— За отца! — взревел он.
— За моего отца! — парировал Гаунт.
Танитский нож вспорол воздух и пронзил череп Дерция. Крик Фленса захлебнулся кровью. Шатаясь, полковник отступил на шаг и опрокинулся в лужу. Брызги черной жижи.
Гаунт просто лежал среди каменного крошева, чувствуя свинцовую боль во всем теле. Остались те трое. Они…
Грянули выстрелы: старинная винтовка, лазган и шипомет. Гаунт с трудом поднял голову. Маколл, Роун, Ларкин, Каффран и Браг. В темноте остывали трупы янтийцев.
— Нам надо…. на поверхность… — прохрипел комиссар.
— Да, мы туда и идем, — бросил Роун.
Браг подобрал бесчувственного Домора. Заставив себя встать, Гаунт подошел туда, где лежал Дорден. Врач все еще дышал. Выстрел только обжег его, как и Гаунта. Темнота выпила зарядное устройство лазерного пистолета почти до дна. Комиссар поднял тело Дордена. Каффран и Маколл попытались помочь ему, но Гаунт оттолкнул их.
— У нас мало времени. Давайте выбираться.
29Подземный взрыв уничтожил большую часть капища Примарис на Меназоиде Эпсилон. Пламя не утихало очень долго. Одержав победу, имперские войска покинули планету и вернулись на транспортные корабли.
Гаунт получил личное письмо от Макарота, в котором военмейстер поблагодарил его за проявленное мужество и поздравил с успешной операцией.
Скомкав листок, Гаунт просто выкинул его. Перевитый бинтами, он с трудом шагал по палубе бортового лазарета «Наварры», осматривая раненых. Домор, Дорден, Корбек, Браг, Ларкин и еще добрая сотня…
Проходя мимо койки Корбека, он услышал хриплый шепот. Комиссар подошел ближе.
— Роун сказал, вы нашли эту штуку. И взорвали. Откуда ты знал?
— Что знал, Корбек?
— Откуда знал, что делать? Тогда, на Пирите, ты сказал, что нам выпал тяжелый путь. Потом мы узнали, за чем гонимся. И все равно ты молчал. Только ты мог знать, что делать с этим «сокровищем». Так почему ты решил его взорвать?
— Потому что так было правильно, — улыбнулся Гаунт. — Ты и представить не можешь, что я там увидел, Колм. Знаешь, люди порой делают безумные вещи. Фес, будь я таким же безумцем, я бы сам попытал счастья… И если бы мне повезло… Кто знает, быть может, я стал бы военмейстером. Или каким-нибудь императором…
— Император Гаунт, надо же… Да, звучит. Только богохульством отдает, по-моему.
Комиссар вновь улыбнулся.
— Это было так странно… Сокровище цвета Вермильон, веками хранившееся на Меназоиде Эпсилон, оказалось проклято Хаосом. Это ересь, Колм. Мерзкая штука, с какой стороны ни посмотри. Но если честно, я взорвал ее не поэтому.
— Шутишь? — Корбек усмехнулся в кулак. — И почему же тогда?
Ибрам Гаунт подпер голову руками и вздохнул, как может вздыхать человек, сбросивший с плеч непомерно тяжелый груз.
— Кое-кто попросил меня об этом, полковник. Много-много лет назад…
ВОСПОМИНАНИЕ Дарендара, двадцать лет назадПосреди заснеженного двора при свете походной печки четверо гирканских солдат нарезали фрукты. В подвале они нашли несколько бочек и, недолго думая, вскрыли их. Внутри обнаружились большие круглые плоды, летний урожай, засоленный в пряном масле. С громким смехом и шутками они разрезали их штыками на постаменте ближайшей каменной опоры. Кто-то из гвардейцев стащил из кухни большое серебряное блюдо. Гирканцы выкладывали на него сочные дольки, собираясь отнести их в гостиную, где большая часть полка праздновала победу.
