– Я могу идти? – Кубасов с удивлением посмотрел на него.
– Да. Только не пускайтесь больше в бега. Убивать вас никто не собирается, но вы проходите по делу как свидетель. А за уклонение от дачи показаний предусмотрена уголовная ответственность. Это куда реальней, чем киношные разборки.
– Во как! – Конюх внимательно рассмотрел повестку, аккуратно сложил ее и спрятал в карман. – И сколько дают?
Лицо его расслабилось, в глазах мелькнула улыбка.
– Мало не покажется! – в тон ему ответил Лис и отщелкнул блокиратор на дверце.
Конюх открыл дверь, перекинул ноги наружу, в зной. Задумался.
– Пашка Пучков тогда скутер со двора угнал, – сказал он, оборачиваясь. – Это еще до того, как пожарные приехали… «Хонда», кажись. Я сам видел. Это нужно будет говорить?
– А сколько ему лет, Пашке? – спросил Лис.
– Пятнадцать было… То есть шестнадцать уже.
– Ну и Бог с ним! Кресту скутер больше не нужен, а пацан хоть покатается, – сказал Лис. – Будем считать, что ваш Пашка спас имущество от огня.
– Точно! – Кубасов обрадованно закивал головой.
Но выходить по-прежнему не торопился.
– Что-то еще? – спросил Лис.
После сильного нервного напряжения, когда все тревоги оказываются позади, допрашиваемые иногда скатываются в приступы «навязчивой искренности». Чаще всего в такие моменты мелют полную чепуху, не имеющую отношения к делу. Но бывает и наоборот.
Лис завел двигатель, повторил:
– Что-то вспомнили, Виталий Андреевич?
– Да, – проговорил Кубасов. – Там кто-то живой еще оставался. Человек какой-то.
– Где? – Лис насторожился.
– В доме. Пожар уже горел вовсю, а эти, которые стреляли, уехали… Я боялся близко подходить, правое крыло все в огне было. Тихо так стало. А потом он на крыльцо вышел… Постоял-постоял. Что-то швырнул на землю. И пошел в сторону города.
Лис молчал, продолжая держать руку на ключе зажигания. У него вдруг испортилось настроение. Все пошло прахом. Вот так, в искреннем порыве, Кубасов своими руками копал себе могилу… Может, не только себе.
– Как он выглядел? – спросил Лис.
– Да никак… – Кубасов поежился под его колючим взглядом. – То есть… Ну, мужик, вроде, не баба. Не высокий, не низкий, обычного роста. Вот как вы… Или я. Ну, шатался немного. Как пьяный или типа того…
– Лицо разглядели? Волосы? Возраст? Одежда?
Конюх покачал головой.
– До него метров тридцать было. Вечер, темно, а за ним правое крыло горит… Он как тень стоял: тулово, ноги, голова. Больше ничего.
– Опознать его сможете?
Кубасов закусил губу. Видно, ему очень хотелось сказать «да». Чтобы хоть как-то угодить суровому начальнику «уголовки», который ни с того ни с сего вдруг стал сверлить его злыми колючими глазами… Но нутром бывший конюх чувствовал: врать нельзя. Этому человеку – нельзя. Опасно. Может произойти что-то страшное.
– Нет. Извините… Я не смогу его опознать, – проговорил Кубасов твердо.
Лис раздумывал еще секунду, потом сказал ему:
– Выходите. Увидимся завтра.
Конюх вышел, продолжая сомневаться. Лис захлопнул за ним дверцу, нервно газанул, проехал стоянку по диагонали и, вылетев на улицу, облегченно вздохнул.
Еще раз обошлось.
