В начале декабря 1779 года неожиданно в гавани Невмянска появились сразу пять кораблей. Два из них мы узнали сразу, то были шлюпы наших капёров, Охрима и Байданы. Корабли сильно потрепали не только шторма, на бортах и надстройках ясно виднелись следы боёв. Бушприт у охримовского шлюпа "Беспощадный" был обломлен, видно, досталось казакам неплохо. Однако, почти полные команды казаков-охотников стояли на палубах, приплясывая от радости. В трёх других кораблях, осторожно входивших в незнакомую гавань, легко угадывалась принадлежность британской Ост-Индской кампании. На их палубах тоже виднелись знакомые лица казаков, а флаги на кораблях были русскими. Ежу понятно, капёры взяли богатую добычу.
Так оно и оказалось, первый месяц оба шлюпа честно выполняли мою просьбу и гоняли японцев из северной части Японского моря. С этих рыбаков и кормились, причём, деловые казаки не просто гоняли рыбаков, но и завязывали знакомство. Научились более-менее говорить по-японски, завели связи на берега Хонсю, среди контрабандистов и пиратов. От них они и узнали о нашем захвате Хоккайдо и рейде русской эскадры вокруг острова. Тут горячие головы не выдержали, со словами: - Наши пиратов разбили, а мы рыбаков проверяем! Даешь сарынь на кичку, надо идти на юг и потрошить англичан! - отправились на юг, к Формозе.
Два месяца капёры курсировали вокруг острова, проверили полтора десятка голландских, французских и испанских кораблей. Ну, не шёл англичанин, не шёл. И, в одно прекрасное утро, на горизонте показалась целая эскадра из пяти кораблей, самое главное, английских! Казаки так устали ждать настоящей добычи, что не считая врага, рванулись в бой. Предварительно, конечно, подняли флаг Русской Дальневосточной кампании, обозначив свою позицию, как сражение конкурентов Ост-Индской кампании, чью принадлежность обозначили флаги англичан. Формально капёры даже выкинули флаги с предупреждением остановиться для досмотра груза. Абсолютно безосновательно, но, сами англичане поступают так же. Сближались корабли встречным курсом, противник не пытался отклониться, будучи уверен в безоговорочном превосходстве над шлюпами. От самоуверенности передовой корабль англичан даже первым выстрелил в наших из носового орудия, едва противоборствующие стороны сблизились на полкилометра.
Коварные казаки лишь этого и ждали, для русских орудий полкилометра не расстояние. А при лобовой атаке стрелять могут все три пушки, чего капёры и добивались. Беглый огонь из шести орудий фугасными снарядами, несмотря на многочисленные промахи, позволившие англичанам всё-таки дать бортовой залп двумя передовыми кораблями, принёс ужасающие результаты. Англичане попали таки в наши шлюпы парой-другой ядер, разбили рангоут, повредили бушприт у "Беспощадного". Однако, казаки за это время так нафаршировали два ближайших корабля снарядами, что те затонули в считанные минуты. А три оставшихся торговых судна Ост-Индской кампании сразу спустили паруса в знак капитуляции. После чего занялись спасением тонущих моряков.
Торговаться со мной Охрим и Байдана не стали, свою долю первой добычи капёры отдали, чтобы выкупить оба шлюпа в собственность, отремонтировать их, запастись боеприпасами и продуктами. Я получал все трофейные суда вместе с грузом и пленными англичанами. Два корабля были набиты под завязку традиционными пряностями и китайским шёлком, а третий шёл на Формозу за товаром с грузом кофе и тремя сундуками, полными английских гиней и шиллингов. Больше всего меня поразила не огромная добыча, а то, что наши капёры честно не тронули ни единой монеты в сундуках. Благо, со знанием английского языка я нашёл возможность проверить судовую кассу по имеющимся документам. Эта честность капёров так растрогала, что не выдержал, и поощрил все парней круглой суммой дополнительно к нашему договору. Им было приятно, наверняка все знали о сундуках с деньгами и тоже смотрели на мою реакцию.
В результате у нас появились ещё три океанских судна, три тысячи фунтов стерлингов в звонкой монете, огромное количество пряностей, кофе и китайского шёлка, и триста семьдесят английских моряков. Как обычно, желающим предложили продолжить службу под нашим руководством, все согласились, кроме офицеров. Ну, им и не предлагали. Пусть с ними поработают братья Агаевы, там видно будет. Плотников, лекарей и прочую обслугу мы высадили на берег, заменив их нашими корейцами. После чего приступили к ремонту, переделке и перевооружению трофеев, получивших имена "Дельта", "Дзета", "Эпсилон". А команды принялись перевоспитывать будущие капитаны, пошедшие на повышение со шлюпов. Всё равно в зимние шторма выходить в море мы не собирались, хватит времени для сработки экипажей. Капёры, однако, отдыхать не собирались, после ремонта отправились обратно на юг, на новую охоту.