Ночь неслышно кралась по разбитым крышам зимнего дворца. Холодные небеса мерцали россыпью ледяных огоньков. Комиссар-кадет, которого называли Мальчиком, рассеянно прогуливался по двору и слушал тишину. Откуда-то со стороны каменных ступеней доносились веселые крики, смех и пение. Гаунт улыбнулся. Он расслышал знакомый казарменный гимн победы. Его нестройно голосили четыре десятка гирканцев. Кто-то заменил в стихах имя героя на имя самого Гаунта. Конечно же, оно не укладывалось в размер, но солдаты все равно пели этот куплет с еще большим воодушевлением.
Кадет повел плечами, чувствуя боль от непрестанных похлопываний, которыми сопровождалось каждое поздравление с победой. У него даже появилась надежда, что теперь его перестанут звать Мальчиком.
Он поднял взгляд к небу. Где-то в темноте неспешно проплывали тяжелые войсковые транспорты с оккупационными войсками на борту. Гаунт различил яркие точки их габаритных огней. Они напоминали медленно плывущие по небу созвездия. Гаунт никак не мог понять значения звезд. Люди рисовали из них целые фигуры на небосводе: воинов, быков, змей, короны. Эти образы казались ему надуманными, притянутыми за уши к естественному расположению светил. Давным-давно, дома, на Манзипоре, старый повар Орик по вечерам усаживал его на колени и рассказывал о созвездиях. Орик знал их названия и умел рисовать на небе. Он водил пальцем от одной звезды к другой, пока из них не складывался баран или лев. А маленький Гаунт не мог разглядеть эти образы без линий, соединяющих звезды.
И теперь он тоже видел огоньки, обозначавшие челноки, но не видел истинной формы кораблей. Только огни. Огни и звезды, звезды и огни. Отблески истин и смыслов, которые он еще не научился видеть.
Местами зимний дворец еще горел. И время от времени звезды и огни кораблей скрывались за клубами дыма, тянущегося от израненного здания.
Застегнув теплый плащ, Гаунт зашагал по каменным плитам площади. Талый снег хлюпал под подошвами сапог. Он миновал кучу сепаратистских шлемов, сваленных в центре площади монументом победе. От них кисло пахло потом и поражением. Кто-то грубо намалевал на них грифона — символ гирканского полка.
Кадет вошел в круг света от печки, и солдаты немедленно заметили его.
— Глядите, Мальчик! — воскликнул один из них.
Гаунт улыбнулся и поморщился одновременно.
— Победитель Дарендары! — крикнул другой полным хмеля голосом, без тени иронии.
— Давайте, сэр, отпразднуйте со всеми! — продолжал первый, вытирая залитые соком руки о китель. — Ребята жаждут выпить за вас пару бокалов.
— Или тройку!
— Или пяток, или десяток! А то и сотню!
Гаунт качнул головой в знак благодарности.
— Я скоро буду. Пока откройте для меня бочонок.
Гвардейцы только рассмеялись в ответ и вернулись к своим делам. Проходя мимо, Гаунт обнаружил перед собой протянутый ему полумесяц сочной дольки.
— Хотя бы угоститесь, сэр! Самая освежающая штука, какую пробовал за этот месяц.
Гаунт принял ломтик и смахнул пальцем полную мелких косточек сердцевину. Твердая, вымокшая в масле шкурка огибала слой сочной ярко-розовой мякоти, полной сладкой влаги. Поблагодарив солдат взмахом руки, Гаунт вернулся на прежний курс, впиваясь зубами в дольку фрукта.
Мякоть мгновенно растаяла во рту, хлынув внутрь прохладной сладкой волной. Капельки сока побежали по подбородку. Гаунт рассмеялся, как прежде. Как мальчишка. И правда, ничего слаще он на Дарендаре не пробовал.
Нет, была все же одна вещь.
Его победа — вот что было слаще всего. Первая победоносная атака под его командованием. Его первый шанс на деле послужить Императору и Империуму Человека. С детства в нем воспитывали любовь к этой службе и гордость за нее.
Яркую полоску дверного проема впереди заслонил темный силуэт. Гаунт немедленно узнал мощную фигуру. Замешкавшись, он попытался козырнуть ломтиком фрукта.