* * *«Шатался, как пьяный…»
Еще бы, думал Лис, объезжая переулками пробки на Магистральном проспекте. В тот раз он не надеялся выжить. По всем раскладам он должен был быть обезглавлен, четвертован, сожжен заживо в огромном камине Креста, в лучшем случае – получить выстрел в голову. Но он остался жив. Погибли все участники воровского судилища и их пристяжь: семнадцать обугленных трупов в здании, шесть на улице. А он, Лис, вышел из горящего дома, живой и относительно здоровый. Только голова поседела. Верно, он еле держался тогда на ногах, а как попал домой, вообще почти не помнит…
Но это был он, Лис. Коренев Филипп Михайлович. Тот самый человек на крыльце горящей Крестовской усадьбы. Кубасов никогда не узнает, как ему повезло, что он тогда хоронился в своей конюшне и не рискнул подойти ближе. Везучий он мужик. Иначе гаишники узнали бы, что находящийся в розыске Кубасов В.В. снова сбежал. Вот так взял и сбежал прямо после беседы с начальником уголовного розыска. И в этот раз окончательно. Навсегда.
Лис подъехал к зданию городского УВД, вкатил машину на пустующее парковочное место у крыльца, где белой краской была выведена цифра «4», обозначающая его место в служебной иерархии: после начальника и замов. Забежал в кафешку через дорогу, попросил кофе и бутерброд с ветчиной. Позвонил Ребенку.
– Ты как?
– Как, как! Препода уже второй час дожидаюсь! – пожаловалась она. – Обещал к трем прийти, до сих пор даже позвонить не изволил!
Лису показалось, что фоном в телефонной трубке звучит чей-то приглушенный смех.
– Эй, ты в институте? – спросил он осторожно.
– Ты чего, Фил? А где ж еще? В «Аквариуме», что ли, с ним встречаться? Он же не пьет… И, кажется, не ест даже!
Смех. Явственный. Но на этот раз смеялась сама Ребенок.
– А что за препод? – спросил он.
– Да Сурков, Сурков! Фи-ил! Я тебе вчера весь вечер толковала, что Сурков будет у меня руководителем по диплому!
Ты что, спал тогда? Ну ты даешь! Он единственный на кафедре профессор! Если я с ним не встречусь, мне хана, понимаешь? Дадут какого-нибудь молодого недоумка, будешь потом ревновать!
– А Сурков твой старый, значит? – Лис повеселел.
– Он – древни-ий! – пропела Ребенок. – Как древний римлянин!
– Хочешь, я его найду и приведу к тебе в наручниках, с руками за спиной?
Ребенок долго смеялась. Наверное, что-то было такое в этом Суркове, из-за чего поза с руками за спиной ему особенно подходила. Лис представил себе скрюченного старикана в сером костюме с дребезжащим желтым лицом, в очках с толстыми стеклами.
– Нет, Фил, спасибо! Ты ему еще сломаешь что-нибудь! Я лучше как-нибудь сама разберусь!
Допив кофе, Лис вернулся в управление. Он так и не вспомнил, что говорил накануне с Ребенком о каком-то Суркове. Ужинали дома пиццей, да. Он уснул за телевизором. А как была одета Ребенок? О чем они вообще говорили? Или молча ели и смотрели в экран? Он не помнил. Наверное, перегруженный информацией мозг автоматически удаляет всякие ненужные файлы. Это нормально? Или нет? Или у него «едет крыша»?
Нет, грех жаловаться. Все не так уж и плохо складывается, если задуматься… С Кубасовым вот устаканилось. И вообще. Если бы его просто уволили, как многих рубоповцев, или бросили на рядовую работу, было бы гораздо хуже… А сейчас он лично руководит раскрытием «крестобойни», имеет «право первой ночи» в допросе свидетелей, держит в руках все нити расследования и… Главное, что есть возможность завуалировать собственное участие в этом деле. Возможности эти не безграничны, тем более, что параллельно «крестобойней» занимается УФСБ, но все-таки! Он первым опросил всех свидетелей, включая прислугу Креста, его соседей и случайных прохожих. Пока что, к счастью, эти показания не противоречили его, Лиса, версии…
Он поднялся в свой кабинет, прослушал сообщения на автоответчике. Ничего срочного.