Зимовать на острове я уговорил почти сотню моих старых знакомых, мастеров и рабочих из Таракановки, с полуторной оплатой, разумеется. С ними на остров перебрались более пятидесяти семей беглых рабочих и мастеров с уральских заводов. Моё обещание объявить остров собственностью Дальневосточной торговой кампании, по примеру тех же англичан, сыграло свою роль. Я пообещал, что на острове при моей жизни не будет царской власти, не будет крепостного права и никаких налогов для переселенцев. Перебрались на остров, конечно, далеко не все беглые крепостные, а самые осторожные. Более двухсот беглецов остались в привычном Владивостоке зимовать. И третьей, самой большой группой переселенцев на остров стали недавно прибывшие с караванами крестьяне и рабочие. Таких набралось почти пятьсот семей и одиночек. Едва мы разместились и "нарезали" участки под строительства жилья, все русские семьи занялись постройкой жилья. Аборигены были наняты на лесоповал, за смешные деньги, которые для них оказались манной небесной. Поэтому небольшие избушки русских переселенцев на пару окошек росли, как на дрожжах.
Спустя всего месяц все русские семьи переселились в небольшие избы, больше похожие на баньки. Собственно, через год-другой, они и превратятся в баньки и стайки, когда люди переберутся в основательные дома. Пока же, я торопил мастеров и рабочих со строительством заводов. И тут меня ждали приятные сюрпризы. Русские мужики показывали чудеса смекалки, возводили заводские печи, ставили корпуса и станки фантастически быстро. С помощью лебёдок и рычагов добивались такого, что не всякий кран сможет выполнить. Конечно, сказывался опыт наших ветеранов, строивших заводы в Таракановке, затем во Владивостоке. С каждым новым строительством опыт, естественно, растёт. Но, даже крестьяне-староверы работали, как роботы. Ещё до Нового года все люди и оборудование были под крышей, запаздывали только русские печи. Но, к этому времени, мы почти месяц делали свой кирпич, увеличивая его производство с каждым днём. Поэтому, никто не сомневался, что к весне все жилища будут отапливаемыми.
Зима на острове оказалась гораздо мягче, чем в том же Владивостоке, никаких проблем с работой на свежем воздухе не возникало. В результате мы к весне сделали много всего, кроме того, что мне хотелось. Так, в бухте Невмянска выстроили огромную верфь, в расчёте на одновременное строительство или ремонт трёх океанских кораблей, не меньше того, что к весне обещали закончить во Владике. Ещё в ноябре запустили две паровых лесопилки, здорово выручавшие нас в период массового строительства домов. С этим строительством мы капитально проредили близлежащие леса, расчистили вокруг Невмянска свободное пространство, которое будем распахивать весной под картофель. Ладно, земельные отношения тут ещё не развиты и вся земля на острове принадлежала покойному князю, по крайней мере, та её часть, что была завоёвана японцами. Поэтому ни у кого разрешения на вырубку леса или распашку земель просить не надо.
На полгода я оказался холостяком, не успел привезти в Невмянск свою семью из Владивостока. Хотя и разговаривал с Ириной по рации, но, долгими зимними вечерами откровенно скучал. Слушать, как ветер воет в печной трубе, через месяц надоело, как и смотреть на свечной огарок или масляный светильник. Возникшее желание провести электрическое освещение быстро закончилось, стеклодувов на остров мы не успели привезти, а своих японцы не выучили, почему-то. Однако, излишек свободного времени и постоянный ветер просто толкали меня на борьбу с мельницами, словно Донкихота. Хоть и не люблю механику, от скуки займёшься чем угодно, не в домино же играть, или шахматы. Сначала мы с помощниками установили несколько надёжных ветряков, на которых отработали сохранение передаточного момента при повороте лопастей при изменении направления ветра.
По вечерам я ломал голову над различными генераторами, заставил рабочих вытянуть мне больше километра медной проволоки, изолировать её. Где-то с января 1780 года приступил к осторожной намотке катушек для самых простейших генераторов. Дело шло туго, не хватало грамотного совета нашего лучшего электрика - Ивана Палыча. По рации такой совет не дашь, хоть мы и поддерживали регулярную связь с карательной эскадрой. Они уже два месяца бороздили просторы Тихого океана у побережья Японских островов. Дочиста ограбив, как договаривались, ближайшие три городка, Палыч провёл флотилию вдоль всего западного побережья страны Восходящего Солнца. Обогнул южную оконечность острова Кюсю и сейчас заканчивал изучение острова Хонсю. В Нагасаки наша флотилия напугала голландцев, державших там свою факторию. Чтобы не выглядеть дикарями, Иван приказал поднять на всех судах флаг Дальневосточной кампании.
