- Да, - севшим голосом ответила Дороти. - Ненавидит всей душой.
- За что?
- Однажды я дала ему повод думать, что могу стать его женой. Он вовсеуслышание объявил об этом, но я изменила свое решение. А он - человек пылкий и злопамятный. Когда-то он горячо любил меня, теперь так же горячо ненавидит. И использует чек, чтобы нагадить мне.
- Ни вы, ни я не в силах его остановить. Поддельный чек и записка вашего отца находятся у него на законном основании, и никто не помешает ему показать эти бумаги полицейским. Мистер Дональдсон, часом, не увлекается верховой ездой?
- Господи, - обреченно произнесла Дороти и встала. - Я-то думала, вы что-нибудь сообразите! Думала, вы знаете, как мне быть! - Она бросилась к двери, но остановилась на пороге и выплюнула: - Вы - такой же дешевый тихушник, как и все! Я сама разберусь с этой жалкой грязной крысой!
Я встал и вышел в прихожую, чтобы выпустить Дороти и удостовериться, что дверь надежно закрыта. Вернувшись в кабинет, я сел, бросил блокнот в ящик стола и сказал:
- Итак, теперь мы все с её легкой руки снабжены ярлыками. Я - трус. Вы - тихушник, а распорядитель и душеприказчик - крыса. Этой маленькой бедняжке не помешало бы завести несколько новых знакомств.
Вулф лишь хмыкнул в ответ, но хмыкнул вполне добродушно: близилось время обеда, а он никогда не позволял себе раздражаться перед едой.
- Значит, - продолжал я, - если она не предпримет каких-нибудь незамедлительных и коварных действий, завтра утром её заберут, а ведь она наша последняя клиентка. За решеткой окажутся все пятеро, да ещё подозреваемый, которого нам поручили изобличить. Надеюсь, у Сола и Орри дела обстоят не так плачевно, как у нас с вами. Я договорился пообедать с приятельницей, а потом мы отправимся в театр. Но могу все отменить, если для меня найдется какая-нибудь работенка...
- Нет, спасибо, не надо.
Я гневно воззрился на Вулфа.
- Так что же, все сделают Сол и Орри?
- Раз уж у тебя выдался свободный вечер, я тут подежурю.
Да, уж он подежурит! Будет почитывать книжечки, потягивать пивко и устами Фрица сообщать всем возможным посетителям, что страшно занят. Это был не первый случай, когда Вулф приходил к выводу, что дело не стоит потраченных усилий, и посылал все к чертям. Обычно я оставался при нем, пока Вулф не успокаивался, но на сей раз решил, что, если Орри Кэтер весь день просидел в моем кресле, то пусть сделает и мою работу. Поэтому я поднялся к себе, чтобы переодеться в вечерний костюм.
Вечер выдался замечательный во всех отношениях. Обед в доме Лили Роуэн, конечно, изрядно уступал тем трапезам, которыми избаловал меня Фриц, но был очень хорош. Не разочаровал нас и спектакль. Да и оркестр в клубе "Фламинго", куда мы отправились потом, тоже не подкачал, и потанцевали мы на славу, а заодно и познакомились поближе: ведь мы с Лили знали друг друга всего семь лет.
Короче, домой я вернулся только в четвертом часу утра и, по обыкновению, заглянул в кабинет, чтобы проверить, заперт ли сейф и все ли на месте. Если Вулф оставлял мне записку, то всегда клал её на мой стол и придавливал грузиком для бумаг. Ага! Записка была. Вулф вывел её своим мелким и четким как машинопись почерком на листке, вырванном из блокнота: "А.Г. Ты вполне удовлетворительно справился с делом Кейса. Теперь, когда убийство раскрыто, ты можешь, как мы условились ранее, с утра поехать к мистеру Хьюитту на Лонг-Айленд и привезти цветы. Теодор подготовит для тебя коробки. Не забывай, что цветам нужен свежий воздух. Н.В."