— Вольно, Ибрам, — улыбнулся Октар. — Жуй, не отвлекайся. Выглядит аппетитно. Надо бы и мне стащить кусочек. Пойдем пройдемся.
Продолжая глодать сочную корку, Гаунт зашагал рядом с Октаром. Они миновали группу солдат у печки. Комиссару кинули целый плод, и он легко разломил его сильными пальцами. Вдвоем они шли в чернильных сумерках по благоухающим аллеям зимнего сада, направляясь к дворцовому храму. Оба не стеснялись чавкать и плевать по сторонам семечками. Октар поделился крупным плодом с Гаунтом, и они с удовольствием прикончили истекающий соком фрукт.
— Приятный вкус, — заключил Октар.
— И он всегда будет таким приятным? — немедленно спросил кадет.
— Всегда, это я могу сказать тебе точно. Победа — это самый сладкий, самый желанный финал для таких, как мы с тобой. И когда добьешься ее — выпей всю до дна, не оставляй ни капли. — Октар вытер лицо, скрытое глубокой тенью. — Но запомни, Ибрам, не все так очевидно, как может показаться. Победа превыше всего. Вся загвоздка в том, чтобы понять, где тебе искать свою победу. Черт возьми, перебить всех врагов — это дело простых солдат. Для комиссара все гораздо сложнее.
— То есть — найти способ победить?
— Или понять, за что бороться. Или какая победа будет важнее в итоге. Пользуйся всем, что может помочь, не упуская ни одной идеи, ни одной альтернативы. Никогда, слышишь, никогда не ограничивай себя простыми тактическими решениями. Временами офицеры думают головой не больше, чем орк — задницей. Мы с тобой — политические животные, Ибрам. Нашими усилиями смягчаются жесткие грани между черным и белым на войне. Если мы все делаем верно, конечно. Мы объясняем смысл битвы, мы переводим ее слова на человеческий язык. Только мы умеем чувствовать и передавать ее тонкости, порой — само ее назначение. Убийца — самая страшная, варварская профессия, известная человечеству. Мы превращаем бездумную машину разрушения, созданную человеком, в разумное существо. Во имя нашего Господа-Императора. Во имя спасения наших душ.
Октар замолчал. Вытянув из кармана роскошную толстую сигару, он принялся наполнять морозный воздух колечками густого белого дыма.
— Да, чуть не забыл, — вдруг заговорил он. — У меня есть к тебе еще одна просьба, пока ты не пошел отдыхать. Отдыхать — что я несу! Пока ты не пошел праздновать с солдатами и не нажрался вусмерть!
Гаунт рассмеялся.
— У нас тут дознаватель. Инквизитор Дифэй прибыл для допроса пленных. Ну, ты ведь знаешь, генеральный штаб все время настаивает на этой охоте на ведьм. Как ни странно, этот инквизитор — на редкость разумный человек. Я знаю его не первый год. Я с ним только что говорил. Так вот, ему нужна твоя помощь.
— Моя?
— Именно твоя. Он назвал твое имя. Кое-кто из пленных не хочет разговаривать ни с кем, кроме тебя.
Гаунт озадаченно моргнул. Конечно, он был удивлен. Но кадет очень быстро понял, кого имеет в виду комиссар-генерал.
— Зайди, поговори с ним перед тем, как пойдешь дебоширить с ребятами, ладно? — Октар похлопал его по руке чуть ниже плеча. — Ты сегодня постарался, Ибрам. Отец был бы горд за тебя.
— Я знаю, сэр.
Возможно, Октар и улыбнулся, но черная тень храма скрыла его лицо.
Гаунт уже хотел идти, когда вспомнил, что еще хотел сказать.
— Сэр, можно ответную просьбу?
— Конечно, Гаунт.
— Вы не могли бы как-нибудь повлиять на солдат, чтобы они перестали звать меня Мальчиком?
Гаунт еще долго слышал раскатистый хохот Октара в темноте.
Кадет Гаунт старался выглядеть как можно увереннее. В свете настенных ламп он шагал по длинному коридору, ежеминутно поправляя униформу мокрыми от сока руками. Он не забыл удостовериться, что фуражка тоже сидит на нем прямо.