Вдруг почувствовал неприятный гнилостный запах. Слабый, но довольно отчетливый, даже принюхиваться не надо. Лис заглянул в мусорное ведро – чисто. Посмотрел в ящиках стола – может, забыл там пакет с бутербродами? Никаких пакетов, ничего. Лис озадаченно усмехнулся. Вот тебе задачка, гражданин начальник, школьный уровень. Решай!
Он обошел кабинет, морща тонкий хрящеватый нос. В самом деле, черт-те что. Мышь сдохла за плинтусом, обожравшись особо секретных документов?
Лис провел рукой по бритой голове, открыл окно, впуская жаркий воздух. Оперся руками о подоконник, посмотрел на улицу.
Все нормально, сказал он себе. Все просто отлично. Если бы дело о «крестобойне» вел кто-то другой, ситуация могла сложиться совсем иначе. Даже думать об этом не хочется… Возможно, он уже сидел бы в следственном изоляторе ФСБ и отвечал на вопросы о своей связи с бандой «Колдуна». Отвечать пришлось бы, никуда не денешься. Что бы он мог ответить? Лис не знал.
Да, это он устроил «крестобойню». Стравил две банды, получив в результате двадцать три трупа – такого побоища в Тиходонске не бывало со времен Великой Отечественной. Но он защищался. Ему ничего не оставалось делать. Крест припер его к стене, сделав страшную предъяву: руководство бандой «Колдуна», которая сковырнула воровской общак. Хуже не придумаешь. У Креста не было фактов, хотя он на все сто был уверен, что дело обстоит именно так, а не иначе… Что ж, а потом он получил и факты. Доказательства. В виде тех самых «колдунов», которые свалились как снег на голову и прикончили всех, кто присутствовал на судилище. Всех, кроме одного…
Стало жарко. Лис закрыл окно, принюхался. Позвонил по селекторной заму:
– Нестеренко, ты у нас ответственный по санобстановке в помещении?.. Как что?! Ты у меня в кабинете давно был? Так зайди и понюхай! Воняет, как в обезьяннике! Здесь кто-то вообще убирает хоть иногда?.. А?.. Вот ты ее и спроси, твою Марь Михайловну, пока я тебя самого не заставил прибираться!
Он снова обошел кабинет, открыл сейф, постоял перед ним. Из сейфа точно не воняло. Лис перебрал папки, достал розыскное дело Ивана Старова по кличке Север.
Из всего окружения Креста он единственный, кто ушел в тот вечер. Лис сам видел, как он выпрыгнул в окно во время атаки «колдунов». Возможно, Север выжил. Возможно, нет. Тело, во всяком случае, не было обнаружено. За полтора года, прошедших со времени «крестобойни», его статус так и не определился.
Розыскная карточка с фото. Копия сторожевого листка. Образцы почерка. Протоколы опроса родственников: мать, двоюродный брат-инвалид… Список лиц, с которыми Север общался последние несколько лет – большинство из них мертвы, кто-то сам находится в розыске, кто-то сидит (в тюрьму Север уж точно не побежит)… Здесь по нулям.
Неотработанными остались несколько девиц, о которых известны только имена или прозвища: Лена, Алиса, Барышня какая-то… Так, что еще. План поисковых мероприятий. Рейды по «малинам» в районе порта, в Богатяновке, вокзал, две квартиры на Магистральном, квартира на Нансена… И еще один адрес на улице Панфиловцев.
Лис проверил еще раз. Напротив всех адресов стоял его собственноручный росчерк «б/р» – без результата. А «Панфиловцев» он поручал Глушакову…
Черт, воняло конкретно! Почему-то именно рядом с его столом запах был особенно сильный. Пришло в голову, что эта вонь в управлении уголовного розыска есть признак загнивания всей Системы.