Я прочел это дважды и перевернул листок, но оборотная сторона была чиста. Тогда я сел за стол и набрал номер. Никого из моих близких друзей и лютых врагов в такой час на службе не было, но мне удалось связаться со знакомым сержантом по имени Роули.
- Я звоню по поводу убийства Кейса. Вам нужны ещё какие-нибудь сведения, или дело закрыто?
- Хм! - по своему обыкновению грубовато отозвался сержант. - Нам нужны все сведения, какие только можно добыть. Шлите наложенным платежом.
- А мне сказали, у вас полный порядок.
- Ложитесь-ка вы лучше спать.
Он бросил трубку. Я посидел с минуту, потом позвонил в редакцию "Газетт". Лон Коэн давно ушел домой, но дежурный репортер сообщил мне, что, насколько ему известно, дело Кейса по-прежнему пылится на полке.
Я смял записку Вулфа, швырнул её в корзинку и, пробормотав: "Проклятый толстопузый обманщик", - отправился на боковую.
13
В четверг в утренних газетах было немало писанины, посвященной делу Кейса, но ни строчки о том, что в угаре погони за убийцей кто-либо приблизился к нему хотя бы на дюйм.
Весь день, с десяти утра до шести вечера, я провел у Льюиса Хьюитта на Лонг-Айленде, помогая ему выбрать, очистить от грязи и упаковать добрую сотню годовалых саженцев, после чего отвез их домой. Я не стал беситься в открытую, но вы можете представить себя, в каком расположении духа я пребывал. По пути домой на подъезде к мосту Куинсборо меня остановил полицейский и спросил, на какой пожар я несусь. Мне стоило немалых усилий удержать язык за зубами и не наговорить ему всяких заумных слов.
Когда я затаскивал на крыльцо последнюю коробку с саженцами, произошло нечто удивительное. Позади моего седана остановилась хорошо знакомая машина с буквами "УП" на борту, и из неё вылез инспектор Крамер.
- Ну, что там у Вулфа на этот раз? - злобно спросил он меня.
- Десяток зигопеталов, - холодно ответил я. - Десяток ренантер, десяток зубоцветов...
- Пропустите меня! - гаркнул он. Я посторонился. Теперь, когда из сыщика я превратился в рассыльного, мне следовало отправиться к Теодору и помочь ему поднять орхидеи в оранжерею. Стиснув зубы, я приступил к этой работе, но тут из кабинета донесся крик Вулфа:
- Арчи!
Я вошел. Крамер сидел в красном кожаном кресле, держа в стиснутых зубах устремленную ввысь сигару. Судя по сжатым губам Вулфа, он вел борьбу с тихой холодной яростью, не давая ей выплеснуться наружу. Насупив брови, он безмолвно взирал на инспектора.
- Я занят важным делом, - сердито сообщил я ему.
- С этим можно подождать. Позвони мистеру Скиннеру. Домой, если он уже ушел с работы.
Не будь здесь Крамера, я наговорил бы Вулфу бог знает чего, но в присутствии инспектора ограничился презрительным "Хм!", устроился за столом и начал набирать номер.
- Прекратите! - свирепо рявкнул Крамер.
Я, как ни в чем не бывало, продолжал накручивать диск.
- Я сказал, прекратите!
- Ладно, Арчи, - подал голос Вулф. Я взглянул на него. Вулф по-прежнему хмуро смотрел на инспектора, но губы его уже не были сжаты и вполне годились для произнесения членораздельных фраз. - Не понимаю, мистер Крамер, что может быть лучше предложенного мною выбора, - продолжал он. Когда мы говорили по телефону, я просил вас лишь дать слово, что вы будете сотрудничать со мной на моих условиях, и в этом случае я тотчас же подробнейшим образом обрисую вам положение, рассказав, разумеется, и о причинах, побуждающих меня настаивать на своем. Или не давать такого слова, и в этом случае я обращусь к мистеру Скиннеру из районной прокуратуры и попрошу помощи у его ведомства. Могу ручаться, что никому не будет обидно, и, возможно, нам удастся закрыть дело. Я на это надеюсь. Разве мои условия не справедливы?