Арку впереди охраняли двое гирканских гвардейцев в полной боевой выкладке, закинув лазганы за плечи. Были там и другие люди. Среди теней и огоньков свечей копошились фигуры в темных балахонах. Они перешептывались о чем-то, передавали друг другу информационные планшеты и подписывали бумаги с показаниями. В воздухе плыл густой запах ладана. Откуда-то доносились тихие стоны.
Майор Танхаузе, на месте командовавший гирканскими войсками, подмигнул Гаунту и указал на левый коридор.
Там, у закрытых дверей, стоял юноша. «Да он мой ровесник», — мельком подумал Гаунт. Кадет поймал его взгляд. Неприветливый, нужно сказать. Бледный и худощавый, юноша был выше Гаунта. Его тело скрывало длинное багровое одеяние. Тонкие пряди черных волос заслоняли половину его лица.
— Сюда нельзя, — угрюмо бросил он.
— Мое имя Гаунт. Комиссар-кадет Гаунт.
Юноша поморщился, но все же повернулся к двери и постучал. Дождавшись ответа, он приоткрыл створку. Гаунт не расслышал, о чем был приглушенный разговор, но вскоре навстречу кадету вышел некто огромный, прикрыв за собой дверь.
— Спасибо, Гравьер, на сегодня все, — сказал он юноше, и тот отступил в темноту.
Незнакомец был гораздо крупнее Октара и поражал мощью телосложения. Под его пурпурными одеждами угадывались вычурные доспехи. Маска, скрывавшая его лицо, порядочно испугала Гаунта. Сквозь прорези в материи виднелись только глаза. Несколько мгновений кадет чувствовал на себе внимательный, изучающий взгляд. Наконец инквизитор снял маску.
Его лицо было на удивление красиво. Орлиный профиль, до белизны бледная кожа. Холодные и одновременно приятные светлые черты. Гаунт взглянул в его глаза и с удивлением обнаружил там боль, усталость, понимание, даже сострадание.
— Меня зовут Дифэй, — произнес инквизитор глубоким, звучным голосом. — А ты, я предполагаю, кадет Гаунт.
— Так точно, сэр. Чем я могу быть вам полезен?
Дифэй подошел ближе, взял его за плечи и развернул.
— Девушка. Ты ее знаешь, — утвердительно сказал он.
— Да, я ее знаю. Я… встречался с ней.
— Она — это ключ, Гаунт. В глубинах ее разума лежит ответ на вопрос, почему этот мир поднял мятеж. И мой долг — найти этот ответ, хотя мне ли не знать, как утомительно это занятие.
— Все мы служим Императору, милорд.
— Несомненно, Гаунт. Ну что ж, слушай. Она утверждает, что знает тебя. Уверен, это чушь. И все же она твердит, что будет разговаривать только с тобой. Гаунт, я довольно хорошо знаю свою работу, чтобы увидеть в этом зацепку. Я мог бы… извлечь нужную мне информацию множеством способов. Но наименее болезненным — для нас обоих — будет обратиться к твоей помощи. Что скажешь, готов мне помочь?
Гаунт пристально посмотрел на Дифэя. Его жесткая и в то же время добродушная манера говорить напоминала ему о ком-то. Об Октаре? Нет, пожалуй, о дяде Дерции.
— Что от меня требуется?
— Пойти и поговорить с ней, ничего более. Там нет записывающих или фотосъемочных устройств. Никто не будет за тобой следить. Я хочу, чтобы ты просто пообщался с ней. Если она расскажет тебе то, что хочет, я воспользуюсь этой ниточкой.
Гаунт шагнул в камеру, и дверь немедленно захлопнулась за ним. Внутри — только стол, два стула по сторонам и натриевая лампа на стене. Больше ничего. Девушка молча сидела на одном из стульев.
Кадет присел за стол, напротив нее.
Глубокая чернота глаз и волос. Яркая белизна кожи и платья. Она и вправду была красива.