Лис швырнул ручку на стол. Взгляд его упал на журнальный столик в углу. Там в терракотовой вазе стоял букет роз. Благодарность потерпевшей, которой он вернул украденные ценности. Лис даже забыл, какого они были цвета. Бордовые, кажется. Цветы давно высохли и порыжели, под вазой на столике и на полу то и дело скапливались осыпавшиеся лепестки, которые исчезали после очередной уборки, но потом появлялись снова. Лис наклонился над вазой, понюхал. Точно. Похоже, воду ни разу не меняли, протухла. Он взял вазу, вышел в уборную, вылил воду в унитаз, цветы швырнул в ведро. Вазу оставил под раковиной и стал мыть руки.
Из кабинки послышался шум воды. Стукнула дверца, наружу вывалился Глушаков.
– Здравия желаю, товарищ подполковник!
Он растерянно помахал в воздухе руками, словно извиняясь за то, что не может поприветствовать начальство рукопожатием.
– Сегодня мы со «Спартаком» играем. Не хотите сходить? В VIP-ложу!
Лис отошел в сторону, включил сушилку.
– Потом зайдешь ко мне.
Через пару минут капитан Глушаков стоял перед его столом и озирался на распахнутое окно.
– Взгляни сюда, – Лис положил перед ним розыскной план, ткнул пальцем. – Панфиловцев, 37. Квартира Хохлова, бывшего подельника Севера. Что скажешь?
Глушаков взял листок, всмотрелся.
– Не знаю, Филипп Михайлович.
Руки у него влажные и красные, держит листок кончиками пальцев.
– Я Ежову давал поручение, он в курсе. Вызвать его?
– Если бы Ежов проверил этот адрес, я бы знал об этом, – сказал Лис. – И ты бы знал тоже. Так что можешь не дергаться. Почему твой Ежов до сих пор не поднял свою ж… и не проведал Хохлова, а? Почему хотя бы участкового не напряг?
Глушаков встал навытяжку.
– Не знаю, товарищ подполковник… Я выясню!.. Точнее… – Капитан набрал в грудь воздух. – Он сейчас занят в другой операции, товарищ подполковник! Он по Мнацакяну работает!
Лис поднял брови.
– Мнацакян? Шулер этот, миллионщик? Которого нахичеванские за долги ищут? – Он выругался. – Конечно, это куда интереснее, чем какой-то там Север! За Севера твоему Ежову процент не заплатят, зачем в таком случае потеть, спрашивается, а?! Невыгодно! Может, мне из своего кармана отстегнуть чего-нибудь, чтобы вы там шевелились немного?!
Глушаков опустил голову.
– Да вы что, товарищ подполковник!.. Мы что, беспредельщики?
«В самом деле, – подумал Лис. – Брать деньги с начальников они еще не научились…»
Он засунул руки в карманы, обошел Глушакова. На журнальном столике осталась кучка сухих листьев. Но запах ушел.
– Во сколько сегодня наши со «Спартаком» играют? – спросил он.
– В восемнадцать тридцать… – встрепенулся Глушаков. – А что?
– Отлично. Посвятите этот вечер работе. На завтрашней планерке жду ваш с Ежовым отчет по адресу на Панфиловцев. Можете идти.
Оставшись один, он на некоторое время застыл посреди кабинета. Потом достал из потайного отделения сейфа старый «сименовский» мобильник. Включил его, введя пин-код. Пролистал список вызовов, нашел нужный номер. Номер был обозначен именем «Samyi». «Самый» – это координатор банды Колдуна. Или просто Координатор. Второй из участников «крестобойни», кроме Севера, кто видел там Лиса и остался жив…
Большой палец лег на кнопку вызова, замер.
После «крестобойни» Координатор ни разу не ответил на его звонок. Первое время трубку просто не поднимали, а последние полгода автоответчик под назойливое пиликанье советовал ему проверить номер, поскольку данная комбинация в базе отсутствует…
Надежда на то, что Координатор ответит, равнялась нулю. И рисковать, делая вызов из собственного кабинета, тоже не стоило. Может, «фейсы» еще держат его на прицеле…
Лис убрал палец с кнопки. Подумал еще немного. Затем решительно выключил телефон и убрал его обратно в сейф.