Крамер зарычал, как плененный тигр, которого ткнули ножкой стула.
- Не понимаю, какого черта я вообще вожусь с вами, - сказал Вулф. Мистер Скиннер ухватился бы за мое предложение обеими руками.
Рык Крамера постепенно перетек в человеческую речь.
- Когда это произойдет? Сегодня вечером?
- Повторяю: подробности - после того, как вы дадите слово. Но, пожалуй, на этот вопрос я отвечу. Завтра, рано утром, да и то лишь при условии, если я получу посылку, которую жду. Кстати, Арчи, ты загнал машину в гараж?
- Нет, сэр.
- Хорошо. Около полуночи тебе придется съездить в аэропорт и встретить один самолет. Все зависит от самолета, мистер Крамер. Если он прибудет не сегодня, а завтра, мы отложим операцию до утра субботы.
- Где она пройдет? Здесь, в вашем кабинете?
Вулф покачал головой.
- Это - одна из подробностей, которую я сообщу, получив обещание. Черт возьми! Я что, когда-нибудь молол языком просто так?
- Не знаю. Поди пойми вас. Говорите, я должен дать слово. А почему бы не взять с меня слово, что я либо сделаю, как вы велите, либо прикинусь, будто вы ничего мне не говорили?
- Нет, так не годится. Арчи, звони мистеру Скиннеру.
Крамер обронил словечко, предназначенное только для мужских ушей.
- Будьте вы неладны с вашими шарадами, - злобно прошипел он. - И чего вы на меня насели? Вы прекрасно знаете, что я не дам вам подключить районную прокуратуру. Может, вы и впрямь раскрыли преступление. Такое уже бывало. Ладно, будь по-вашему.
Вулф кивнул. В его глазах вспыхнули и тотчас потухли огоньки. Даже я едва не прозевал этот фейерверк, а уж Крамер так и вовсе ничего не заметил.
- Арчи, блокнот. Схема довольно сложная, и я сомневаюсь, что мы управимся до обеда.
Вулф кивнул. В его глазах вспыхнули и тотчас потухли огоньки. Даже я едва не прозевал этот фейерверк, а уж Крамер так и вовсе ничего не заметил.
- Арчи, блокнот. Схема довольно сложная, и я сомневаюсь, что мы управимся до обеда.
14
- С радостью все объясню, - сказал я офицеру Хефферану, - если вы слезете с лошади и станете вровень со мной, как и подобает приверженцам демократии. Или вы хотите, чтобы у меня затекла шея?
Я широко зевнул, не потрудившись прикрыть рот ладонью, поскольку был на лоне природы и в обществе конного полицейского. Встав, одевшись, позавтракав и прибыв по служебным делам в парк в семь часов утра, я, конечно, не поставил личный рекорд, но и рутиной такой образ действий назвать было нельзя, особенно если учесть, что я недосыпал три ночи кряду. Во вторник - сборище клиентов, в среду - развлечения в обществе Лили Роуэн, в четверг - поездка в "Ла-Гардиа" и встреча самолета, который прибыл точно по расписанию.
Хефферан слез с коня. Мы стояли на гребне невысокой насыпи в Центральном парке, на том самом месте, куда патрульный пригнал меня в день нашего знакомства. Судя по всему, нас ждал ещё один теплый октябрьский денек. Легкий ветерок забавлялся игрой с кронами деревьев и ветками кустов, вокруг сновали представители мира пернатых, оживленно обсуждавшие свои планы на утро.
- Я только выполняю приказ, - сразу же внес ясность Хефферан. - Мне было велено встретиться с вами на этом месте и выслушать вас.
Я кивнул.
