на каталке, зафиксированной у стены креплениями на полу. Когда комиссар пытался шевельнуться на грязном, смердящем матрасе, все медные крепления каталки начинали жалобно скрипеть.
Дорден обмазал руку комиссара синим стерилизующим гелем, больно жгущим кожу. Затем скрепил края раны в плече бакелитовыми скобами, похожими на челюсти насекомых, и перевязал руку свежими бинтами. Гаунт попытался шевельнуть рукой.
— Не надо, — предупредил его врач. — Я бы заклеил искусственной кожей, если бы она здесь была. К тому же ране нужно дышать. Если хотите знать мое мнение, лучше вам отлежаться в госпитале.
— Спасибо, все в порядке, — произнес Гаунт, но на предложение врача отрицательно качнул головой.
Дорден только улыбнулся. Он не собирался давить на комиссара. Корбек тихонько попросил его не распространяться о произошедшем.
Старший военврач — невысокого роста, с седой бородкой и теплым взглядом. Он был старше всех в полку, работал врачом и на Танит, и его услуги пользовались спросом в поселениях Белдейна и в лесной глуши графства Прайз. Во время Основания его призвали в Гвардию для выполнения отчетности Администратума по медицинскому персоналу. Его жена умерла за год до Основания, а сын оказался в девятом взводе Первого Танитского. Его дочь вместе с мужем и единственным сыном погибли вместе с Танит. На руинах своей родины он не оставил ничего, кроме долгих лет работы. Теперь для него остался только долг перед последними жителями своего мертвого мира. Убеждения не позволяли ему пользоваться оружием. Среди Призраков Дорден был единственным, на кого Гаунт не мог рассчитывать в бою. Комиссара это не волновало, ведь шесть или семь десятков его гвардейцев были бы сейчас мертвы без Дордена.
— Я проверил на предмет заражения. Можно сказать, вы легко отделались, сэр. Нож был чист. Пожалуй, чище, чем мой! — Дорден рассмеялся, и Гаунт невольно заулыбался. — Весьма необычно… — посерьезнел он и замолчал.
— Почему необычно? — вскинул бровь Гаунт.
— Я так понимаю, что профессиональные убийцы обычно смазывают клинки ядом, в качестве подстраховки, — пояснил военврач.
— Не помню, когда я сказал, что это был убийца.
— Тут и говорить нечего. Конечно, я не солдат. Фес, я могу быть распоследним старым дурнем, но я не вчера родился.
— Не беспокойся об этом, Дорден. — Гаунт продолжал шевелить рукой, забыв о запрете врача. Мышцы откликались острой пульсирующей болью. — Твое обычное волшебство уже сработало. Останься в стороне, не вмешивайся в эту историю.
Дорден тем временем мыл хирургические иглы и зажимы в мутном антисептическом масле.
— В стороне? От чего? Ты что-то разузнал, Ибрам Гаунт?
Комиссар ошарашенно моргнул. Словно удар по лицу. Никто не разговаривал с ним в таком властном, отеческом тоне с тех пор, как он в последний раз говорил с дядей Дерцием. Или нет… Не в последний раз…
— Простите, комиссар. — Дорден отвернулся и начал рассеянно протирать инструменты белым полотенцем. — Я… я что-то заговариваюсь…
— Говори, что думаешь, друг.
— Они, — Дорден указал пальцем вверх, на палубу, — это все, что у меня осталось. Жалкие остатки народа Танит. Последняя ниточка, привязывающая меня к прошлому, к моему родному зеленому миру, который я любил всем сердцем. И я буду зашивать их раны, бинтовать, собирать их по кусочкам, пока не погибнет последний танитец или пока смерть не приберет меня самого. Пока не погаснут все горизонты этой Вселенной. Вы, комиссар, — не один из них. Но я знаю, что многие считают вас за своего. Что до меня, то я не знаю, что тут сказать. Наверное, в вас еще слишком много от хулана, на мой вкус.
— Кого? Кулуна?
— Хулана. Простите, сбиваюсь на родной язык. Иноземец. Непонятный. Это не переведешь одним словом.
— Ну да я понимаю.
— Это не оскорбление. Вы родились не на Танит. Но для нас вы уже стали родным. Потому что вам не безразлично, Гаунт. Вам не безразличны ваши Призраки. Я верю, что вы отдаете все силы, чтобы мы жили, чтобы мы обрели славу и, возможно, мир. Каждую ночь, отходя ко сну, я верю в это. Каждый раз, когда мы под огнем, когда сбивают один из наших челноков, когда ребята идут в штыковую. Вот что важно.
Гаунт пожал плечами — и тут же пожалел об этом.
— Серьезно?
— Знаете, я говорил с врачами других полков. В госпиталях на Фортис, к примеру. Они много чего рассказывают. Например, что комиссарам их полков наплевать на своих солдат. Они видят в гвардейцах пушечное мясо. Мы для вас — тоже куски мяса?
— Нет.
— Нет, конечно нет. Я не сомневался. Вот поэтому вы — редкий человек. Тот, кому бездомные Призраки могут довериться. Фес, может, вы и не родились на Танит, но, если вам грозит смерть, я беспокоюсь о вас. Во имя Призраков, я беспокоюсь, Гаунт.
Долгое молчание.
— Тогда я буду держать вас в курсе, — наконец произнес комиссар, шаря рукой в поисках рубашки.
— Спасибо. Знаете, Ибрам Гаунт, для хулана вы очень хороший человек. Вы как анрот для нас.
— Как вы сказали?
— Анрот, — резко обернулся Дорден, осознавая ошибку. — Я сказал, анрот. Это тоже не оскорбление.
— Что это значит?