По вечерам я ломал голову над различными генераторами, заставил рабочих вытянуть мне больше километра медной проволоки, изолировать её. Где-то с января 1780 года приступил к осторожной намотке катушек для самых простейших генераторов. Дело шло туго, не хватало грамотного совета нашего лучшего электрика - Ивана Палыча. По рации такой совет не дашь, хоть мы и поддерживали регулярную связь с карательной эскадрой. Они уже два месяца бороздили просторы Тихого океана у побережья Японских островов. Дочиста ограбив, как договаривались, ближайшие три городка, Палыч провёл флотилию вдоль всего западного побережья страны Восходящего Солнца. Обогнул южную оконечность острова Кюсю и сейчас заканчивал изучение острова Хонсю. В Нагасаки наша флотилия напугала голландцев, державших там свою факторию. Чтобы не выглядеть дикарями, Иван приказал поднять на всех судах флаг Дальневосточной кампании.
Да, этой осенью мы неожиданно стали обладателем государственного флага острова Хоккайдо, отгадайте какого цвета? Естественно, красного цвета, без каких-либо излишеств. Чисто пролетарский символ, ладно, без серпа и молота. Удивлению голландцев не было границ, когда они увидели европейцев, под неизвестным флагом. Разговаривали они с Иваном по-немецки, которым он владел не очень, как и другими языками, не давались они Палычу. Хорошо, что Мефодий Хромов отправился с ним в плаванье. Он смог относительно внятно объяснить голландцам, что мы живём на одном из северных островов уже давно, и торгуем со всеми азиатскими странами. Хвастать, так по-крупному. Палыч уклонился от демонстрации любопытным торговцам наших пароходов, но десяток ружей с патронами продал, чего не продать, за полторы сотни серебряных рублей? По дружбе, так сказать, европейской. Хоть наши корабли задержались в Нагасаки на три дня и не стали в честь проживания там голландцев, расстреливать пушечные форты и корабли в бухте, англичане так и не появились. Хотя тоже держали свою факторию в Нагасаки. Чего на нас обиделись, мы ещё с ними не воевали толком?
После Нагасаки, по словам голландцев, европейских факторий на западном побережье японских островов не предвиделось, а основные порты наши "голландские партнёры" приблизительно обозначили на карте. Палыч, соответственно, пригласил их в гости к нам, ружей и патронов мы привезли больше, чем достаточно, и "бансами" могли торговать. На фоне убогих японских портов, Невмянск не особо стрёмно будет смотреться. Поэтому не стыдно перед европейцами. Пусть считают нас полудиким княжеством, не стоящим внимания, нам спокойнее будет. Никто на нас не покусится и корабли в море задирать не будет. Предприимчивые уроженцы Амстердама тут же предложили открыть у нас свою торговую факторию, на что Иван отказывать не стал, только хмыкнул, глядя на вывешенный в их лавке товар. Фузеи столетней давности, зеркала и бусы, табак и шерстяные ткани. Это не тот товар, что будет пользоваться спросом в Невмянске, разве у аборигенов. В любом случае, Иван сослался на директора кампании, у которого надо ещё получить разрешение на торговлю и строительство фактории.
Но, всё рано или поздно заканчивается, в середине февраля наши доблестные моряки вернулись домой, перегруженные донельзя. Больше полутысячи орудий, в основном небольшого калибра, привезли изнемогающие от груза трофеев корабли. Скорее всего, жители восточного побережья, уведомленные о небывалом набеге жестоких пиратов, ворующих всю артиллерию, прятали свои орудия. Потому, что города восточного побережья оказалось практически не вооружены. Наши суда заходили в прибрежные бухты, если встречали относительно большие корабли, расстреливали их. Хотя в трёх случаях пришлось захватить японские корабли, трофейная артиллерия была довольно тяжела. Мы с Палычем не строили иллюзий по поводу полного уничтожения японского флота, дай бог, если мы истребили половину. Но, важен был сам факт начала разговора с этим пиратским гнездом с позиций силы.