Вполне возможно, что Координатор убит. Идеальный вариант. Но надеяться на это глупо. Лис видел его в деле – опытный боец, матерый волк. Такие редко погибают от случайной пули. Только если на них охотится другой волк, такой же опытный и матерый. А шансов здесь немного. О нем ничего не известно, кроме его функций и клички. Темная маска, связь через мобильный номер, зарегистрированный на несуществующую фамилию, полная конспирация. На месте бойни были обнаружены три неопознанных тела, скорее всего – «колдуны», но они мертвы и подсказки от них не дождешься. Хотя… Даже если бы и были живы, все равно. В банде никто друг друга не знал. Собирались в стаю по сигналу, выполняли задание, потом опять-таки по сигналу разбегались в разные стороны…
Да-а, задачка! Это тебе не вазу с тухлой водой найти!
Лис потер висок, стараясь унять поднимающуюся из глубин черепной коробки боль. Подвинул к себе список возможных контактов Севера. Прочел еще раз: Лена, Алиса, Барышня. Кажется, о них упоминал во время беседы двоюродный брат Севера, инвалид второй группы… Откуда он знает? И где их Север подцепил, интересно? Лена, Алиса, Барышня… Люди из группы Глушакова опрашивали речпортовских и вокзальных проституток, там полно Лен и есть несколько Алис. Ни одной Барышни, правда. И никто о такой даже не слышал.
Впрочем, а кто сказал, что Север будет якшаться с вокзальными проститутками?
Лис вздохнул. Кто сказал, кто сказал. Глушаков сказал!..
Он обвел красной гелевой ручкой имена проституток (Барышню даже подчеркнул двойной линией) и надписал рядом: «Проверить по другим источникам!»
* * *Перед тем как войти в кабинет начальника Управления, Сочнев сделал глубокий вдох и мысленно перекрестился. Он не ожидал ничего хорошего от этого визита. За последние двадцать четыре месяца жизнь приучила его именно к такой реакции на любое проявление внимания со стороны начальства. Раз вспомнили, раз вызывают – значит, будут вставлять. Правда, вспоминали все реже и реже, вставляли, соответственно, тоже нечасто. И на том спасибо. Но что же произошло на этот раз?
– Разрешите войти, товарищ генерал?
Генерал Лизутин – каменная глыба за обширным столом буквой «Т» – посмотрел из-под сдвинутых к переносице бровей и невольно поморщился. Так, наверное, отцы смотрят на своих сыновей-придурков, зачатых в субботу после попойки.
– Входи, Сочнев.
Майор прошел к столу, вытянулся во фрунт. За спиной Лизутина висел простенький портрет Президента в скромной рамке. Чтобы не встречаться взглядом с генералом, Сочнев уставился на картонный лик главы государства. Такие висят во всех начальственных кабинетах страны как выражение непоколебимой любви и преданности Первому Лицу. Только куда деваются эти чувства, когда приходит новый Президент? Ведь если вспыхнули новая любовь и преданность, то старый портрет, по идее, тоже должен оставаться на своем месте. И в кабинетах должны быть целые картинные галереи! А вместо этого после смены Руководителя портреты предшественника безжалостно выбрасываются. Как же так? Интересно, как начальники это объясняют? Впрочем, их ведь никто не спрашивает. А если спросят, то это и будет экстремизм, с которым он, Сочнев, и призван в настоящее время бороться. Да и его собственные мысли тоже экстремизм чистейшей воды. Поэтому он выгнал из головы вредоносные мысли и принялся просто считать секунды, как при прыжке с парашютом: двадцать один, двадцать два, двадцать три…
На пятой секунде Лизутин бросил:
– Чем сейчас занимаешься?
– «Дойкин и компания», товарищ генерал. И дело Пальчухина.
– Это который на площади куплеты поет?