— Анрот… — Дорден замялся, чувствуя пристальный взгляд комиссара. — Ну… это домашний дух. Это из детской сказки, которую часто рассказывали на ночь детям. Анроты — это добрые духи из других миров, прекрасных миров света и порядка, которые прилетают на Танит оберегать наши семьи. Ерунда, просто ностальгия. Сказки лесников.
— Почему это вам так интересно, комиссар? — вмешался новый голос.
Гаунт и Дорден разом обернулись. На скамейки возле двери сидел Брин Майло. И, судя по его лицу, внимательно слушал.
— И давно ты подслушиваешь? — неожиданно резко спросил Гаунт, сам удивившийся своему гневу.
— Пару минут, не больше. Анроты — часть танитской мифологии. Как друдфеллады, хранители деревьев, или нерсии, покровительницы рек и ручьев. Почему они так настораживают вас?
— Где-то я уже слышал это слово. Не припомню только где. — Гаунт поднялся с каталки. — Кто мог знать его? Впрочем, какая разница…
Гаунт уже собрался одеваться, но понял, что в его руках не рубашка, а скорее кусок рваной, окровавленной ткани.
— Майло, — жестко бросил он, — будь добр, принеси мне новую рубашку.
Адъютант покорно встал, вынул из вещмешка свежую рубашку и протянул комиссару. Дорден весело хмыкнул. Гаунт опешил всего на миг. Собравшись, он поблагодарил Майло и оделся.
И Майло, и военврач успели разглядеть мощное тело Гаунта, изрезанное бесчисленными шрамами, но промолчали. На скольких планетах и фронтах надо было побывать, сколько смертельных схваток нужно было пройти, чтобы заработать столько отметин боли?
Но когда Гаунт встал в полный рост, Дорден впервые разглядел жуткий шрам на его животе и содрогнулся. Длинный старый шрам. Жуткая, рваная полоса огромных рубцов.
— Фес святой! — не сдержавшись, воскликнул врач. — Где…
— Это было давно, — оборвал его комиссар. — Очень давно.
Гаунт немедленно спрятал шрам под рубашкой. Затем надел штаны и потянулся за кителем.
— Но как вам удалось…
— Достаточно.
Дорден встретил жесткий взгляд Гаунта и замолк. Комиссар наглухо застегнул китель, и Майло помог ему надеть тяжелый кожаный плащ. Заняла свое место и фуражка.
— Все офицеры в сборе? — спросил он.
— Согласно вашему приказу.
Кивнув Дордену, Гаунт уверенным шагом покинул лазарет.
5Поначалу он сомневался, кому из них можно доверять. Но очень скоро осознал, что может доверять им всем. Каждому Призраку, от полковника Колма Корбека до последнего пехотинца. Беспокоили его только неугомонный Роун и его дружки из третьего взвода вроде Фейгора.
Из лазарета Гаунт поднялся на казарменную палубу. Здесь его уже ждали.
Колм Корбек прождал целый час возле спуска к лазарету. Предоставленный сам себе, он мог вдоволь поворчать под нос о том, что он ненавидел больше всего во Вселенной. Космические перелеты начинали и замыкали этот список.
Полковник Корбек был сыном механика и провел свое детство в лесах возле широкого изгиба реки Прайз. Отец держал в подвале сарая мастерскую, где и зарабатывал на жизнь своим ремеслом. По большей части он возился с машинами лесников: грузовыми кранами, пилами для очистки стволов, тягачами. Тогда еще маленькому Корбеку не раз приходилось спускаться в промасленную ремонтную яму. Он обычно держал лампу, пока отец копался в грязных, перекошенных шестернях или разбитых коробках передач двадцатиколесных грузовых тягачей. Груженые машины всегда пахли свежей, сырой древесиной с лесопилок Белдейна и Соттреса.
Повзрослев, Корбек устроился на одну из лесосек в Соттресе. Там он насмотрелся на пальцы, руки и ноги, отрезанные циркулярными пилами. Его легкие регулярно набивались древесной пылью, густым облаком накрывавшей работающие пилорамы. С тех пор и по сей день полковник мучился приступами хриплого кашля. Он забросил работу из-за несчастной любви, а потом вступил в ополчение Танит Магна, просто чтобы испытать себя. Следующие несколько лет он оберегал священные нэловые рощи от браконьеров.
Вскоре он понял, что доволен своей жизнью, мягкой землей под ногами, шумом крон над головой в тихом свете звезд. Он начал понимать движения ползучего леса, угадывать, где искать вечно меняющие направление тропинки. Он научился беззвучно двигаться и владеть ножом, испытывать радость от охоты. Пока под ногами была родная земля, а над головой плыли молчаливые далекие звезды, Корбек был счастлив.
Больше он не ступит на эту землю. Никогда в жизни, потому что ее больше нет. Влажный аромат хвои и лесной почвы, сладковатый запах перегнивших листьев, мягкий привкус спор нэла, наполнявших воздух. Корбек помнил, как звезды слушали его песни. Как он просил их благословения и временами даже ругался с ними. До тех пор, пока они оставались далекими огоньками. Мог ли он подумать, что они вдруг станут такими близкими…
Корбек боялся плавать среди звезд. И не он один. Даже после десятка перелетов танитцы все еще чувствовали страх перед чернотой за бортом. Оставить твердую землю, моря и небеса позади, подняться к ярким огням, брести сквозь неведомый Имматериум — ничего страшнее они представить не могли.
Полковник знал, что «Авессалом» — надежный корабль. Он успел разглядеть его мощный корпус в иллюминатор орбитального челнока. Но он хорошо помнил, как могучие потоки реки Белдейн подхватывают огромные баржи, сминают их крепкие деревянные бока и крошат суда в щепки. Корабли ходили своими путями. До тех пор, пока эти пути не становились слишком тяжелыми для них.