Почти все трофеи, кроме самых изящных пушек, подходящих для музейных экспонатов, отправились в переплавку. Нет, доменная печь, выстроенная к весне, пока пустовала. Зато плавильные печи, в количестве трёх штук, причём все с принудительной подачей воздуха, работали всю зиму. Трофейного оружия, разного металлического барахла, и нескольких тонн железа в слитках, вполне хватило для организации полнокровного производства боеприпасов. Пять токарных и сверлильных станков мы успели доставить из Владивостока, на них и готовили всю зиму оборонную мощь нашего острова. Теперь каждая из двенадцати наших гаубиц имела запас в полторы сотни снарядов, треть из них осколочные. Аналогичными стали боезапасы всех береговых орудий и миномётов калибра пятьдесят миллиметров.
Все помповики после злополучного сражения в бухте прошли капитальный ремонт. Сейчас островной гарнизон достигает численности в две роты стрелков, вооружённых помповыми ружьями, из них полсотни кавалерии. Отдельной строкой шли двадцать четыре миномётных расчёта, треть из них размещена в крепости, остальные готовы выдвинуться в любое место на шестнадцати повозках, и столько же орудийных расчётов, расположенные исключительно вокруг Невмянска. На складах лежали две сотни новеньких помповых ружей, столько же револьверов, строго для внутреннего потребления. Как и полторы тысячи гранат, изготовленных уже на острове, динамит надо куда-то осваивать. И без того три четверти этой взрывчатки были в виде примитивных шашек с бикфордовым шнуром.
На продажу у нас были шесть сотен ружей, но до запуска своей оружейной линии весь запас я не собирался реализовывать Сотню-другую, так сказать, по дружбе и для разжигания интереса, не больше. Сюда можно добавить несколько тонн бансов, рыбных и с тюленьим мясом. Вот и все наши активы, возможные к реализации. Забыл включить сюда трофейные китайские вазы и статуэтки, остальные трофеи мы либо переплавили, либо собирались использовать, как те гигантские запасы шёлка. Антон Воронов, перебравшийся со мной на остров, за прошедшее время уже набил руку в изготовлении дельтапланов, только летающих моделей набиралось до десятка. Вокруг этого пионера самолётостроения собрались два десятка энтузиастов, среди которых к весне оказались даже три японца. По выходным дням, те из них, кто успевал залечить переломы, развлекали жителей Невмянска полётами дельтапланов. Парапланы ребятам давались немного сложнее, но к лету и они полетят, я не сомневался. Антон был моим, так сказать, придворным лётчиком, запасы шёлка и других материалов выделялись из моих складов. Патрульную службу над Владивостоком он прошлой осенью передал своим помощникам. Там же ждал своего часа первый русский планер, собранный за зиму окончательно. Воронов только и ждал начала навигации, чтобы испытать своё детище. Из-за него мне пришлось оправдываться перед отцом Гермогеном, единственным из попов-раскольников, успевшим добраться на остров осенью.
Этот батюшка оказался мудрым и практичным человеком, прибывшим со второй волной грузовых судов из Владивостока. Он достаточно прожил с нами, чтобы понять общее равнодушие моё и Ивана к религии. Кряжистый, крепкий мужчина лет тридцати пяти, Гермоген повидал немало, пока скрывался в Приуралье, организовывая церковные общины староверов. И, не сомневался в предстоящем наплыве никонианских церковников на Дальний Восток, а также усилении налогового гнёта. Именно он организовал памятный молебен во время прорыва китайцев к Владивостоку, рисковал головой, воодушевляя горожан на борьбу с врагом. Так вот, едва высадившись на острове, отец Гермоген направился ко мне, узнать официальную политику в отношении религии во владениях Русской Дальневосточной кампании. Именно тогда, в начале ноября, мы согласовали с ним основы этой политики и религиозных норм в Беловодье.
- Андрей Викторович, ты звал людей с собой в Беловодье, ты привёл их сюда, неужели обманешь? - мрачно упирался в меня взглядом Гермоген.
- В чём я их обману? Всё честно, податей в ближайшие годы с православных христиан я брать не буду, церковной десятины нет, и не будет, никаких гонений на старую веру нет, и не будет. Царские чиновники власти над островом не получат, остров не подчиняется Российской империи. - Я догадывался, куда клонит мой собеседник, но не спешил делать шаги ему навстречу. - Живите спокойно, стройте храмы, крестите язычников, никому мешать не буду.
- И никонианам мешать не станешь?
- Конечно, пусть приезжают, крестят людей, ставят свои храмы, все мы православные, - я улыбнулся Гермогену. - Другим конфессиям ставить храмы не разрешу, это точно. Ни католикам, ни протестантам, ни мусульманам с буддистами, ни прочим сектантам. Более того, даже говорить о своих верах не разрешу, и запрет наложу на прилюдные молитвы. А вы с никонианами живите вместе, в мире и добрососедстве, за этим тоже присмотрю.