- И вам это не нравится. Мне тоже, казак вы твердолобый, но ведь и я выполняю приказ. Расклад такой. Насколько вам известно, вон за той купой деревьев, - я показал рукой, - стоит сарайчик с садовым инвентарем. Возле сарайчика один из ваших сослуживцев держит под уздцы оседланную и взнузданную гнедую лошадь Кейса. Внутри сарайчика две женщины, одну кличут Кейс, другую Руни. Там же четверо мужчин: Тэлботт, Пол, Сэффорд и Бродайк. И ещё инспектор Крамер с опергруппой. Одно из упомянутых гражданских лиц, избранное тайным голосованием, сейчас переодевается, натягивает ярко-желтые бриджи и голубой камзольчик, точно такие же, в каких был тогда Кейс. То, что я сейчас скажу, предназначено только для ваших ушей и ушей вашей лошади. Тайное голосование - чепуха. Его итоги подтасованы инспектором Крамером. Человек, одетый как Кейс, сядет на лошадь Кейса, ссутулится и проедет вот по этому отрезку дорожки. Стремена будут чуть длинноваты. Увидев вас, он или она приветственно взмахнет бичом. Вам в этой пьесе досталась роль честного малого. Представьте себе, что сейчас с вами беседую не я, а другой человек, которого вы нежно и пылко любите. Например, комиссар полиции. Он просит вас не забывать, что ваше внимание было сосредоточено главным образом на лошади, а не на седоке. Посмотрите, а потом спросите себя, действительно ли вы тем утром видели Кейса? Или же вы видели просто лошадь и человека на ней. И, ради бога, - взмолился я, - не говорите ни слова мне. Вы все равно ни в чем мне не признаетесь, так что лучше приберегите ваше заявление для начальства. От вас зависит очень многое. Возможно, в этом наша беда, но теперь уж ничего не поделаешь.
Если это вас не обидит, позвольте объяснить. Версия такова: убийца, одетый так же, как Кейс, но в накидке или тонком дождевике, в половине седьмого затаился вон за теми кустами. В это время Кейс въехал в парк и погарцевал по дорожке. Если бы убийца выбил Кейса из седла выстрелом, даже со значительного расстояния, лошадь наверняка в страхе бросилась бы наутек. Поэтому, прежде чем спустить курок, убийца вышел из кустов, остановил Кейса и взял Казанову под уздцы. Одной пули вполне хватило. Затем убийца затащил труп в кусты, чтобы его не было видно с дорожки: вдруг мимо проедет ещё какой-нибудь любитель ранних прогулок. Сбросив накидку, убийца скомкал её, запихнул за пазуху, вскочил на Казанову и поехал кататься по парку. Он не торопился, придерживаясь обычного графика Кейса. Через тридцать минут, подъезжая к этой точке, - я указал на опушку маленькой рощицы, - он либо увидел вас, либо остановился и дождался вашего появления, выехал из-за деревьев и, как обычно делал Кейс, приветствовал вас взмахом бича. Но, доехав до конца открытого отрезка дорожки, убийца преобразился. Он быстро соскочил с коня, зная, что Казанова сам найдет дорогу в стойло, и побежал вон из парка в сторону Пятой авеню, чтобы спуститься в подземку или сесть на автобус - смотря куда ему надо было попасть. Он хотел как можно быстрее пустить в ход свое алиби: ведь убийца не мог знать наверняка, скоро ли заметят бесхозную лошадь и начнут искать Кейса. Но ему удалось внушить вам, что десять минут восьмого Кейс был жив и ехал по этому отрезку дорожки. А тело обнаружили к северу отсюда.
- Я написал в рапорте, что видел Кейса, - упрямо пробубнил Хефферан.
- Сотрите это из памяти, изгоните из сознания, - увещевающим тоном произнес я. - Пусть там образуется белое пятно, которое... - Я умолк, решив, что давать более подробные наставления было бы недипломатично, и взглянул на часы. - Теперь у нас девять минут восьмого. Вы тем утром сидели в седле?
- Да.
- Тогда залезайте на лошадь, чтобы все было точь-в-точь как тогда. Ну же, вот он едет!