— Ибрам! Как я ждала! Мне так много нужно тебе рассказать! — пропел ее мягкий, уверенный голос на безупречном высоком готике.
Гаунт невольно отстранился от ее прямого, пронизывающего взгляда. Девушка подалась ближе, наклонившись к столу.
— Не бойся, Ибрам Гаунт.
— Я не боюсь.
— А вот и нет, боишься. Мне не нужно быть мыслевидцем, чтобы заметить это. Хотя я и есть мыслевидица.
Гаунт глубоко вдохнул:
— Что ж, тогда расскажи мне, что я должен знать.
— Хитрый ход, — рассмеялась она.
— Послушай, мне тоже не очень хочется сидеть здесь. — Гаунт нашел в себе силы наклониться ближе и говорить настойчивее. — Давай покончим с этим прямо сейчас. Ты — псайкер. Или начинай поражать меня своими видениями, или заткнись. У меня полно дел и без тебя.
— Например, пьянствовать с солдатами. И лопать фрукты.
— Чего?
— Ты очень хочешь сладких фруктов. Жаждешь их. Сладких-пресладких, сочных фруктов…
— Откуда ты знаешь? — вздрогнул кадет.
На лице девушки заиграла озорная улыбка.
— У тебя подбородок и весь плащ в соке.
— Ну и кто здесь хитрит? — Гаунт тоже не удержался от улыбки. — Никакого колдовства, просто внимание к мелочам.
— Но разве это не правда? Велика ли разница в таком случае?
— Велика… — кивнул Гаунт. — То, что ты сказала мне тогда, полная бессмыслица. Но ты вряд ли прочла ее по пятнам на моей одежде. Зачем ты хотела меня видеть?
Тяжело вздохнув, она опустила голову. Долгое молчание.
Когда она наконец заговорила, голос уже не принадлежал ей. Хриплый, шипящий. Гаунт испуганно отпрянул. «Император, как же здесь холодно!» — пронеслось в голове. Он выдохнул облачко пара и понял, что комнату вдруг наполнил странный, неестественный холод.
— Мне не нравятся эти видения, Ибрам, но они все равно приходят, — срывался с ее губ сухой шепот. — Лезут в мою голову. Иногда я вижу что-то очень красивое, иногда — отвратительное. Я вижу то, что люди показывают мне. Мысли — они как книги.
— Я… я… люблю книги, — заикнулся кадет, ерзая на стуле.
— Знаю. Я видела. Тебе нравилось читать книги Бонифация. У него была целая библиотека.
Гаунт замер. Страх пробежал вдоль позвоночника леденящей дрожью. От брови по лицу скользнула капля холодного пота. Ловушка.
— Как ты узнала об этом?
— Ты сам знаешь, Ибрам.
Температура в комнате все падала. По крышке стола расползлась ледяная корка. Дерево начало трескаться. Тело Гаунта покрылось мурашками. Вскочив, он попятился к двери.
— Довольно! Разговор окончен!
Он дернул дверь, но та не поддавалась. Заперто. И возможно, для него ее не откроют.
— Инквизитор! Инквизитор Дифэй! — Гаунт забарабанил по двери кулаками. — Выпустите меня!
В тесной холодной камере его голос казался глухим и слабым. Никогда в жизни Гаунт так не боялся. Оглянувшись, он увидел, что девушка ползет к нему по ледяному полу. Пустые, черные глаза. Слюна капает из раскрытого рта. Ведьма улыбалась. И это было самым жутким зрелищем в жизни юного Ибрама Гаунта. Она вновь заговорила, и движения ее губ не соответствовали словам, будто их произносило нечто иное. Нечто страшное. Она просто не успевала повторять их ртом.
Забившись в угол, Гаунт бессильно смотрел, как она по-звериному ползла к нему.
— Что? Что тебе нужно? — выдавил он из себя жалкий шепот.
— Твоя жизнь, — ответила она глухим, нечеловеческим голосом.
— Убирайся, — прохрипел Гаунт, снова дергая дверную ручку. Ничего не выходило.
— Что ты хочешь знать? — неожиданно произнесло чудовище, словно с каким-то умыслом.