Должен признаться, этот казак умел вскочить на коня. Он проделал это мгновенно. Я бы за такое же время не успел даже сунуть ногу в стремя. Очутившись в седле, Хефферан устремил взор на дорожку. Оттуда, где мы стояли, светло-гнедой Казанова выглядел и впрямь красавцем. Он был мускулист, но не тяжеловесен, с гордым изгибом шеи, и, как верно заметил Хефферан, легкой пружинистой поступью. Я напряг глаза, пытаясь разглядеть черты лица всадника, но на таком расстоянии это было невозможно. Я видел голубой камзол, желтые бриджи, сутулую спину. Но не лицо.
Хефферан не издал ни единого звука. Всадник подъехал к концу открытого отрезка дорожки, и я снова напряг зрение. Что-то должно было случиться. Мне было известно, что, как только ездок минует крутой изгиб дорожки и скроется за деревьями, его встретят четверо конных полицейских. И кое-что, действительно, случилось. Причем мгновенно и совершенно неожиданно для меня. Гнедой скрылся за поворотом и спустя полсекунды вновь появился из-за деревьев. Гордого изгиба шеи как не бывало, конь несся, будто ошпаренный; покинув дорожку, он резко свернул влево, одним грациозным прыжком достиг поляны и помчался вперед, точно на восток, к Пятой авеню. Теперь я видел только его хвост. Из-за деревьев показалась кавалькада полицейских. Это было похоже на кавалерийскую атаку. Увидев маневр светло-гнедого, лошади полицейских на миг словно одеревенели и, проскользив по земле на неподвижных ногах футов десять, тоже развернулись и понеслись по поляне следом за Казановой.
Из рощи, скрывавшей сарайчик садовника, начали выбегать кричащие люди. Хефферан покинул меня и присоединился к погоне. В воздух взлетели ошметки дерна, и офицер понесся вниз по склону; его конь при этом ощутимо ударил меня крупом в плечо. С востока донесся выстрел, и это доконало меня: сейчас я был готов отдать за коня не то что корону, но даже свое годовое жалование. Но короны у меня не было, коня тоже, и я побежал на своих двоих.
До дорожки я добрался в рекордное время, но дальше начинался пологий подъем, поросший кустами и деревьями, да ещё и огороженный барьерами. Я несся напрямик, ориентируясь на шум и гам. Грянули ещё несколько выстрелов. Даже мчась по пересеченной местности, я, помнится, успел подумать, что будет очень жаль, если одна из пуль угодит в светло-гнедого Казанову. Вскоре впереди замаячила ограда парка. Забыв, какой из выходов ближе, я перемахнул через забор и остановился, отдуваясь и озираясь по сторонам.
Я был на углу Шестьдесят шестой улицы и Пятой авеню. К северу от меня, на расстоянии квартала, у ворот парка, улица была забита машинами. Легковушки, в большинстве своем, такси, жались к тротуарам на перекрестке, к которому со всех сторон сбегались прохожие. Из остановившегося автобуса выскакивали пассажиры. Над толпой возвышались лошади. У меня сложилось впечатление, что их там целый табун, но на самом деле лошадей было шесть или семь, не больше. Все гнедые, плюс светло-гнедой Казанова. Я обрадовался, увидев, что он цел и невредим, и трусцой присоединился к толпе. Казанова стоял под пустым седлом.
Я продирался сквозь толпу, когда полицейский в мундире схватил меня за локоть. И тут, надо же, офицер Хефферан воскликнул:
- Пропустите его! Это Гудвин, человек Ниро Вулфа!
Как мне хотелось от всего сердца поблагодарить его! Но, увы, я ещё не отдышался и не мог говорить, а посему молча протиснулся вперед и, пустив в ход глаза, удовлетворил свое любопытство.
Виктор Тэлботт в голубом камзольчике и канареечных бриджах, целый и невредимый, стоял на мостовой. На его руках повисли двое полицейских. Лицо Вика было заляпано грязью и выглядело очень утомленным.
15
- С радостью сообщаю вам, - сказал я Вулфу под вечер, - что ни один из счетов, которые мы пошлем нашим клиентам, не будет адресован в тюрьму графства. Согласитесь, будь иначе, мы попали бы в очень неловкое положение.